"Я здесь живу"‚ – взглядом отвечает Лёва.
"Здесь живу я‚ а ты поезжай туда‚ откуда приехал. Там твое место".
"Там я уже был‚ – отвечает Лёва. – Там меня убивали".
"А здесь ты убиваешь меня".
"Я убиваю тебя‚ потому что ты убиваешь меня".
"Я старый‚ – взглядом отвечает феллах. – Я никого не трогаю".
"Я тоже старый. И мне нужен покой".
"Но почему здесь? Мир такой просторный".
"Это мое место. Здесь я живу‚ и это так".
"Так‚ да не так. Здесь живу я‚ а ты уезжай туда‚ где родился".
"Там я уже был‚ – повторяет Лёва. – Там меня убивали".
Автобус трогается. Разговор прекращается…
Как в этой стране взлетают самолеты? – ума не приложу.
Не успел разогнаться, и ты уже в другом государстве.
Как отправляются в эвакуацию, за тридевять земель?
Нет такого понятия – эвакуация.
В 1982 году, во время Ливанской войны, попали в плен шесть израильских солдат.
Их обменяли на четыре с половиной тысячи пленных арабов, и перед освобождением каждому арабу вручили письмо, в котором сказано среди прочего:
"Возблагодарите Господа, что тягостная глава вашей жизни, связанная с заключением, подошла к концу…
Мы не наивны и отдаем себе отчет, что очень скоро вам придется столкнуться с давлением и угрозами; вас попытаются вернуть на опасный путь, который принес вам столько страданий и горя...
Так не забывайте, как легко попасть в то положение, в котором вы только что были, и как трудно выйти из него…
Мы молим Бога, вы же молитесь Аллаху, чтобы не пришлось нам встретиться снова".
Девочка с винтовкой…
…мы едем к ней.
В Негев, на военную базу.
Зачем едем? А затем, что сегодня – родительский день.
Мы запаздываем, а она звонит, поторапливает:
– Что же вы? Где же вы?..
Девочке восемнадцать лет. Девочка десятый день в армии. Соскучилась по папе с мамой, по домашней еде, которую мы везем.
Много еды.
Перед воротами базы – машины на стоянках.
Сто, наверно, машин, а может, больше.
Располагаются семьями вокруг солдата или солдатки, которые десятый день в армии, потчуют маминой пищей, поглаживают и обхаживают, ревниво посматривая на других: чем они кормят?
Мы кормим Шани, у которой винтовка М-16.
Солдат боевых частей – наша девочка.
Из теплого дома в палатку. Из постели в спальный мешок, на обжигающий ночной холод пустыни Негев.
Винтовку не полагается выпускать из рук, давать кому-либо на подержание, – наша девочка поглощает домашнюю пищу, винтовка у нее на коленях.
Она поглощает – мы смотрим.
Так смотрели мы на сыновей своих, когда приезжали на базу, кормили старшего, кормили младшего, Лешу-Леонида, от которого приходили послания в первые недели службы: "Привет! Сегодня ночью я сторожил. Страшно. Всякие шорохи, кошки выпрыгивают… Днем заставили чистить туалеты. Весело. А вообще всё хорошо, в том числе и настроение".
(Брат сообщал из Москвы: "Про Лешу задают обычно одинаково глупый вопрос: он всё такой же хорошенький? Да‚ говорю‚ он всё такой же кучерявенький‚ с ангельским голоском‚ он почти не изменился‚ только крылышки выросли: он ими усы расчесывает...")
Потом подросла внучка, подрос внук: опять ездили на базы с домашней пищей, – подошла очередь девочки Шани. Как в далеком прошлом, в подмосковном детском саду, на родительском дне, когда воспитательницы с директрисой бегали вокруг и кричали:
– Перестаньте кормить! Дети только что поели!..
– Знаем мы, как они поели, – бормотали мамы, опустошая кошелки. – Что дашь сама, наверняка в ребенка попадет.
Здесь никто не бегает с криками.
Ни командир базы, ни его заместители.
А ведь могли бы тоже потребовать:
– Перестаньте кормить! Пусть идут в столовую, там много еды.
Так что из этого? Съедят нашу еду, примутся за вашу. Они молодые, у них аппетит.
А по стоянке прохаживается насытившийся солдат с винтовкой, и возле него, вплотную к нему – вся семья. Одинаковые майки по горло, на каждой пропечатано крупно: "Отец Орена", "Мать Орена", "Брат Орена", "Сестра Орена"…
К вечеру поддувает, охолаживая, ветерок из пустыни.
Машины разъезжаются, одна за другой.
Стоянки пустеют.
Дети уходят на базу, уносят в сумках домашние продукты питания.
