Мне кажется, Юлия, что время здесь разложено по маленьким матрешкам, хранящимся в самой большой и пузатой. Я поглаживаю ее, взвешиваю на ладони, осторожно, одну за другой, открываю те, что спрятаны внутри, закрываю глаза, вдыхаю запахи и слышу все звуки мира. Я слушаю рокот революции, речи, произносимые с балконов, ружейные залпы расстрельных команд, грохот сапог чекистов, явившихся арестовывать очередного «врага народа», завывание сирен, грохот бомб, скрип полозьев санок, везущих на погост тела людей, умерших от голода и холода. Я вскрываю матрешки, слышу голос смерти, это маховик, индустрия, и вздрагиваю от ужаса, одинокий и жалкий в петербургской ночи. В этом городе все перемешано, позолота и ужасы былых лет вплавились в рекламные вывески дня сегодняшнего. Мне бы следовало проявить сдержанность, остановиться на этом самом месте, чтобы никто не мог сказать, что я лезу не в свое дело. Меньше всего мне хочется прослыть кретином в Ваших, Юлия, глазах, поскольку я успел очень к Вам привязаться. Но истина заключается в том, что я ощущаю непреодолимое желание останавливать спешащих по своим делам людей, чтобы поинтересоваться, известно ли им, как много их сограждан, загубленных властью в разные времена, лежат в земле, на которой они сегодня развлекаются, пытаясь забыться в угаре веселья. Я принадлежу к тем людям, которые продолжают ходить на кладбища, тогда как представители Вашего поколения вечно спешат по делам, а другие — те, что постарше или вышли в тираж, не имеют ни сил, ни желания ходить куда бы то ни было, разве что в церковь. Да, мадемуазель, я болван и тупица и никогда не получу отпущения грехов.
Я начал перечитывать письма Валентины за июль-ноябрь прошлого года и попытался выделить информацию, которая могла бы оказаться полезной стажеру Кракову в его поисках. Я надеялся приложить их к этому письму, но силы оставили меня. Приношу Вам свои извинения и обещаю, что непременно сделаю это.
Ваш Жан Либерман
5 февраля 2009, 08:18
Дорогая Юлия Ивановна,
Переписка, осуществляемая с помощью новых технологий, чистой воды ловушка. Пишешь, пишешь, потом отсылаешь, даже не перечитав. Напиши я письмо от руки, Вы бы не получили вчерашнее послание, отправленное одним «кликом» мышки. Я смущен и растерян. Не знаю, кем Вы меня считаете, опасаюсь худшего и обещаю, что больше никогда не заставлю Вас терять время.
Передо мной сейчас лежит пачка карт, писем и распечатанных электронных сообщений, которые моя подруга Валентина присылала мне до того, как пропала. Я лихорадочно их перечитываю, пытаясь понять, что несколько недель назад заставило мою подругу замолчать. Какие предзнаменования я ищу? Хотите верьте, хотите нет, Юлия, но главное место в письмах Валентины занимают описания погоды, да, именно так, «дождь и вёдро». Эти страницы больше всего напоминают метеосводки. Я не могу понять причин столь внезапного интереса, обычно моей подруге нет дела до капризов неба. Я задавался этим вопросом, когда читал письма в первый раз, но сегодня ночью, перечитав все подряд, спросил себя, уж не закодированы ли отдельные фразы? Не стану знакомить Вас с многочисленными пассажами, в которых Валентина предрекает свою скорую смерть — из-за ужасающей жары, невыносимой влажности («бедные мои суставы!»), наступивших в начале ноября холодов. По всему выходит, что за время, прошедшее с июля до середины осени, я должен был бы похоронить ее не один раз. Сами знаете, люди говорят и пишут о погоде, если нет других тем. Не думаю, что это случай Валентины. Погода, безусловно, главенствует над всем и вся, но сегодня утром этот сюжет напоминает мне скорее неумолимого Бога, которому в далекой Сибири нужно каждый день приносить жертвы. Подобное предположение выглядит легковесным, но другого у меня нет, во всяком случае, в моем нынешнем состоянии. Я позволил себе скопировать несколько отрывков из текстов моей подруги и обещаю вскоре прислать Вам следующие.
