«Фольксваген» стоял перед домом. Я влез в него. Солнечный свет был очень ярок. Я на минутку опустил голову на руль. Со двора донесся голос:
– Куда это, на хуй, он собрался в таком состоянии, интересно?
Я завел машину, включил радио и отъехал. Рулить оказалось непросто. «Фольк» норовил заехать за двойную желтую линию на полосу встречного движения. Оттуда дудели, и я сворачивал обратно.
Я добрался до аэропорта. Оставалось 15 минут. Я гнал на красный, на стоп-сигналы, превышал скорость, причем грубо, всю дорогу. Осталось 14 минут. Стоянка переполнена. Ни единого места. Потом я увидел одно прямо перед лифтом, как раз для «фолька». Знак гласил СТОЯНКА ЗАПРЕЩЕНА. Я поставил машину. Когда запирал дверцу, очки выпали из кармашка и разбились на мостовой.
Я помчался по лестнице и через дорогу к стойке бронирования. Мне было жарко. С меня лило.
– Бронь на Генри Чинаски… – Служащий выписал мне билет, и я заплатил наличными.
– Кстати, – сказал служащий, – я читал ваши книжки.
Я подбежал к охране. Звонок взорвался. Слишком много мелочи, 7 ключей и карманный нож. Я выложил все на тарелочку и прошел еще раз.
Пять минут. Выход 42.
Все уже уселись. Я вошел. Три минуты. Я нашел свое место, пристегнулся. По внутренней связи вещал командир корабля.
Вырулили на взлетную полосу – и вот мы уже в воздухе. Мы порхнули над океаном и сделали гигантский разворот.
Я вышел из самолета последним, и меня встречала Джоанна Дувр.
– Боже мой! – рассмеялась она. – Ты выглядишь ужасно!
– Джоанна, давай выпьем «кровавой Мэри», пока багаж выгрузят. О черт, у меня же нет багажа. Но все равно давай-ка выпьем с тобой «кровавой Мэри».
Мы вошли в бар и сели.
– Так ты до Парижа никогда не доедешь.
– Меня французы мало колышут. Я ведь в Германии родился, знаешь ли.
– Надеюсь, тебе у меня понравится. Очень простое жилье. Два этажа и много воздуха.
– Если только мы будем в одной постели.
– У меня есть краски.
– Краски?
– То есть ты сможешь писать, если захочешь.
– Вот говно, но все равно спасибо. Я ничему не помешал?
– Нет. Был один механик из гаража. Но он ссохся. Не смог выдержать темпа.
– Пощади, Джоанна, лизать и ебаться – это еще не все.
– Вот как раз для этого у меня есть краски. Когда будешь отдыхать то есть.
– Ты просто куча женщины, даже если не считать шесть футов.
– Господи боже мой, как будто я не знаю.
Мне у нее понравилось. На каждом окне и двери висели экраны. Окна распахивались, огромные окна. На полах никаких ковриков, две ванные, старая мебель и множество столов везде, больших и маленьких. Просто и удобно.
– Прими душ, – сказала Джоанна.
Я рассмеялся.
– Вся моя одежда – на мне, у меня больше нет ничего.
– Завтра еще купим. Сначала примешь душ, потом поедем и наедимся даров моря. Я знаю одно неплохое место.
– А там выпить дают?
– Осел.
Я не стал принимать душ. Я принял ванну.
Мы ехали довольно долго. Я и не знал, что Галвестон – остров.
– Торговцы шмалью угоняют сейчас рыбацкие лодки. Убивают всех на борту и ввозят свою дрянь. Одна из причин, почему цены на креветки растут: опасное нынче занятие. А твои занятия как?
– Я не писал. Думаю, исписался.
– И сколько ты так?
– Дней шесть или семь.
– Вот и приехали…
Джоанна заехала на стоянку. Ездила она очень быстро, но не так, будто собиралась нарушать. Она ездила так, будто ей дано такое право. Разница есть, и я ее оценил.
Мы взяли столик подальше от толпы. Прохладно, спокойно и темно. Мне понравилось. Я выбрал омара. Джоанна же предпочла нечто странное. Заказывала она его по-французски. Она была изощренна, много путешествовала. В некотором смысле, как бы я ни недолюбливал образование, оно помогает, когда смотришь в меню или ищешь работу – особенно когда смотришь в меню. С официантами я всегда ощущал себя недочеловеком. Я появился слишком поздно, у меня слишком мало за душой. Все официанты читали Трумэна Капоте. Я читал результаты скачек. Обед был хорош, а в заливе стояли рыбацкие лодки, патрульные катера и пираты. Омар во рту был вкусен, и я запивал его тонким вином. Хороший ты парень. Ты мне всегда нравился в этом твоем красно-розовом панцире, опасный и медлительный.
