— Наверное, мог,— тихо и невнятно повторил Виктор.
— Могли — пригрозить. А если понадобится, то и пустить в ход?
— Не помню,— сказал Виктор. Было заметно, как округлились его глаза, как неровно он дышит и как утратил прежнюю четкость и твердость его голос.— В ход ее я не пускал. У меня ее перехватили, выбили из руки — подсечкой...
— Расческа выпала у вас из руки — и что произошло с нею дальше?..
— Не знаю. Я ее не подобрал...
Все трое, сидящие за судейским столом, переглянулись.
— Значит, вы утверждаете, что когда вы втроем ушли из сквера, «крафты» остались там и там же, в сквере, осталась ваша расческа?— формулировал Курдаков,— Я правильно вас понял?
— Правильно,— кивнул Виктор.
— Вторично спрашиваю: почему о том, что вы рассказали сейчас, вы умолчали на следствии?
— Вторично отвечаю: мы думали, нам не поверят. Все равно все улики против нас. Так нам было сказано.
— Поэтому... Только поэтому вы и признали себя виновным в убийстве?
— Только поэтому.
Гул возмущенных голосов прокатился валом по залу. Возмущенных, сочувствующих...
Курдаков, потирая переносицу, то ли выжидал, пока шум уляжется сам собой, то ли давал себе передышку.
— Кого вы встретили после того, как ушли из сквера?
— На перекрестке Московской и Кирова встретили Шлыкова, нашего одноклассника, и на троллейбусной остановке возле магазина «Малыш» — Пантюхина из тринадцатой школы.
— Когда это было?
— Я не смотрел на часы. Наверное, минут через десять после того, как мы вышли из сквера, нам встретился Шлыков, еще минут через десять — Пантюхин.
— То есть обе встречи произошли между девятью и десятью вечера?
— Примерно.
— А о чем вы разговаривали — сначала со Шлыковым, потом с Пантюхиным?
— Не помню.
— Так. Что же было потом?
— По пути домой я зашел к Галине Рыбальченко взять задачник.
— И долго вы у нее пробыли?
— Нет, взял задачник и ушел.
— Вы о чем-то с ней разговаривали?
Виктор пожал плечами:
— Кажется, рассказывал про «крафтов», как мы с ними схватились.
— Потом вы пришли домой и сели смотреть телевизор... Кстати, откуда вам известно, что в это время одну передачу заменили другой?
Виктор снова пожал плечами:
— Должны были передавать «круглый стол», в нем участвовал мой отец. Но передачу сняли,
— А что это была за передача?
— Что-то такое про нравственность,— сказал Виктор, помолчав.— Про мораль.— В нарочитой корявости ответа сквозила ирония.
Именно так, знал Федоров, он относился к подобным передачам. Но сейчас, после слов Виктора, все лица, казалось ему, обратились в его сторону, все взгляды сидевших позади вонзились ему в спину...
— Насколько я знаю,— подал голос Саркисов,— ваш отец часто выступал в таких передачах. Они вам что — не нравились?
— Честно говоря, они казались мне довольно-таки примитивными.
— Это в чем же?
— Да хотя бы в том, что в жизни все сложнее. А то и совсем не так.— Виктор отвечал, как в самом начале допроса,— легко, не задумываясь. Он будто гору крутую перевалил .и теперь стремительно несся вниз.
— А кроме того, не терплю поучений,— добавил он.— Желудок не переваривает...
Курдаков и Саркисов переглянулись.
— Вот как — «не терплю поучений»!..—взорвалась Катушкина.— Это кому же и учить, как не родным отцу да матери?..— Она что-то хотела еще прибавить, но Курдаков ее удержал:
— Прошу не отклоняться.— Он перевел глаза на Виктора.— Скажите, какие отношения существовали между вами и вашими родителями? Какие контакты?..
— Какие контакты?..— повторил Виктор, как бы прислушиваясь к незнакомым звукам.
— Например,— постарался помочь ему Саркисов,— вы рассказывали отцу о своем впечатлении от его передач?..
— А зачем?
— Ну, как... Может быть, он учел бы ваши пожелания.
— Бесполезно.
— Это почему?
— Так ведь сейчас ни у кого из нас вкусы с родительскими не совпадают.
— В чем же именно?
— Да во всем. Наверное, это естественно, если разные поколения,— снисходительно добавил он.
— И однако ваши вкусы кажутся вам... правильней?
— Просто мы воспринимаем жизнь более многогранно.
— И в чем это проявляется?— прищурился Саркисов.
— В музыке, например.— Виктор предупреждающе усмехнулся.— Вы не думайте — Чайковский, Шопен — я не против. Но иногда мне куда приятней, скажем, «тяжелый рок». А им подавай только то, что было сто лет назад.
— А вам эта музыка чем нравится?
— Человек ее слушает и чувствует себя раскованно.
— То есть?..
— Долго объяснять. Это надо самому почувствовать.
— А если хотя бы приблизительно?..
— Ну, если приблизительно... Тогда так. Человек — часть природы, это всем известно. А современная цивилизация приводит к тому, что он об этом забывает. Забывает, подавляет в себе. Чтобы вернуться к природе, нужно расковаться.
— И ловить кайф?..— улыбнулся вдруг Саркисов, блеснув белыми, один к одному зубами.
— И ловить кайф,— с вызовом откликнулся улыбкой на его улыбку Виктор.
И в зале, как рябь на воде, то здесь, то там зазыбились, заиграли улыбки.
— Продолжаем допрос обвиняемого,— нахмурился Курдаков.— Какие вопросы имеются у обвинения? — обратился он к прокурору.
13Кравцова до этой минуты с подчеркнутым интересом разглядывала у себя на пальцах покрытые перламутром, заостренные на концах ноготки, теперь она не без усилия оторвалась от них и подняла глаза на Виктора. Стекла ее очков сияли, словно промытые дождевой водой. На свежих яблочных щеках круглились ямочки, казалось, она все время улыбается.
— А как же, вопросы есть,— медлительно, врастяжку проговорила она.— Есть вопросы... Скажите, Федоров, сколько вам исполнилось лет, когда вы научились играть в карты?
— Точно не помню.— Было похоже, что-то в Кравцовой, в ее тоне, смутило Виктора, но он тут же постарался это замять.— Во всяком случае, давненько.
— И все-таки?.. Сколько вам было тогда лет — десять, двенадцать?
По рядам прокатился короткий смешок.
— Пожалуй, лет пять,— сказал Виктор.— А может, и меньше.
По рядам вновь прокатился смешок, но теперь он катился как бы в обратную сторону.
— И кто же так своевременно приобщил вас к картежной игре?
— Отец.— Виктор подождал, пока шум в зале уляжется.— Дело в том, что я долго болел, и мы с ним иногда играли в карты. В «пьяницу»,— едко уточнил он.— Не в «очко».
Красная, в расчесах и мелких волдыриках рожица сына мелькнула перед Федоровым: он тяжело переносил ветрянку... Федоров и сейчас содрогнулся в душе от жалости к тому малышу.
— Когда же вы начали играть на деньги?— Теперь все в зале напряглось, все следили за уверенными ходами, которые делала Кравцова, словно разыгрывала хорошо изученный дебют в шахматной партии.
— На деньги?.. Наверное, классе в шестом, седьмом.
— И в это были посвящены ваши родители?
— Я ничего не скрывал, но и специально никому не докладывал. А играли мы на копейки, которые оставались от завтраков.
— Но впоследствии, разумеется, ставки выросли... Третьего марта сего года вам повезло, заявили вы, и ваш выигрыш составил около двух с половиной рублей... Ну, а доводилось ли вам, обвиняемый, зарабатывать деньги собственным трудом? Допустим, те же два рубля?..
— Нет,— сказал Виктор.— Я учился... Да и необходимости никакой в этом не было. Наша семья не нуждалась.
— Еще бы.— Голос у Кравцовой был ровен, как туго натянутый шнур.— А ваш магнитофон... Ведь у вас имеется магнитофон?.. Сколько он стоил?
— Двести с чем-то рублей. Мне его подарили.
— Очевидно, родители?.. Следовательно, такие контакты с ними вы признаете?.. В форме разного рода подарков — с их, разумеется, стороны?..
— Я не просил...
— Да, конечно, вы не просили, вы жили многогранной жизнью... Скажите, вам случалось и раньше, до третьего марта, выпивать с товарищами?
— Случалось.
— И на какие деньги? Много ли денег вообще водилось у вас и ваших товарищей?
— Деньги водились, но ерундовые. Так, по несколько рублей.
— А фарцовкой никто у вас не занимался? У вас в школе?
— Фарцевали по мелочевке, как везде. Ручки, сигареты, ремни брючные, когда в моду входили... Ну, и еще кое-какой импорт.
— И вы тоже?
— Нет,— вскинул голову Виктор,— я этим никогда не занимался.
Он так презрительно бросил это «нет, никогда», что у Федорова на миг чуть полегчало на сердце.
— Вам что же, всегда хватало денег, которые вы брали у родителей?
— Не всегда. Всегда денег никому не хватает.— Он дерзко, без намека на улыбку, прибавил: — Вам, наверное, тоже.
— И тогда? Как вы поступали тогда?— будто не расслышала последних слов Кравцова.— Как и где добывали деньги?
