Из мелькания цветомузыки возник официант, положил на край стола листок и телепортировался к соседнему столу, нагибаясь к плечу громкой дамы, что тут же схватила его за рукав.
Ника подтащила к себе счет, всмотрелась. Ничего себе! Пощупала висящую на локте косметичку. Рядом бухнулась на стул Люда, обмахиваясь салфеткой.
— Классно как попрыгали! Что там, покажь. Ага, двести. Ну как раз по сорок с носа.
Ника вынула из сумочки смятые бумажки, протянула и Люда, кивнув, забрала, суя к себе в кошелек.
— Щас девки придут, закажем еще пузырь шампанского, да будем собираться. Еще ж за такси платить. Оля-Света тут рядом, а Танюху надо довезти, ну и мы с тобой. Эй!
Официант возник и выслушал Люду. Собрался уходить, но тут уже Ника поймала его за рукав.
— У вас телефон-автомат есть тут? Межгород.
— В пальмовом уголке, — официант изящно махнул рукой в дальний конец зала.
Ника встала и, покачиваясь, пошла мимо столиков. Прошла сумрачный «пальмовый уголок», где рядом с низкими столиками теснились большие мягкие кресла, а в них сидели парочки, дымя и целуясь. Обнаружила у дальней стены стеклянную кабинку и дремлющую тетку с ящичком жетонов. Купила несколько, отдав последнюю купюру, и вошла, плотно закрыв тяжелую дверь.
Шум умер, остался снаружи. А внутри, где висел на стене таксофон и под ним — жестяная полочка, было тихо и мрачно. Ника помедлила и набрала номер Тины. Ну и пусть ночь. Тина сама сказала — звони в любое время. Она просто спросит, как там Атос. И расскажет, что завтра она приедет обратно. Пусть Тинка скажет ему — у них будет целых пять дней. И ночей. Вот пусть так и скажет — про ночи. Не нужны Нике рестораны, не нужны валютные магазины, пусть другие бегают покупают всякие туфли и купальники с камнями на сиськах.
В трубке гудело, потом заикалось и гудело снова — уже повыше тоном. И когда Ника уже собралась ее повесить, жетон с щелканьем провалился. Мужской голос, странно знакомый, смеясь в сторону, с деланной важностью сообщил ей:
— Вы позвонили в отель неистовой стр-расти. Если у вас хватило совести оторвать мужчину от женщины — говорите!
— Дыма, — послышался приглушенный голос Тины, — не ерунди, дай трубку! Может, по делу!
— Среди ночи? — резонно возразил голос и Ника, холодея, узнала его. Атос.
— Что молчите? Тина, возьми, не иначе мой соперник тебя жаждет.
— Дурень ты, Дымище. Алло? Алло, кто это?
В голосе Тины слышались заинтригованные нотки.
— Тина, — растерянно сказала Ника. В трубке пискнуло, и она сунула в щель второй жетон.
— Это Ника. Я тебе звоню… звоню, вот…
— Вот черт, — низким голосом сказала Тина, — да подожди, не лезь. Ты где? Что случилось? Ты в порядке?
Ника сделала паузу и вдруг расхохоталась в трубку.
— А… — растерянно сказала Тина, — да ты бухая, что ли? Ника, немедленно говори, где тебя носит? Ты нашла Николая?
Ника молчала. И вдруг, что-то поняв, наверное, увидев лицо Атоса, там рядом с собой, когда он услышал имя Ники, Тина медленно сказала:
— Вот черт. Черт! Слушай. Не бросай трубку только. Вероничка, я же думала, ты и Данька. А ты… Ну, блин, как получилось-то. Не знаю, что и сказать.
— А ничего не говори, — Ника положила трубку на рычаг и с силой прижала, почти повисая на нем.
Ах, гады. Да что ж творится в мире? Этот, за руку хватал. Смотрел барашком. А Тина? Как она могла?
Пнув стенку, Ника вылетела из кабинки. Проскочила пальмовый уголок, бросив на ходу умоляющему крику «дэвушка».
— Да пошел ты!
И, не возвращаясь к столику, ввинтилась в толпу танцующих. Оскаливаясь, подняла вверх руку, с зажатой в ней сумочкой. И заплясала, вскидывая ноги.
орали музыканты, дергая струны, гремя барабанами.
Глава 13
Ника и всевозможные опасности
Ностальгический «Чингис-хан», подняв всю ресторанную толпу и бешено прокрутив ее в мясорубке скачущих воплей и рычания, умолк, сменяясь медленным вступлением, тончайшим гитарным перебором, что складывался в щемящую мелодию, такую знакомую.
— О-о-о, — выдохнули потные растрепанные танцоры и, притихнув, под первые слова певца, сами собой разобрались на пары — кто где стоял.