Родители увозят мешки с грязным бельем.
На стирку.
А через пару недель – снова машины на стоянках.
Сто, наверно, машин, а то и больше.
Потчуют солдат домашней пищей, потчуют солдаток, поглаживают и обхаживают, ревниво посматривая на других: чем они кормят?..
Арабо-израильский конфликт…
…или история про Артура и Махмуда.
Начнем с отдаленных времен.
В ноябре 1720 года приехал в Пекин Лев Васильевич Измаилов, посланник Петра Первого, для заключения торгового договора.
Богдыхан Кан-Хи принял его милостиво, сказал, "что причин к войне или неудовольствиям у России с Китаем не существует", просил передать русскому государю словесное сообщение, которое Измаилов записал для отчета.
"Да и за что нам ссориться?
Российское государство холодное и дальное. Ежели бы я, Богдыхан, послал туда войска свои, то все позябнут… Какая в том будет мне прибыль?
Равным образом и Российский Государь, ежели против меня, Богдыхана, войска свои пошлет, то такая же предстоит им невозможность, ибо сторона здесь жаркая, Российские же люди не обвыкли к оной и могут напрасно помереть.
А хотя б что друг у друга и завладеть могли, невеликая в том прибыль, ибо в обоих государствах земли множество…"
Как просто было тогда!
Земли множество: поселяйся, где захочется. Климаты невозможные для каждой стороны: эти померзнут на холоде, те спекутся на жаре.
"Да и за что нам ссориться?.."
А тут…
Когда бок о бок…
В привычном климате…
Причин к неудовольствиям предостаточно…
Это присказка, а сказка – она про Артура и Махмуда.
Артур жил в Бейт-Лехеме.
Иными словами, в Вифлееме.
Он появился у нас четверть века тому назад, когда обживали новую квартиру. Ту самую, в которой теперь живу.
Молодой. Улыбчивый. Привлекательный. Закончил обучение у столяра, открыл свою мастерскую, очень старался угодить.
Кухонные шкафы вышли на славу. Бежевого цвета, углом на две стены, с отделениями понизу и полками поверху, где разместилась всякая всячина.
Артур гордился своим творением, сфотографировал его в подробностях, чтобы вставить в пустой пока что альбом, соблазнять будущих заказчиков.
Мы к нему ездили, к Артуру, в Бейт-Лехем (в переводе с иврита – Дом хлеба), заходили попутно на местный рынок, покупали фрукты с овощами, – тогда это было возможно, в те вегетарианские времена, сегодня бы не решился.
Артур женился на красавице, которой тоже гордился, ее портреты вставлял в другой альбом, чтобы показывать родственникам и знакомым.
Они ожидали первого ребенка, и Артур сказал:
– У меня будет трое детей, не больше. Как у евреев. Дам им хорошее образование. Тоже как у евреев.
Махмуд живет возле Хеврона.
Название деревни мне неизвестно.
Он появился на нашей улице, когда строили дом. Было ему около семнадцати: худой, увертливый, молчаливый, ко всему присматривался, как оценивал. Умением особым не располагал, у распорядителя работ был на посылках.
Махмуд так и остался худым, приглядчивым: прижился на нашей улице, исполняет работы, которые потребуются, ни от чего не отказываясь. Раз в году звонит в мою дверь: это значит, подступила осень, и он принесет сейчас лестницу, влезет на крышу, вычистит желоб для стока воды перед сезоном дождей.
– Ты почему, – любопытствует, – второй раз не женился?..
Потом мы беседуем.
Я интересуюсь, Махмуд рассказывает.
У него шестеро детей, но он на этом не остановится. Внуки у Махмуда на подходе, правнуков будет неисчислимое множество – Артуру за ним не угнаться.
Мы, евреи, не избалованы сочувствием того и другого, посочувствовали бы друг другу.
Артур – араб-христианин.
Махмуд – араб-мусульманин.
Мусульмане разрастаются семьями, и христиане – будто их выдавливают – уходят из деревень в города. Из городов перекочевывают в другие страны.
С земли, которую не поделить.
Артур ушел из Бейт-Лехема. Иными словами, из Вифлеема.
Махмуд ожидает двойню.
10.
Ушер Кипнис, прозорливый еврей из Тбилиси…
…не переносил советскую власть.
Двадцать второго июня сорок первого года, в первые часы войны с немцами, он ее признал, эту власть. Девятого мая сорок пятого года, в день Победы, признание взял обратно.
Это он, потомок хасидов, поучал сына:
– Только глупые люди задаются вопросом: каков стакан? Наполовину полный или наполовину пустой? Возьми этот стакан, вылей содержимое в бокал для благословения субботы и праздников – начнет переливаться через край.
