«По причине разногласий в выборе средств, из-за идейных расхождений, ради того чтобы оградить вас от самого себя и от ваших иллюзий, я чувствую необходимость положить конец нашему сотрудничеству, которое, поверьте, принесло мне огромную пользу».
Перечитываю письмо. Одобряю спокойствие официального стиля: возмущение больше не встает на дыбы, оно улеглось. Нежность и предательство идут рука об руку строка за строкой. Прощальное письмо на трех страницах, полное упреков и обвинений — читай, оскорблений, еще и послание любви, если оно кончается примерно так: «Но в глубине души я знаю, что больше никого не буду любить так, как любил (а) тебя». Мне нравятся скромные, сдержанные письма, в которых чувство автора выдает случайная обмолвка, промелькнувшая бабочка, — вырвалась и улетела, — чтобы коснуться — дорогу-то она знает! — уголка рта адресата, вызвать легкую улыбку, предвосхищение тайной, но уже ощутимой любви.
Ну вот я и успокоилась. Последняя капелька коньяка растворилась в крови. Я злилась на Бена за то, что он не захотел меня. Все мы люди, как говорится. А думается: все мы скоты. Шесть лет я не была с мужчиной. Того, с кем я была в последний раз, мужчиной трудно назвать. Шесть пустых лет.
Хотя однажды вечером… Впрочем, тогда ничего особенного не произошло. Темное небо, на небе звезды. Слишком много звезд, думала я тогда. Куда ни посмотри, повсюду над нашим цирковым шатром большие, маленькие, странствующие, падающие. Теплый вечер. Листва на дереве чуть подрагивала, будто ресницы танцовщицы-испанки. Земля, стены домов дышали дневным теплом, день сопротивлялся, цеплялся, не хотел уходить безвозвратно, уступив место ночи. «Нет, со мной не так-то легко справиться», — говорил день. Спать было невозможно. Достаточно только вдохнуть теплый воздух, напоенный солнцем, и сон бежал прочь. Я не спала. И мое нутро проснулось. Я сходила той ночью с ума.
Элуа вышел, услышав, что коза мечется и натягивает веревку. Сам он выступал с номером, который назвал «Колесо смерти», но всегда возился с животными. Он испугался, как бы коза не убежала. Коза в Париже. Цокает по Монмартру. Я сидела на улице. Вдыхала одуряющий запах. Мы вместе с Элуа заглянули в выпуклые умоляющие глаза Марины, нашей козочки. Марина жаждала ласки. Мы посмеялись и остались стоять рядышком, наслаждаясь сводящим с ума душистым воздухом. Сто, тысячу раз наши руки мечтали о встрече. Мы стояли не шевелясь, наполняя легкие соблазном. Вдыхая аромат летней ночи, что обволакивала обнаженных приторной патокой. Ее можно было слизывать с кожи другого до рассвета. Я уже представляла, как мы, обнявшись, катаемся в лопухах, давим зеленый лук на грядке: ох, любовь моя луковая!.. Бедра напряглись, трепетали, жаждали блаженной тяжести и… освобождения… Уф! Но Элуа ушел. Его ждала жена, куда моложе и красивее меня, так что он вернулся к себе в фургон.
Теперь мне не уснуть. Я взяла наугад с полки книгу. Сборник писем, что ж, очередное письмо, читаю: «Мы купили бычка, мама назвала его Банжо, почему, не знаю. Мне всегда думалось, что, заведи она собаку, непременно назвала бы ее Азор, без всякой иронии. Я бы тоже назвала собаку Азором, не без иронии. Вы скажете, что разницы никто и не заметит». Я прочитала кусочек письма Фланнери О'Коннор[7] к подруге А. от 9 августа 1957 года и поблагодарила за нежданный подарок, что мгновенно смягчил мою душевную смуту.
Из-под железной шторы потянуло утренним ветерком.
— Доброе утро, — сказала я сама себе.
Когда Венсан пришел пить утренний кофе чуть позже обыкновенного (целую неделю его не было, ездил в Кельн на выставку цветов), я не удержалась и сообщила с сарказмом:
— А мальчик ночевал здесь.
— Какой мальчик? — спросил Венсан, словно не понял, о ком речь.
— Бен. Бен тут переночевал.
И сейчас же опомнилась: Венсану ведь и в голову не приходило, что здесь, в самом деле, мой дом. Нечего сказать, уязвила! Нашла чем хвастаться. Это наше с Беном преуспеяние вскружило мне голову. Заказов на вынос становилось все больше, мы обслуживали посетителей в две смены вечером и в три в обед. Готовили для детей и для взрослых: малышня с важным видом поедала котлеты с пюре за одним столом с банковскими служащими, студенты брали хлеб из одной корзинки со штукатурами с соседней стройки. Бен посмеивался надо мной. Называл Неистовой Мириам. Я не спорила, но держала ухо востро, поджидая беду, опасность, что неминуемо нас подстережет, разинет рот на наш маленький рай. Откуда появится враг, я пока не знала. По расчетам Бена, — а на логику его компьютерной головы, казалось бы, можно положиться, — мы непременно выберемся из ямы. «Любой подъем завершается спуском, — внушала я себе, — раз мы достигли успеха, следом жди неприятности». Вполне возможно, нагрянет санинспекция. Обнаружит «У меня» брошенные комком чулки рядом с тряпкой, одеколон в шкафу с пряностями. Все запишет и назначит огромнейший штраф, так что мне не расплатиться вовеки веков. Но пока инспектора нет. Лишь нашему другу Венсану открылась позорная правда.
