— Ты украл у меня вино, я знаю. Признавайся!
— Нет, господин Петьо.
— Украл. Я в этом уверен.
— Нет, господин Петьо. Погреб был заперт.
— Ага, проговорился! Значит, когда он отперт, ты воруешь вино.
— Нет, господин Петьо.
Выпустив руку мальчика, хозяин попытался неожиданно дать ему пощечину, но Жюльен и на этот раз увернулся. Обратившись к рабочим, господин Петьо проворчал:
— Бьюсь об заклад, что он крадет у меня вино.
— Вчера вечером, — вмешался Виктор, — я пришел сюда раньше его. И оставался тут до тех пор, пока он не отправился за лангустой. Когда мальчишка вернулся, мы вместе поели, уверяю вас, что он не выпил ни капли вина.
Хозяин умолк. Он наполнил новый противень и понес его к печи, но тут мастер сказал:
— Вы положили лишний ряд, господин Петьо. Когда поднимется тесто, рогалики слипнутся.
Хозяин схватил противень и с такой силой впихнул его в сушильный шкаф, что было слышно, как противень стукнулся о кирпичи; потом он вернулся к разделочному столу и, подняв руки над головой, завопил:
— Из-за этого кретина я заболею. Я никогда не мог спокойно смотреть на таких идиотов. Не желаю его больше видеть… Не желаю его больше видеть… Не желаю видеть, слышите?
И он выбежал из комнаты, хлопнув дверью. Со двора донеслись его шаги, потом он вошел в столовую. Все взглянули друг на друга, затем Виктор пошутил:
— Ну, старик, досталось тебе на орехи!
Жюльен с минуту сдерживался, но тут же почувствовал, как слезы жгут ему глаза и медленно струятся по щекам.
— Иди сюда, — подозвал его мастер.
Мальчик шагнул к нему.
— Быстренько укладывай рогалики на противень, а то мы до вечера не управимся. А главное, не реви. Это ничему не поможет.
— А потом тесто из-за этого станет соленым, — пошутил Виктор. — И мне же еще достанется.
— Не тужи, — прибавил Морис, — он тебя не выгонит. Нельзя уволить ученика, раз с ним заключен контракт.
— Уволить-то можно, — возразил мастер. — Но для этого нужны веские причины.
Виктор расхохотался. Затем, подражая голосу господина Петьо, заговорил:
— Он издевается надо мной, милостивые государи, он издевается надо мной. Ведь лангусту-то я приготовил. Поварское искусство — моя профессия. Моя первая профессия.
Он на мгновение умолк и прибавил уже своим обычным голосом:
— Вот задница! Если он такой же повар, как кондитер, то ему только лапшу варить для своих приятелей. Коли ее испортишь, хоть клей получится.
В то утро господин Петьо больше в цехе не появлялся. Мастер возился с печью, и все лакомились рогаликами, не таясь.
Закончив объезд гостиниц, Жюльен, как всегда, вошел в столовую, чтобы посмотреть в списке, куда нужно отвезти заказы. Все их надо было выполнить после одиннадцати часов, и мальчик собрался уже подняться к себе в комнату, чтобы переодеться. Но тут вошла хозяйка. Глаза у нее были красные, на губах блуждала кривая улыбка. Ученик поздоровался.
— Мне бы не стоило даже отвечать вам, гадкий мальчишка, — сказала госпожа Петьо.
Жюльен потупился. В дверях показалась Клодина.
— В спальне убирать не надо, — сказала ей хозяйка. — Господин Петьо в постели.
— Он захворал? — спросила девушка.
Хозяйка всхлипнула.
— Конечно, захворал, — ответила она, прикладывая платочек к глазам. — А как же иначе? Тут всякий заболеет. Когда я думаю о том, что он делает для вас… Когда я думаю о тех жертвах, на которые нужно идти, чтобы обучать ремеслу таких вот мальчишек… И они каждый раз ему платят неблагодарностью… Поверьте, это ужасно… Просто ужасно.
И она заплакала.
— Бедная госпожа Петьо, — проговорила Клодина, — бедная госпожа Петьо.
Девушка неподвижно стояла возле хозяйки, уронив руки, словно не зная, куда их девать.
— Нет, не утешайте меня, — проговорила госпожа Петьо. — Не утешайте меня. Мне так больно.
— Но, может, ничего опасного нет, — снова начала Клодина.
Хозяйка перестала плакать. Все еще всхлипывая и вытирая щеки, она сказала:
— Милая Клодина, когда человек ранен так, как господин Петьо, это всегда опасно. И особенно опасно это для такого чувствительного человека, как мой муж.
— Ранен? Господин Петьо ранен? — изумилась Клодина, широко раскрывая глаза.
Хозяйка приложила обе руки к левой груди и слегка надавила на нее.
