– Смотря на какое. Если на хорошее, тогда ничего.
– Тсс. Если место не очень хорошее – даже лучше. В хороших домах скучно. Романтично, когда дом запущенный и его приходится вместе ремонтировать – красить стены, править двери, ни тебе мебели, ни кастрюль, один электрочайник. Зато можно угощать друг друга чаем, пока кипит работа. Проработали день, потом прикорнули под пуховым одеялом прямо на полу, на матрасе. Света еще нет – одна свеча, приходится согреваться, прижавшись друг к другу.
Мы с Ру минуту молча смотрели на Трейси. Потом Ру спросил:
– А на фига свеча, если есть куда включить электрочайник?
Трейси ответила без затей: обмакнула палец в кофе и брызнула коричневой жидкостью на Ру.
– Между прочим, – напомнил я, – ты упустила из виду двух орущих детей. Я не рассказывал, какой спектакль они устроили перед Карен и Колином Роубон в воскресенье?
– Нет, – Трейси слизывала кофе с пальца, – где?
– В магазине. Мы заскочили за какой-то ерундой, начались вопли, силовые методы – обычное дело, и тут, откуда ни возьмись – Роубоны. Дети катаются по полу, мы с Урсулой лаемся, а они стоят и наблюдают из-за тележки с овощами и минералкой. Карен, похоже, чуть не кончила от удовольствия.
– И что она сказала? – поинтересовалась Трейси.
– «На фоне таких плебеев, как вы, наше величие особенно заметно. Ха-ха-ха». Примерно в таком ключе. Они якобы никогда не ссорятся, у них одинаковые вкусы.
Ру пожал плечами:
– Неудивительно, что не ссорятся. Личные обиды бывают только у того, кто сам личность.
– В таком случае мы с Урсулой личности, обладающие очень яркими характерами. Э-э… Если в человеке одни недостатки, все равно ведь считается, что у него есть характер?
– Ваши несовершенства делают вас совершенной парой, – просияла Трейси. – Джейн Остин. «Наши несовершенства делают нас совершенной парой». Это из «Эммы».
– Сомневаюсь, – скривился я.
– Нет-нет. И этот парень говорит то же самое, как его… актер… Джереми Нортэм.
– Ага, ты фильм имеешь в виду! В книге ни Джереми, ни этих слов в помине нет.
– Какого черта! В кои-то веки выдался шанс блеснуть цитатой, а ты весь кайф обломал.
– Извини, я не хотел. Но таких слов в книге точно нет. Если еще раз представится случай, можешь просто сказать: «Как говорил мистер Найтли в фильме „Эмма“…» – и твоя эрудиция засияет с новой силой.
– Ни черта не засияет. Чтобы выглядеть умной, надо приводить цитаты из книг. Фильмы цитировать нельзя. Если цитировать фильмы, люди подумают, что ты с приветом.
Мы с Трейси машинально перевели взгляд на Ру.
– Вы про меня, что ли? Про меня?
– Глупости, Трейси. В интеллектуальном плане фильмы ничуть не хуже книг. Любой, кто утверждает обратное, – педант и зануда.
– Тогда почему ты меня поправил и сказал, что цитата не из книги?
– Ну… чтобы разговор поддержать.
– Совсем не освежает, правда? – спросил Ру, брызнув мне в лицо кофе.
– Вернемся к сути дела, – призвала Трейси. – Вы с Урсулой как пара гораздо лучше, чем Колин и Карен Роубон. Я у вас однажды была, помнишь? Урсула отчаянно пыталась выглядеть злой, когда дети после перестрелки из водяных пистолетов ввалились со двора на кухню, и с них текло ручьем. У вас настоящая любовь. Роубоны остаются вместе, потому что так удобнее и потому что оба подходят под цвет обоев. Ты бы не обрадовался, если бы Урсула изменилась…
– Ну…
– Помолчи. Не обрадовался бы, и ты это знаешь. Тебе нравится ее своенравность и решительность. Урсула тебя тоже любит. Ты симпатичный, хотя, конечно, не в сексуальном смысле…
– Вот спасибо!
– Ты симпатичный, потому что добряк и умница, непрактичный, немного странный, всегда кажется, что у тебя в голове бродят какие-то дикие мысли, которыми ты ни с кем не делишься, но главное для Урсулы, что ты любишь ее не за то, что она копия тебя, но за то, какая она есть на самом деле.
– Пэл, – сдавленно прошептал Ру, – дай обнять тебя.
– А вот Ру, – продолжала Трейси, – совершенно шизанутый козел.
Ру рассмеялся:
– Не пытайся отрицать, детка, тебя неудержимо притягивают дикие мысли, которые бродят у меня в голове.
Трейси тоже рассмеялась и показала Ру язык.