Вернувшись к Джоанне Дувр, мы распили восхитительную бутылочку красного вина. Мы сидели в темноте, наблюдая, как по улице под нами проезжают редкие машины. Сидели тихо. Потом Джоанна заговорила:
– Хэнк?
– Да?
– Тебя сюда какая-то женщина пригнала?
– Да.
– С нею все кончено?
– Мне хотелось бы так думать. Но если бы я сказал «нет»…
– Значит, ты не знаешь?
– Не совсем.
– А кто-нибудь когда-нибудь вообще знает?
– Вряд ли.
– Вот поэтому так паршиво.
– Паршиво.
– Давай поебемся.
– Я перебрал.
– Давай ляжем.
– Мне еще хочется.
– Ты тогда не сможешь…
– Я знаю. Надеюсь, ты позволишь мне остаться еще дня на четыре, на пять.
– Это будет зависеть от того, как у тебя получится, – ответила она.
– Справедливо.
К тому времени, как мы допили вино, я едва мог доползти до постели. Я уже спал, когда Джоанна вышла из ванной…
Проснувшись, я встал и почистил зубы щеткой Джоанны, выпил пару стаканов воды, вымыл руки и лицо и вернулся в постель. Джоанна повернулась, и мой рот нащупал ее губы. Хуй начал вставать. Я положил на него ее руку. Схватил ее за волосы, отгибая голову назад, жестоко ее целуя. Я играл с ее пиздой. Я терзал ей клитор довольно долго. Она вся повлажнела. Я оседлал ее и его похоронил. Я держал его внутри и чувствовал, как она мне отвечает. Проработать мне удалось долго. Наконец сдерживаться более не было сил: я был весь в поту, и сердце билось так, что я его слышал.
– Я в не очень хорошей форме, – сказал я.
– Мне понравилось. Давай раскурим косячок.
Она вытащила кропалик, уже замастыренный. Мы передавали его друг другу.
– Джоанна, – сказал я, – мне до сих пор спать хочется. Еще часок бы не повредил.
– Конечно. Вот докурим только.
Мы прикончили косяк и снова растянулись на кровати. Я уснул.
В тот вечер после ужина Джоанна достала мескалин.
– Когда-нибудь пробовал?
– Нет.
– Хочешь?
– Давай.
У Джоанны на столе лежали какие-то краски, бумага и кисти. Тут я вспомнил, что она коллекционирует живопись. И уже купила несколько моих картин. Почти весь вечер мы пили «Хайнекен», но до сих пор были трезвы.
– Это очень мощная дрянь.
– А что она делает?
– От нее торчишь очень странно. Тебе может стать плохо. Когда поблюешь, торчишь еще сильнее, но я предпочитаю не блевать, поэтому вместе с ним мы примем немножко соды. Наверное, самое главное в мескалине – от него приходишь в ужас.
– Я туда приходил и без всякой помощи.
Я начал рисовать. Джоанна включила стерео. Играла очень странная музыка, но мне понравилось. Я оглянулся – Джоанны нет. Плевать. Я рисовал человека, только что совершившего самоубийство: он повесился на стропилах, на веревке. Я брал много желтых красок, покойник был таким ярким и хорошеньким. Затем что-то произнесло:
– Хэнк…
Оно стояло у меня прямо за спиной. Я вскочил со стула:
– ГОСПОДИ ТЫ БОЖЕ МОЙ! ОХ, ГОСПОДИ ГОВНО TЫ БОЖЕ МОЙ!
Крохотные ледяные пузырьки побежали у меня от запястий к плечам и по спине. Я дрожал и трясся. Я оглянулся. Джоанна.
– Никогда больше так не делай, – сказал я ей. – Никогда не подкрадывайся так ко мне, или я тебя убью!
– Хэнк, я просто выходила купить сигарет.
– Посмотри, чего я нарисовал.
– Ох, здорово, – сказала она, – мне очень нравится.
– Это по мескалину, наверное.
– Да, по нему.
– Ладно, дай покурить, леди. Джоанна рассмеялась и зажгла нам две.
Я снова начал рисовать. На этот раз у меня по-настоящему получилось: громадный зеленый волк ебет рыжую, ее огненные волосы отлетели назад, а зеленый волчище засаживает ей меж задранных ног. Она беспомощна и покорна. Волчище пилит, себя не помня, а над головой пылает ночь, дело происходит под открытым небом, и длиннорукие звезды с луной приглядывают за ними. Все жарко, жарко и полно цветом.
– Хэнк…
Я подскочил. И обернулся. Джоанна. Я схватил ее за горло:
– Я же велел тебе, черт бы тебя побрал, не подкрадываться…
Я прожил у нее пять дней и ночей. Потом у меня вставать перестал. Джоанна отвезла меня в аэропорт. Она купила мне новый чемодан и кое-что из одежды. Я терпеть не мог их аэропорта Даллас – Форт Уорт. Самый бесчеловечный аэропорт в США.
Джоанна помахала мне рукой, и я поднялся в воздух…