Жан Либерман
Отрывки из писем Валентины
«…ах, Жан, если бы ты только мог увидеть, с каким упоением люди здесь наслаждаются летом. Любой поступок, который в другое время могли бы расценить как свидетельство душевного нездоровья, летом проходит незамеченным. Можно прыгать и скакать на улице, впадать в детство, объедаться ягодами, запихивая их в рот горстями, плюхаться в воду с дикими воплями. Дни тянутся бесконечно долго, и эта бесконечность сладка, как мед, она навевает грезы о том, что на свете нет ни смерти, ни боли. В некоторые дни жара становится изнуряющей, все только и делают, что восклицают: «Какая жара!» — но в голосах слышится ликование. Даже собаки со смеющимися янтарными глазами произносят это слово — «жарко». Сибиряки устремляются на свои дачи, как на поиски потерянного рая, и начинается лихорадочный сбор урожая. Я ем какие-то невиданные ягоды, кладу в рот и упиваюсь соком. Щедрая земля одаривает людей немыслимым количеством овощей и фруктов. Скорее, скорее, собираем, нюхаем, пробуем, помидоры, огурцы, баклажаны, кабачки, перцы, клубнику, малину, смородину, голубику, бруснику, чернику, нужно поторопиться, собираем и запасаем на зиму цвета лета, мы похожи на золотоискателей, напавших на богатую жилу.
Повсюду, в лесах и вдоль дорог, собирают ягоды, травы, грибы. У меня выработался тот же рефлекс — наклониться и без стыда и зазрения совести обшарить нутро природы. Наверное, таким и был Райский сад до грехопадения, а, Жан? Щедрая земля и широко разинутые рты, жаждущие отведать нектара беспечности.
Не знаю, какие тут зимы, но я прикоснулась к вспышке лета и легко могу себе вообразить неминуемое умирание природы».
«…прошлой ночью — сейчас июль, и на улице светло, как днем, — выпив после бани несколько литров обжигающе-горячего чая, мы с моими хозяевами долго смотрели на небо, уподобившись ученым-неофитам. Ты поднимешь меня на смех, Жан, если я скажу, что небо в Сибири необъятно, да, да, хихикай на здоровье, такого неба ты не сможешь вообразить. Мы решили, что это самое прекрасное небо на свете, хотя никому из присутствующих — кроме меня — не с чем сравнивать. Казалось, что Луна принадлежит нам одним, а хоровод звезд кто-то зажег только ради того, чтобы мы могли им любоваться. Мы купаемся в счастье, мы перестали понимать, ступают наши ноги по земле или по небу, вдруг какая-то женщина говорит, что все скоро закончится. И ее голос предвещает конец мира — летнего мира, планета Земля вот-вот явит людям свою темную сторону, ведь в августе в Сибири властвуют тучи и ветра.
Hic et nunc[27], Жан! Завтра похолодает». «…Знал бы ты, какая гроза разразилась сегодня ночью! А вокруг ни одной, даже самой низкой горушки, чтобы принять на себя удар стихии. Небо обрушилось на наши головы, распласталось, как последняя распутница. Представь себе плод пассифлоры размером с нашу планету, который внезапно взрывается изнутри и все вокруг становится оранжевым, желтым, ярко-красным, и даже то, что вросло в землю, пускается в пляс. Каменистые дороги превращаются в реки, а черная река вдалеке содрогается, как разъяренное чудовище. Земля молит о пощаде. Венчики цветов плывут по воде, как лодочки, садовые домики стали похожи на Ноев ковчег. Я пишу тебе с корабля, Жан. Несмотря на духоту, мне пришлось закрыть окно. Будь, что будет…»
7 февраля 2009, 23:07
Уважаемый господин Либерман, Вы не сообщили, что Ваша подруга Валентина собиралась посетить в Сибири религиозную организацию. Иначе говоря — секту. Возможно, Вы просто об этом не знали. Стажер Каспер Краков провел расследование. В настоящее время Вашей подруги в секте нет. Не помню ее названия, это какое-то движение, связанное с душами и медитацией. Подобных сект в нашей стране сотни, все они появились, как грибы из-под земли, когда рухнул коммунизм. Сектанты пришли из Азии и с Запада. Жизнь в России очень тяжела, так что гуру и проповедникам всех мастей не составляет труда дурить людям голову.
У этой секты есть так называемый «духовный отец», Падре Игнасио Вайсхорн-Ксюа. Каспер собирает данные на этого человека и источники финансирования его организации. Сделайте одолжение, поищите информацию в письмах Валентины. Каспер общался с разными людьми, все они заявили, что Ваша подруга была странной. Мало медитировала — по словам сектантов из сибирского лагеря. Их удивляло то, что эта иностранка проявляет так мало рвения. Она очень плохо говорила по-русски. Не умела ни молиться в группе с другими адептами, ни медитировать «двое на двое». У нее не было ни одного знакомого в лагере. Лагерь — это палаточное поселение, где люди молятся и медитируют. Днем они готовят еду и спят. Ваша подруга очень боялась змей. То и дело вскрикивала, удивляя окружающих. Вы говорили, что Валентину интересовали «олигархи первой волны». Так зачем же она отправилась в глухие места, где полно одержимых безумцев? Вы уверены, что эта подруга, которую мы разыскиваем по Вашему поручению, вменяемая и интеллигентная женщина? Не сердитесь, я должна была задать этот вопрос. Стажер Краков очень старается, но у него много работы по текущим делам.
