Таким, несомненно, было ее намерение. Но эта простая женщина научила его и кое-чему другому. Жан-Жак не мог сразу постичь смысл новых эмоций. Что-то странное, расплывчатое… Новые ощущения предвещали будущую бурю — наполовину блаженство, наполовину наказание. Жан-Жаку было жаль, что рука мадемуазель замерла. Жажда нового чувственного опыта охватила его так крепко, что он начал мечтать о повторении случившегося. Ничего не было проще. Теперь, когда он не боялся шлепков, напротив, страстно желал их, нужно было вызвать гнев мадемуазель Ламберсье.
Жан-Жаку очень понравились новые ощущения. Так сильно, что иногда он не мог думать ни о чем другом.
Однажды, во время очередного наказания, мадемуазель Ламберсье заметила кое-какое изменение в нижней части его тела. Резким тоном она заявила, что не станет его бить. И, сталкивая маленького негодяя со своих колен, приказала ему поскорее натянуть брюки.
В тот же день мадемуазель Ламберсье распорядилась перетащить кровати мальчиков в другую комнату. Его отвергли — но за что? В чем он виноват? Таким его сотворила природа. И это смятение преследовало его всю жизнь. Затерянный в этом мире, он призывал на помощь воображение, а когда его стали донимать эротические фантазии (в этом он оказался чрезвычайно ранним), Жан-Жак чувствовал потребность в противоположном поле, он представлял себе многое, воображение ему ни в чем не отказывало.
На протяжении многих лет Жан-Жаку не приходило в голову, что женщины могут удовлетворять его пламенные желания и без помощи шлепков. Жадным взором он сверлил всех красивых девочек, которые попадались ему на пути. Но он не хотел, чтобы они открыли ему свои объятия, прижимали к груди, целовали. Нет, ему так хотелось, чтобы они положили его, обнаженного, на свои колени и шлепали по голой попке.
Пройдут годы, прежде чем Руссо узнает, что такое настоящее влечение к женщине.
Жан-Жак и Бернар уехали от Ламберсье. Каждый пошел своей дорогой: Бернар продолжил свое образование, стал инженером, а Жан-Жаку предстояло учиться у гравера. Его работодателем стал Дюкоммен — грубый, ограниченный человек, его излюбленным методом преподавания были тумаки. В первый же вечер в доме Дюкоммена Жан-Жак получил первый урок, из которого понял, каково здесь его место. По закону хозяин и работники были обязаны сидеть за одним обеденным столом. Но в этом законе не указывалось, имеет ли право хозяин прогнать своего работника из-за стола до окончания трапезы. Не оговаривалось и то, что они должны есть.
Как только Жан-Жак управлялся со своей тарелкой супу, ему приказывали вылезать из-за стола. А в эту минуту на стол ставили жареное мясо.
— Но я тоже хочу кусочек мяса, — возражал он.
— Если ты голоден, — отвечал хозяин, — возьми хлеба. Могу налить еще тарелку супу.
— Но я не настолько голоден, чтобы снова есть суп, — удивлялся Жан-Жак.
Крепким кулаком хозяин продемонстрировал мальчику, как нужно покидать стол по его просьбе. Прежде Жан-Жак чувствовал себя равноправным членом семьи в любом доме, где ему приходилось жить. Он имел право говорить, лишь бы не прерывал взрослых и был всегда вежливым. Теперь он лишился права говорить. Его мнение никто не желал слушать, более того, ему запрещали его иметь. В результате всего этого мальчик портился все сильнее, он усвоил золотое правило: можно делать все, что взбредет в голову, но только не попадаться. Можно лениться на работе, но надо создавать впечатление, что усердно трудишься. Можно съесть запретные кушанья, но нельзя, чтобы тебя при этом застали. Можно думать что угодно о своем хозяине, но только не надо высказывать свои мысли вслух.
Таким образом, жизнь для него стала лишь чередой трюков, обмана и уверток. Жан-Жак научился быть скрытным, вести незаметно личную жизнь, скрывать свои настоящие чувства. Юноша открыл, что лучший способ избежать всех неурядиц — отдаться воображению, уйти в тот мир, где его никто не мог преследовать. Проще всего это достигалось с помощью книг.
Хозяин платил Жан-Жаку за работу три медяка в неделю. Каждое воскресенье, сразу же после окончания церковной службы, когда хозяин рассчитывался с ним, Жан-Жак бежал к старухе Латрибю, которая держала библиотеку из потрепанных книг. Она давала их читать за гроши. С какой страстью открывал Руссо каждый новый том! Его сердце начинало бешено колотиться, предвосхищая удовольствие. Он читал не для того, чтобы узнать истории о других людях, а с тем, чтобы дать себе самому новую жизнь. Стоило ему начать какую-то историю, как он тут же становился одним из действующих лиц и она повествовала именно о нем, о Руссо.