– Ну ладно, – снова заговорил Ру. – А как у нас обстоят дела с гнусными сплетнями? Человек с большим членом больше не звонил?
– С большим членом?.. А-а, нет, не звонил. Недоразумение вышло, не имеет значения.
– Большой член не имеет значения? – ахнула Трейси. – Теперь моя очередь учить вас уму-разуму, мистер Далтон.
Мы болтали еще минут двадцать, но цитаты из Джейн Остин в разговоре больше не фигурировали.
Некоторые темы сразу становятся ценной недвижимостью в голове – они прочно и настырно занимают удобные участки на самой поверхности сознания. Как и в реальной жизни, обитатели столь престижных участков пролезли в первые ряды, пользуясь грязными методами. Гимн – другого слова не подберу – большому члену в исполнении Трейси против воли не давал мне покоя даже вечером, когда я принимал душ перед сном. Опустив глаза, я только и мог, что пожимать плечами: «Ну и что, под таким углом он всегда выглядит короче». Но сколько раз ни повторял я про себя эту фразу, она ни на секунду не развеивала злокачественные сомнения. Не то чтобы мне казалось, что он бесспорно мал, но гордиться его «внушительностью» тоже не приходилось. Так и проживу всю жизнь, сознавая, что член у меня так себе. Мне срочно требовалась моральная поддержка. Унылый человек – легкая добыча, и вот уже вторая мысль, выползшая из первой, нацелилась дать мне пинка: предаваясь грустным раздумьям от созерцания собственного члена, я заметил, что у меня появился живот. Не бурдюк, обвисший от многолетнего пожирания картошки и рыбы во фритюре, и не выпуклый шар, из-за которого не видно, если только не нагнуться, собственного невзрачного пениса, но определенно животик. Последний раз, когда я туда смотрел, никакого живота не было, нижний край грудной клетки соединялся с лобком отвесной стеной. Теперь между ними возникла небольшая, но заметная выпуклость. И откуда она взялась? Заядлым едоком меня не назовешь, ем я мало и аппетит свой не провоцирую – большую часть дня провожу за компьютером, на физические упражнения не отвлекаюсь. За что мне эта страшная несправедливость! Может, в животе аккумулировалась энергия? Вряд ли. Погоня за взломщиком показала, что запасов энергии хватает на забег длиною в двадцать метров, после чего ко мне приходится вызывать реаниматоров.
По милости моего тела из душа я вышел далеко не в боевом настроении. Урсула уже лежала в постели, я скользнул к ней под одеяло. Она читала книгу «Uber alle Grenzen verliebt – Beziehungen zwischen deutschen Frauen und Auslandern» («Любовь не ведает границ: отношения между немками и иностранцами») с карандашом в руках и то и дело что-то подчеркивала. Книгу Урсуле прислали родственники в одной из многочисленных «благотворительных посылок». Примерно раз в месяц ей приходила из Германии посылка размером в две обувные коробки. Родители, братья, сестры, друзья и просто доброжелатели набивали их всякой всячиной, которую, по их сведениям, невозможно было достать в Англии, – печеньем, мылом, шоколадом, свечами и гигиеническими тампонами. Иногда они подбрасывали фотокопию отчета Евросоюза о состоянии британских пляжей или вырезку из «Зюддойче Цайтунг» с жуткими подробностями о том, что все мясные продукты в Англии делаются в темных подвалах, залитых нечистотами, из разлагающихся собачьих трупов руками отбывающих заключение сексуальных маньяков, специально отобранных за наличие незаживающих язв и ураганной дизентерии.
Общеизвестно, например, что Англия с пятидесятых годов занимается разведением хулиганов и пропагандой сваливания отходов прямо на улицах. Германия чище Англии, уровень жизни выше, правительство и люди, как правило, лучше воспитаны, у них больше совести, крепче трудовая дисциплина, они вежливее и, наконец, просто добрее. Все в Германии лучше, чем в Англии, кроме поп-музыки; в этой области у Англии имеются несомненные таланты, а в Германии, к моей радости, царит безнадежный отстой. Признаю, в Германии жить лучше, и я первым готов вдалбливать этот постулат в головы тех, кто цепляется за дурацкие стереотипы времен Второй мировой войны и жалкий, пещерный национализм. Естественно, когда наши германские друзья и родственники называют Англию – скорее с грустью, чем со злорадством – чуть ли не страной третьего мира, я с той же свирепостью бросаюсь на защиту родной страны, лихорадочно выкрикивая обвинения типа: в Германии не купишь нормального хлеба, банки почти всегда закрыты, светофоры только сбивают людей с толку и т. д. и т. п. Мне нравится думать, что эта двойственность придает нашим с Урсулой отношениям непредсказуемость и упрямую живучесть, какие присущи голодному бунту или драке в бильярдной. Придвинувшись поближе к Урсуле, я обнял ее и погладил по волосам.