— И я тоже здесь ночевала, — продолжала я, закусив удила.
— То есть как?!
В голосе Венсана звучало негодование, а не любопытство.
— А разве ты не знал, что я здесь живу? — я понизила голос, чтобы другие посетители не слышали моих откровенных признаний.
— Что ты несешь?!
— Я живу у себя в ресторане. Не призналась сразу, потому что мы еще не были знакомы, и я не знала, как ты к этому отнесешься…
— Резко отрицательно! — оборвал меня Венсан. — Что за глупое постыдное ребячество! Но это же неправда, — проговорил он затем с улыбкой. — Ты просто дразнишь меня. Как можно жить в этом…
— Здесь есть все необходимое, — не сдавалась я. — Кровать, туалет, кухня, умывальник. А главное, у меня нет денег на другое жилье.
— А как же продажа чайной возле площади Инвалидов?
Надо же, не забыл ни единой из моих дурацких выдумок!
— У меня нигде и никогда не было чайной. Я тебе наврала. Боялась, что иначе ты будешь разочарован.
— Теперь я и вправду разочарован.
— Ты говоришь, как персонаж мелодрамы.
Он умолк, насупился. Обиделся на меня.
— Не сердись, Венсан. Ты первый проявил ко мне участие. Без твоей помощи я бы не справилась.
— Но ночевать ты оставила Бена, — процедил он сквозь зубы.
Венсан заслужил утешительный поцелуй. Я наклонилась через стол и поцеловала его, не спеша, с наслаждением, с любопытством. Соскучившись за шесть лет.
Посетители ничего не заметили. Нас от них заслоняла вешалка.
Я взволнована.
Венсан тоже. Он достал из кармана пакетик анисовых леденцов, поспешно развернул бумажку, судорожно сунул конфетку в рот.
«Неужели мое влияние на него так велико?» — удивилась я, заметив, как он теперь заботится о том, чтобы от него хорошо пахло.
Чмокнула его в лоб и вернулась на кухню в прекрасном настроении.
Действительно, в последнее время у меня по-настоящему кружилась голова, ведь мы покорили столько вершин. Я любовалась делом наших рук.
— В мире нет ничего невозможного, — сказала я Бену.
Сидя за компьютером спиной ко мне, он принимал вечерние заказы.
— Можно в самом деле многое изменить, — добавила я, надеясь, что Бен обратит на меня внимание.
Ничего подобного. Он занят. Ушел с головой в компьютер. Не мог оторваться, не мог обернуться ко мне. Я не обиделась. Я-то никуда не ушла, я дома. И настолько счастлива, что задеть меня невозможно. Я чувствовала разом и восторг и грусть оттого, что моя мечта осуществилась. Вот она, горделивая усталость супергероя. «У меня» теперь всегда людно. Мы устаем ужасно, но зато добились признания. Днем «У меня» место встреч, тихая гавань, убежище для влюбленных, а ближе к вечеру слетаются на огонек любители покушать. Охотники поспорить, прирожденные ораторы, сидели часами, мамы-одиночки, наоборот, забегали на минутку. К нам приводили много малышей. Они народ самостоятельный, и мы это учли: отвели им особые столики, Бен вырезал в перегородке окно на метр от пола и подавал через него маленькие подносы с сырыми овощами на закуску, вторым блюдом, которое можно есть руками, и фруктовым пюре. Поначалу мы боялись, что желание четырехлетних карапузов тащить еду без посторонней помощи окончится бедой. Они же еще неуклюжие. Часто оступаются, падают. Ножки у них короткие. Но малыши справлялись. «У меня» все отлично справлялись. Стоило трогательной головенке приблизиться, взрослые мгновенно прикрывали ладонью острый угол стола, протягивали руку, чтобы поддержать накренившийся поднос. Главное, у детей получалось. «Детская площадка» — школа гостиничного персонала для самых маленьких!
Бен сомневался, что старые и малые уживутся. Опасался, что малыши станут кашлять от табачного дыма, а старики раздражаться от детских криков. Мы нашли выход из положения: все прекрасно разместятся в нашем небольшом зале, если кормить их в разное время (крошки обедают в полдень, взрослые — в час). «Недовольные к нам не вернутся, вот самое страшное, что нас ждет», — сказала я Бену. Но пока что всем нравилось. Люди приходили снова и снова. Мы работали ежедневно, без выходных, чуть ли не до полуночи. Лишь к одиннадцати ночи наплыв уменьшался. Завсегдатаи нас щадили. Понимали, что нам нужны силы, чтобы поутру подать им кофе.