Руссо читал во время работы, если поблизости не было Дюкоммена. Он брал с собой книгу, когда его посылали куда-то с поручением. Даже в туалет он шел с книгой и иногда часами, забывая обо всем на свете, сидел на горшке, глотая страницу за страницей.
Но иногда он попадался на месте преступления, и тогда разгневанный хозяин хватал книгу и рвал ее на куски. Или выбрасывал в окно, а когда и в печь. Тогда Жан-Жак ложился спать с мокрыми от слез глазами. Ему было жалко самого себя. Он начинал вынашивать самые экстравагантные планы мщения. Какой же он несчастный! В воскресенье после церковной службы он побежит к старухе Латрибю и станет предлагать ей свой галстук или рубашку взамен испорченной или выброшенной его хозяином книги.
Очень скоро Жан-Жак расстался почти со всем своим гардеробом, но его долг библиотекарше постоянно рос. Руссо решил украсть что-нибудь, он уносил ненужные инструменты — износившиеся, старые. Никто не замечал этого. Но юноша конечно же понимал: одно дело, когда тебя ловят с украденной книгой, совсем другое — когда с нужными инструментами. Он постоянно был в напряжении. Его грызла совесть. Руссо знал, что вечно так продолжаться не может. Через некоторое время он стал выносить из дома гравюры, хотя это было делать намного труднее. Нередко в мастерской лежали разбросанные драгоценные металлы и даже деньги, но Жан-Жак к ним не притрагивался. Он с ужасом думал о том, что может настать момент, когда он дойдет и до этого. Чтобы как-то оправдаться перед самим собой, он придумал шикарный довод: мол, все украденное — плата хозяина за шишки и синяки безвинного подмастерья.
Но какова бы ни была его аргументация, внутренний груз вины давил на него все сильнее. Ситуация нагнеталась. Он чувствовал свою полную бесполезность, никудышность по сравнению с остальными. Когда к нему обращались, он краснел, заикался, опускал глаза.
Он чувствовал, что удача отворачивается от него. И это делало его все более скрытным, все более замкнутым.
Потом, значительно позднее, он напишет: «Как я ненавижу книги!»
Такое его замечание вызвало приступ хохота у Вольтера. Он заметил по этому поводу:
— Насколько мне известно, Жан-Жак Руссо, этот великий противник книг, только что выпустил еще одну свою книгу. Книгу, конечно же осуждающую книги!
Минуточку, но в жизни Вольтера никогда не было того, что испытал Руссо: ему не приходилось жить целую неделю на три медные монеты, брать у старухи Латрибю томик с изъеденными страницами, а взамен оставлять свою рубаху или украденный у хозяина инструмент.
Как-то к знаменитой куртизанке Нинон де Ланкло привели маленького Вольтера, чтобы он прочитал свои стихи. Женщина была в восторге и в своем завещании выделила две тысячи франков юному поэту: «Для приобретения книг».
Таким образом эта замечательная женщина, которая сформировала нравы многих молодых людей семнадцатого столетия, не обошла вниманием одного из великих людей века восемнадцатого. Ну а если сравнить сумму, что завещала мадам Вольтеру, с теми деньгами, которыми располагал Руссо, последний мог жить на это тринадцать тысяч недель!
Глава 10
ЗАСЛУЖИВАЕТ ПОРКИ
Чем больше размышлял Руссо о своем скромном женевском происхождении, чем больше сравнивал с высоким парижским происхождением Вольтера, тем несправедливее казался ему этот мир.
Руссо считал, что когда-то, в далекие времена, человек был по-настоящему, полностью счастлив. Первый, похожий на животное человек выскользнул из рук Бога, визжа от радости: он живой, живой! И так продолжалось, пока люди не начали жить кланами и семьями. До той поры, пока не появились любовь и ревность.
Потом, когда человек научился делать кое-какие вещи, появились первые, еще неосознанные проявления тщеславия и корыстолюбия. Люди придумали состязания в разных областях искусства, и возникли гордыня, зависть, разочарование. Кланы стали соперничать, стараясь утереть друг другу нос. Первые крупные ссоры привели к отдельным убийствам…
Вновь и вновь Руссо грезил Вольтером. Он опять писал «учителю»:
«Точно так, как Вы отправились в Англию, чтобы посмотреть, насколько лучше живут люди в атмосфере религиозной терпимости и полезной жизнедеятельности, чем во Франции с ее бесполезными богословскими диспутами и выспренными аристократическими манерами, так и я уеду в Женеву, чтобы продемонстрировать всему миру другие истины. Вы ведь в своих «Английских письмах» совсем не уделили места простому народу, разве не так? Вы забыли о существовании крестьян и ремесленников. Ваша Англия сильно смахивала на Францию — землю королевских особ и богатства. Но мне нужна страна, где управляют обычные люди, где для каждого предусмотрена возможность быть счастливым. Страна, где все живут тихо, усердно трудятся и умеют получать удовольствие от самых скромных и простых вещей».