— On a dark desert highway
Cool wind in my hair
Warm smell of colitas
Rising up through the air, —
выводил тоскующим голосом немолодой, сверкающий пиджаком, мужчина, стоя спиной к танцполу, и кивал толстяку с гитарой, который, улыбаясь и завесив лицо темными мокрыми прядями, перебегал пальцами по струнам.
Ника чуть не заплакала, когда голос вошел в грудь, и стал устраиваться там. Поворачивался змеей времени — оттуда, из темноты юности, замешанной на цветных вспышках дискотечных вечеров, и вдруг сцепленной с пением Атоса, который, хоть и не так и не это, но тоже — гитара. Дивная высокая тоска мелодии, которая родилась до нее, дождалась ее шестнадцатилетнего сердца, замирающего в ожидании чуда, и вела, вела по бестолковой юности, чтобы плавно опустить на затоптанный танцпол гостиничного ресторанчика, не постарев ни на одну ноту, ни на единое английское слово, проговоренное хрипловатым мужским гоосом…
— Up ahead in the distance
I saw a shimmering light
My head grew heavy, and my sight grew dim
I had to stop for the night, —
голосил певец, пока Никину руку укладывал к себе на плечо невысокий лохматый мужчина, прижимая к расстегнутому пиджаку волнующуюся под серебристым шелком грудь.
— Велкам ту де хоутэл Калифорния, — помогала певцу Ника дрожащим голосом, глядя в туманное от слез пространство над пиджачным плечом. И партнер что-то согласное проборматывал, топчась и проталкивая ее через такие же размякшие в танце пары.
— Сач э ловли плейс, сач э ловли плейс, сач э ловли плэйс, — пожаловалась ему Ника и он благодарно прижал ее крепче.
Голос утекал, стихая, поочередно зажигались лампы на углах высокого потолка — яркие, скучные, безжалостные. И Ника, прерывисто вздохнув, шмыгнула и, кивнув мужчине, опустила руки. Шагнула в сторону столика.
— Э-э-э, — сказал тот с южным акцентом, — куда, красавица? Гулять поедем, а?
— Нет, — благодарно и вежливо улыбнувшись, Ника попыталась его обойти.
Мужчина растопырил руки, и одной цепко ухватил ее запястье. Вдруг стали очень слышны кашель, смешки, негромкие разговоры, и — скрежет стульев у столов. Музыканты складывали гитары, которые в ярком свете блестели мертво и глухо.
Ника вырвала руку и, отскочив, раздувая ноздри, быстро прошла к неподвижной драпированной шторе, рядом с которой притулился их столик. Встала столбом, растерянно сжимая цепочку косметички на плече. Хмурый официант сгребал со стола грязные тарелки на большой поднос.
— А где все? — спросила Ника.
— Закрываемся, — ответил тот и, обходя ее, бросил:
— Вниз спустились.
— С-спасибо! — она заторопилась к началу широкой лестницы, на которой виднелись головы уходящих гостей.
Внутри все нехорошо сжалось, и она старательно улыбнулась, ругая себя. Вот уже трусиха, чего волноваться, девки ж еще в туалет, наверное, бегали, а сейчас в гардеробе еще…
«Какой гардероб, на улице лето почти» сказал трезвый внутренний голос с издевкой, «театр тебе, что ли».
«Значит, снаружи! Ждут!» постаралась убедить его Ника, стуча каблуками по скользким ступеням и огибая группки смеющихся усталых людей, что сверкали женскими нарядами, изрядно помятыми и расхристанными. «На стоянке! Люда ж сказала — такси»…
Стеклянные двери большого холла без перерыва открывались, выпуская в ночь, освещенную фонарями, очередных гомонящих и молчащих. И на площадке второго этажа дорогу Нике вдруг заступил крепкий парень, положил руку на плечо и, на всем ходу повернув, толкнул в пустоту гостиничного коридора.
— Эй! — возмущенно крикнула она, с трудом удержавшись на ногах. Рванулась, но парень снова толкнул ее по жесткой ковровой дорожке, без улыбки на темном лице тесня все дальше.
— Закричу! — пятясь, предупредила Ника, в панике глядя, как за ним вырастают еще два молчаливых силуэта, похожие друг на друга, как шахматные фигуры.
— Щаз, — сказал первый, — рискни.
Ника пятилась мимо одинаковых равнодушных дверей в глубину коридора. Одна дверь, вторая, третья. И, топнув ногой, встала, тяжело дыша. Вокруг ни души, кроме этих — коротко стриженых, в одинаковых коротких курточках из черной кожи и темно-синих джинсах. А снизу слитным шумом, что уже рвался на отдельные возгласы и восклицания, которые становились все реже — голоса уходящих на улицу.
Она быстро оглянулась на дальний конец коридора. Там светило уличным фонарем узкое окно.
— Арамчик, — сказал один из темных, — эта?
Из-за спин вдруг выпрыгнул невысокий мужчина в летах, кивая растрепанными сединами.
