В зале нарастал веселый шумок,
— Что так мало?— выкрикнул кто-то.
— По ноль-пять или по ноль-семь?— поддержал его второй голос.
Председательствующий постучал по столу ладонью.
— Продолжайте, Федоров.
— Дотом мы завернули в сквер у филармонии и решили здесь посидеть. Мы посидели, поговорили, а часам к восьми стало прохладно, мы собрались уходить. Портюху... то есть портвейн к тому времени мы допили и бутылки бросили в урну рядом со скамейкой. Но тут к нам стали вязаться трое ребят, мы их не знали, видели в первый раз...— Теперь лицо и голос Виктора ожили, на щеках проступил блеклый румянец.— Они начали требовать, чтобы мы отсюда убирались, поскольку мы из другой «конторы», а сюда только «крафты» ход имеют... Мы не стали с ними разбираться по-серьезному, только так, слегка присадили одному-другому и ушли. Но пока мы с «крафтами» толковали, я, видно, свою расческу и потерял. Ее после нашли и приобщили к делу...— Он с усмешкой посмотрел в сторону судьи.
Катушкина сидела, подперев кулачком подбородок, не сводя с Виктора глаз — маленьких, недоверчивых. Саркисов хмурился, покусывал губы, щурил веки — видно, по ходу рассказа пытался представить, как все разворачивалось въяве. Тишина в зале напряглась до предела.
— Продолжайте,— сказал Курдаков.— Что было дальше?
— А что дальше было? Дальше ничего не было,— проговорил Виктор с вызовом.— Мы с Харей... с Харитоновым то есть... проводили Николаева до троллейбуса, но дороге встретили Шлыкова — на перекрестке Московской и Дарвина, с ним постояли немного. Потом на троллейбусной остановке увидели Пантюхина из тринадцатой школы, подошли к нему. Это было между девятью и десятью, скорее всего так без двадцати, без пятнадцати десять. Потом Харя от меня откололся, ему тоже надо было на троллейбусе ехать, только в другую сторону. А я по дороге домой еще к Галине Рыбальченко заглянул, за новым задачником по химии, А дома сел телевизор посмотреть, какая-то эстрада была, конкурс молодежных ВИА. Вообще-то намечалась другая передача, да сорвалась, вот и запустили старый ролик на замену...
— Это все, что вы можете рассказать?
— Пока все.
И снова, уже ничем не сдерживаемая, по залу прокатилась волна возмущения. «Какое безобразие!» — слышалось отовсюду.— «И это органы правосудия!..» — «Ни за что, ни про что хватать ребят, школьников, заставлять признаться!» —«Просто не-слы-ханно!— выделялся мужским тембром голос Людмилы Георгиевны.— До чего мы докатились! Но за это кое-кому еще придется ответить!»
Здесь не было Чижова, который вел следствие, и само собой получалось, что общее негодование адресовалось тем, кто сидел за судейским столом. И не столько, понятно, Катушкиной, которая растерянно съежилась, втянула голову в плечи, или Саркисову, чье и без того смуглое лицо еще более посмуглело от волнения,— все смотрели на Курдакова.
Он трижды принимался стучать по столу, чтобы унять шум.
— Переходим к допросу обвиняемого,— продолжал он, добившись наконец тишины.— У кого есть вопросы? — обратился он к народным заседателям.
Федоров с облегчением и надеждой ловил раздраженные возгласы у себя за спиной. Ему было жарко от стыда. Эти люди были так чисты в своей жажде справедливости, так в нее верили, так хотели ее отстоять!.. Они не допускали, что Виктор может быть причастен к преступлению. Как же сам он мог так злобно, так гадко думать о собственном сыне?..
Татьяна беззвучно плакала, слезинки бежали по ее исхудавшим щекам. Харитонова громко хлюпала носом, приговаривая: «Детей-то, детишек за что?..» Николаев придвинулся к Федорову и подмигнул:
— Когда преступника не находят, его выдумывают... А? Неплохо сказано?
Курдаков, соблюдая форму, обратился к народным заседателям, но дальше допрос повел сам.
— Между тем, что вы показывали на предварительном следствии, и тем, что рассказали суду теперь, существует большое расхождение. Вы полностью отдаете себе в нем отчет?
— Да, отдаю.
— И полностью отказываетесь от того, что в сквере перед филармонией около половины десятого вечера третьего марта встретили Стрепетова, вступили с ним в драку и нанесли ему тяжелые ранения?
—Да, полностью отказываюсь.
Виктор отвечал нетерпеливо, едва дожидаясь конца вопроса.
— Встречались ли вы когда-нибудь со Стрепетовым раньше?