— Да, Клодина, — заявила она. — Он ранен сюда, в сердце. Когда у человека доброе сердце, его неизменно ранят в самое сердце. Но вам этого не понять, вы славная девушка, милая Клодина.
Госпожа Петьо повернулась к Жюльену, который, не шевелясь, стоял возле двери. Она медленно подошла к нему, покачивая головой и по-прежнему прижимая руки к груди.
— Можете радоваться, негодник. Можете радоваться. Господин Петьо любит вас так, точно вы все его дети, он уж и сам не знает, что бы придумать, лишь бы сделать вам приятное, он вечно тревожится, когда вы долго не возвращаетесь домой, — и вот как вы его отблагодарили!
Она умолкла. На лице ее появилась гримаса, щеки, с которых она платком стерла часть румян, задрожали, брови приподнялись, из груди вырвался продолжительный вздох.
— Но ведь вы, — продолжала она почти умоляющим голосом, — но ведь вы, мой милый Жюльен, вовсе не дурак. Вы не могли все это сделать по глупости. А я-то считала вас добрым мальчиком. И всегда за вас заступалась. Неужели вы хотели доказать, что мама права, утверждая, будто вы шалопай? Бедная мамочка! А я-то лишь вчера спорила с нею из-за вас. Бедная, бедная мамочка!
Голос ее дрожал. Жюльену показалось, что она вот-вот расплачется. Перед тем он хотел было попросить прощенья у госпожи Петьо, но теперь с ожесточением смотрел на нее и беззвучно шептал:
— Не купишь… ломайся, сколько хочешь, все равно не купишь! Вздумала меня разжалобить, не выйдет.
Дверь со двора отворилась. Не входя в комнату, Морис сказал:
— Госпожа Петьо, мастер спрашивает, сколько готовить начинки для пирогов?
Хозяйка удержала слезы. Немного подумав, она промолвила:
— Пусть он сам придет сюда. Пусть придет.
Морис исчез. Госпожа Петьо подошла к двери, ведущей в магазин, отодвинула портьеру и заглянула внутрь. Потом повернулась к Клодине, которая с напряженным выражением лица стояла у порога, и сказала:
— Милая Клодина, не теряйте времени! У нас и без того достаточно огорчений.
В столовую вошел мастер.
— Звали меня? — спросил он.
Хозяйка подошла к нему.
— Голубчик Андре, мы так несчастны.
Лицо мастера стало непроницаемым, глаза смотрели холодно.
— Само собой, — проговорил он, — само собой. Но мне надо следить за печью. Зачем вы меня звали?
— Знаете, господин Петьо сильно расстроен… расстроен поведением этого негодного мальчишки, — продолжала хозяйка. — Ну скажите, Андре, можно ли было ожидать чего-либо подобного?
— Но я-то что могу сделать?
Она бросила на него взгляд, словно молила о помощи.
— Я бы так хотела, чтоб он не прогонял мальчика. Поймите меня, Андре. Ведь надо подумать о родителях Жюльена, это такие порядочные люди. Разумеется, я хлопочу не о нем и, уж конечно, не о нас.
Хозяйка умолкла. Покачала головой и посмотрела на мастера, но он только пожал плечами, будто хотел сказать: «Так-то оно так, но я тут ничего не могу поделать!» Госпожа Петьо подождала еще немного, но, видя, что он молчит, снова заговорила:
— Дело в том, что муж не желает его больше видеть. И я вполне понимаю господина Петьо. Любой на его месте уже давно выставил бы этого сорванца за дверь. Но я-то хорошо знаю своего супруга. Не успеет он прогнать Жюльена, не успеет тот уйти, как он уже будет испытывать угрызения совести и заболеет еще сильнее.
Мастер кусал губы. Он быстро взглянул на Жюльена, потом, неторопливо потирая руки, заговорил, словно подыскивая слова:
— Пожалуй… я, конечно, не знаю, но выход, пожалуй, есть.
— Говорите, Андре. Говорите скорее. Помогите же мне! — воскликнула хозяйка.
— Вы и сами знаете, уже начало декабря. Мне пора приниматься за праздничную витрину.
— Господи, и то верно! Еще одной заботой больше.
— И в такое время вы собираетесь уволить человека.
— Ну, такого ученика, как этот… — промолвила она.
— Верно, — согласился кондитер, — он еще мало что умеет. Но он как будто недурно рисует, я видел его наброски, и он мог бы помочь мне, когда я стану работать над витриной.
— Но ведь вы будете заниматься этим только после обеда?
Мастер пожал плечами.
— Ну, тут уж ничего не поделаешь. Может, остальную часть дня хозяин уж как-нибудь вытерпит присутствие Жюльена. Понятно, при том условии, что тот станет вести себя хорошо.
Произнося последнюю фразу, Андре повысил голос. Жюльен понурился. Мастер подошел к нему, взял рукой за подбородок и спросил:
