Помощники проводника сидят на ступенях поезда, начищая башмаки. Они тихо переговариваются и курят. Патрик видит их в желтом свете вокзального фонаря. Он бредет к концу платформы, где темно. Вокруг пустынно. Он чувствует себя прозрачным и очень маленьким. Сейчас, в эту августовскую ночь, цивилизация представлена двумя людьми, чистящими обувь на ступеньках вагона. Патрик смотрит на них из темноты. Он прошел сквозь заводи света на платформе и не впитал в себя свет. Пройди он под дождем, он вымок бы до нитки. Но свет или человек, чистящий коричневый ботинок в четыре утра, — это всего лишь идея. И ей не обратить Патрика в свою веру. Утрата наполняет его ядом. В такие минуты он мог бы сунуть руку под колеса поезда назло машинисту. Он мог бы схватить дикобраза и размозжить его об изгородь, не заботясь о том, сколько игл вонзится ему в руки и шею.
В восемь утра пассажиры выходят из поезда, сонные, изумленные собственной способностью двигаться, и направляются к причалу, принадлежащему судоходной компании «Хантсвилл энд Лейк-оф-Бейс». Патрик с хлипким чемоданом в руках поднимается на борт парохода «Алгонкин».
Большинство приехавших на регату остановятся либо в «Бигуин Инн», либо в гостинице «Маскока». Пока корабль плывет мимо покрытых лесом островов, Патрик изучает декорации. Там и сям однообразие пейзажа нарушают поросшие травой лужайки. Обстановка, привлекающая сюда состоятельных людей, представляется ему на удивление спартанской. Он находит на палубе кресло и засыпает, но даже во сне его руки крепко сжимают чемодан. С каждым гудком парохода, петляющего по Норт-Портидж, Патрик просыпается. Когда они проплывают мимо острова Бигуин, их со скалистого мыса приветствует англоканадский оркестр — тубы, тромбоны, скрипки и все такое. Вместе с остальными пассажирами Патрик машет рукой. Назад он вернется другим путем. А пока он может и помахать.
В Саду слепых на Пейдж-Айленде из простертой руки каменного херувима бьет фонтанчик воды. На южной стороне газона раскинуло ветви высокое дерево, полное птиц. Водопад звуков — крики птиц сливаются со стуком капель — низвергается на сидящую здесь слепую женщину. Плывущие в воздухе семена опускаются на гравий — звучащую дорожку для гуляющих здесь слепых. На одной из скамеек под деревом сидит Патрик и читает газету.
Если он закроет глаза, эти звуки зальют его, подобно струям воды, взмывающей в воздух с ладони херувима и падающей на его лицо. Стремительно проносится птица. Сидящая справа женщина, услышав шелест газетных страниц, понимает, что Патрик здесь чужой.
После вчерашнего пожара он прячется в саду на соседнем острове, невидимый среди слепых, дожидаясь темноты.
Ослабив пробку на канистре с керосином, он снова положил емкость с булькавшей жидкостью в черный картонный чемодан. Затем двинулся по антресолям гостиницы «Маскока». Он дождался, пока постояльцы и персонал покинут помещение, чтобы собраться на лужайке на ужин по случаю регаты. Перегнувшись через перила, он увидел под собой чучела голов животных — жидкость потекла на пол — и стал спускаться по лестнице с безобидным чемоданом в руке. Запахло керосином. «Пожар!» — крикнул он, зажег спичку, бросил ее, и огонь помчался вверх по лестнице и вокруг и еще раз вокруг антресолей. Огонь охватил его руку. Патрик окунул рукав пиджака в аквариум. У основания лестницы чемодан взорвался. Патрик шел по вестибюлю гостиницы «Маскока», а над ним горели головы оленей.
Он шел из огня к воде. По дороге к лодке он проверил взрывчатку, спрятанную под причалом. В голубых вечерних сумерках люди на лужайке ошеломленно смотрели на пламя. Кто-то из гостей, увидев, что он отвязывает лодку, указал на него. Стоя в лодке, Патрик помахал рукой. Неуверенно помахав в ответ, несколько человек побежали к причалу, полагая, что это кто-то из знакомых, и, спрыгнув на настил, устремились к нему.
Он поджег запал и начал грести от берега. Пламя, словно разыгравшийся козленок, подпрыгнув, с шумом кинулось к ногам двоих мужчин. Они остановились и повернули назад. Теперь они поняли, в чем дело. Тот, кто постарше, прыгнул в воду, тогда как другой, положив руки на бедра, замешкался, и бег рассыпающего искры голубого пламени завершился слабым взрывом, отделившим причал от берега.
Теперь, в Саду слепых, он начинает различать не звуки, а запахи — растения заботливо подобраны таким образом, чтобы посетители с тонким обонянием могли передвигаться от аромата к аромату. Слева от него благоухает чубушник. Патрик наклоняется к высокой клумбе — тремя футами выше дорожки — и глубоко вдыхает его запах.
За его спиной раздаются шаги, и кто-то трогает его за плечо. Рядом с ним стоит слепая женщина, слышавшая шелест газеты.
— Вы зрячий, — говорит она.
— Да.
Она улыбается.
— Вы шумно нюхаете цветы.
Ее зовут Элизабет, и она предлагает показать ему сад. Говорит, что ее сестра лучше распознает цветы и травы, потому что не пьет.
— Я пью как дельфин, но только во второй половине дня. Трагическая любовь в тридцать лет.
Они шагают рядом, и Патрик смотрит, как ее тело свободно перемещается в этом мире, как она уверенно идет к базилику и широколистному щавелю. На ходу она опускает руку, чтобы погладить шелковистую заячью траву. Сад — ее бальный зал, и она знакомит Патрика с сокровенными свойствами укропа и тмина, этих двух скромных братьев; советует нагнуться и помять некоторые листья, аромат которых слишком слаб, чтобы он мог его оценить.
— Чтобы сосредоточиться на запахах, следует забыть о звуках. Птицы прелестно щебечут, но, когда я прихожу сюда пьяной или с похмелья, их крик выводит меня из себя. И тогда мне хочется пропитать хлороформом носовой платок, влезть на дерево и усыпить их всех.
В центре сада, к северу от забрызганного водой херувима, стоит еще одно дерево, без птиц.
— Вероятно, вы смотрите на камфорное дерево… птицы лучше нас распознают смерть. У растений сложная генеалогия. Птица судит о сочном фрукте по его родословной. Вы можете любить манго или кешью, можете находить красивыми цветки сумаха, но птицы знают, что все они, как ни странно, принадлежат к ядовитому семейству сумаха ядоносного.
Она ведет его к заморским редкостям — японской хурме и чернотраву. Ей хочется узнать, кто он такой, но он отмалчивается, хотя и ведет себя любезно, — она ему нравится. Он пробудет здесь до вечера, а потом попытается переплыть с острова на корабль. На клумбах в восточной части сада растут эстрагон, лаванда и кардамон. Она кладет ладони на его лицо и ощупывает. Находит рубец возле уха.
— Наложите сюда бальзам из трав.
— Меня ищет полиция.
— За что?
— За преднамеренное уничтожение собственности.
Она смеется.
— Не обижайтесь на жизнь.
Они стоят в этом саду, уподобляясь фризу или статуе, — женщина мягкими ладонями закрывает лицо высокому мужчине, лишает его зрения.
Убирая руки с его глаз, она чувствует его короткий вздох, вызванный не страхом и не отвращением, а чем-то другим.
— Что с вами?
Ее зеленый глаз пробуждает память о чем-то сокровенном. Actias Luna — и его канадское название: papillon lune, лунный мотылек. Другого глаза просто нет. Обвислое веко ничего не закрывает. Но изумрудно-зеленый глаз, зеленый, как мотылек, проворно движется, словно пытаясь поймать его взгляд, восторженно скользит по его плечам, задерживается на ухе, носе. Ему нравились лунные мотыльки, переливы их нижних крыльев — опознавательный знак, — папирусная текстура и крошечное мохнатое тельце, пульсирующее на ветви или на скале под светом фонаря. Влажное зеленое зеркало глаза женщины пытается отразить все, что ее окружает.
— Что с вами?
Патрик дает ей отвести себя назад, на скамью. Они садятся, и она крепко сжимает его руку. Он чувствует, что сейчас в этом маленьком саду, наполненном пронзительным криком птиц, она видит его насквозь. На тугой коже ее рук голубеют тонкие вены. Он не в силах говорить, даже если все его слова поглотит ее слепота. Он мог бы сказать: Элис Галл однажды оперлась рукой на низкий скошенный потолок и говорила о важных вещах, она прыгала, словно живая кукла, мне на руки, а потом умерла у меня на руках на залитой кровью мостовой.
Пока они здесь сидят, в сад никто не заходит. Рядом с деревянной скамьей цветут розмарин и перечная мята. На клумбе справа от них artemesia advacumculas, общепринятого названия которой, по ее словам, она не знает. Мышцы ее руки постепенно слабеют, и он поворачивается, чтобы взглянуть на ее лицо. Она дремлет, откинувшись назад. Он высвобождает руку и уходит.