— Нет, не встречался. Увидел его впервые только на фотографии, которую мне показали в милиции.
— Встретился ли вам третьего марта в сквере перед филармонией свидетель Савушкин, показания которого фигурируют в вашем деле?
— Нет, не встретился.
Курдаков перевернул несколько листов в раскрытой перед ним папке.
— С какого и по какое время вы пробыли в сквере?
— Примерно с половины седьмого и до половины десятого, может быть, до девяти. Точнее сказать не могу.
— Кого вы встретили там за это время?
— В самом конце к нам подошли трое «крафтов», о них я уже говорил.
— Что такое — «крафты»?
Виктор помедлил, прежде чем ответить.
— Это примерно то же, что и «панки».
— Почему вы называете их «крафтами»?
— Это не я, это они себя так называют. «Крафт» на немецком — «сила».
— С какой же целью они к вам подошли?
— Им не нравилось, что мы сидим в сквере.
— И что же?
— Они предложили нам уйти.— Виктор переступил с ноги на ногу.— При этом они употребили не вполне парламентские выражения.
— Вы что же, были во враждебных отношениях с ними?
— Нет, просто они считали, что сквер — это их территория.
— Что же произошло дальше?
Виктор пожал плечами:
— Понятно — что.
— На следствии вы ничего не сказали о встрече с ними. Почему?
— Мы знали, что нам все равно не поверят.
— Чему не поверят?
— Что когда мы с ними... Когда мы с ними разговаривали, у меня случайно выпала расческа.
Курдаков поднял над головой узкую металлическую расческу. Он держал ее двумя пальцами, показывая Виктору и всему залу.
— Вы говорите об этой расческе, приобщенной к делу?
Одну половину расчески занимал короткий гребень, вторую — длинная ручка с заостренным концом.
— Да, об этой,
— Вы признаете, что это ваша расческа?
— Признаю.
— Вам известно, что судебно-медицинская экспертиза определила на ней следы крови Стрепетова?
— Известно.
— Как вы это объясняете?
Зал замер, затаил дыхание. Сержант у входной двери переступил с ноги на ногу; было слышно, как на нем скрипнули хромовые сапоги.
Виктор жестко усмехнулся, повел плечом:
— Объяснять — не мое дело.
Курдаков долго не сводил с Виктора пристальных немигающих глаз. И Виктор в ответ смотрел на него так же прямо, не мигая. Губы его были плотно, в ниточку, сжаты, но казалось, что он по-прежнему умехается.
— Скажите, подсудимый,— продолжал Курдаков,— с какой целью вы приобрели расческу такой странной формы?
— Чтобы причесываться. По-моему, каждая расческа служит для этой цели.
По рядам пробежали смешки.
— Да, но не каждая способна превращаться в колющее орудие...— Курдаков заключил в кулак гребень расчески, и ее заостренный конец преобразился в кинжал, подобие стилета.— Вам не приходило это в голову?
— Я использовал расческу только по прямому назначению.
— И вам никогда не доводилось применить ее как оружие? Или, скажем, хотя бы погрозить ею? Например, когда к вам стали приставать эти... Как вы их назвали?..
— «Крафты»,— сказал Саркисов.
— Да, «крафты». Может быть, вы достали из кармана эту расческу, чтобы им пригрозить?.. А потом обронили ее?..
— Зачем она мне... Для защиты у меня есть несколько приемов каратэ.
— И вы применили их, когда встретились с «крафтами»?
— До этого дело не дошло.
— Кто же первый ушел из сквера — вы или они?
— Мы,— подумав, ответил Виктор.
— Иными словами,— включился Саркисов,— вам пришлось уйти?.. Так?.. Ведь они, «крафты», этого добивались?
В глазах у него блеснула какая-то увлекшая его догадка, он не стал ждать, пока Виктор ответит, тем более, что тот и не спешил.
— И в тот момент, когда, несмотря на каратэ, вам все-таки пришлось уступить... Неужели вы не вынули из кармана эту свою расческу?.. Грозное, между прочим, оружие, ведь Стрепетов-то в конце концов с ее помощью был убит... Не вынули, не пустили в ход, не пригрозили хотя бы?.. Не было этого?..
Виктор молчал долго, сосредоточенно... Федорову казалось — бесконечно долго.
— Не помню,— после тягучей паузы проговорил он.— Может, и было.
— Значит, вы допускаете, что могли в какой-то момент выхватить расческу из кармана?— спросил Курдаков.
Зал снова замер.
Виктор медлил с ответом. Теперь он обдумывал каждое слово.
— Наверное, мог.
— Чтобы если не пустить в ход, то по крайней мере пригрозить ею?
