— В тысяча девятьсот десятом? Ах да! Именно в этот год Япония присоединила Корею, верно?
— Присоединила? Да уж… Это было просто нашествие. Все закончилось тем, что тысячи корейцев приехали в Японию в поисках работы.
Я всматриваюсь в лицо отца. Скрестив руки на груди, он внимательно наблюдает за тем, что происходит в яме. Разрезом глаз он напоминает мне дядю. Интересно, а не кореец ли он? Не скрывает ли он от сына собственное происхождение, потому что получил японское гражданство?..
Потом он рассказал сыну о том, что происходило на дамбе после землетрясения. Командование японской армии заставило солдат рыть здесь ямы. Корейцев выстроили в ряд и расстреляли. Трупы полили бензином, сожгли и закопали…
Среди них вполне мог быть мой дядя. У меня закружилась голова. Я приложила ладони к ушам и закрыла глаза. «Нет! Нет!» Я долго стояла неподвижно, не в силах пошевельнуться.
— Надо сказать, — продолжил отец юноши, — что тогда погибли не только корейцы, но и китайцы, и японцы из Тогоку.
— Китайцы и японцы? — удивился сын. — Как так?
— Из-за акцента их приняли за корейцев.
Мне вспомнились наши соседи из нагайя, в котором мы жили с мамой. Они родились в провинции и говорили с сильным акцентом. «Неужели японцы расстреляли своих соотечественников, даже не признав их?»
— Корейцев истребляли разными способами, — рассказывал отец. — Бамбуковыми копьями, кирками, пилами, ножами.
— Ты это видел?
На минуту отец замолк, потом наконец ответил:
— Да. На полях лежали тысячи мертвых тел с перерезанным горлом, с вывихнутыми руками, проломленным черепом. Были даже беременные женщины со вспоротыми животами, откуда торчали неродившиеся младенцы. Такая жестокость чудовищна.
Я чуть не потеряла сознание. «Спуститься или вернуться назад?» Поразмыслив с минуту, я надела темные очки, спустилась на берег и встала среди людей, наблюдавших за рабочими. Кто-то даже фотографировал. «Журналисты?» Я надвинула шляпу поглубже.
На другой стороне ямы я заметила несколько девушек, одетых в чима-чогори. С ними была женщина, похожая на учительницу. Я подошла к ним. Девушки беседуют между собой по-корейски. Я не понимаю, о чем они разговаривают. Но сама их речь отзывается во мне ностальгией. Женщина смотрит на дно ямы, в руках у нее букет цветов. Она стоит неподвижно. Светлая кожа, миндалевидные глаза немного навыкате. Длинные черные волосы собраны на затылке в пучок, ровная нить пробора. Прямая осанка. Снова принимаюсь рассматривать цветы, которые она держит в руках. Да это же колокольчики! «Мама!» На глаза навертываются слезы. Ноги подкашиваются. Женщина начинает напевать «Ариранг». У меня по щекам катятся слезы. «Она здесь! Она вернулась за мной спустя пятьдесят девять лет!» Ярко-синие колокольчики и белый рукав чогори.
Рабочие продолжают копать. В яме тесно. Время от времени рабочие сменяют друг друга. Стук лопат отдается гулким эхом в лучах жаркого солнца. При слове «кость» я каждый раз вздрагиваю. Собравшиеся наблюдают — иные терпеливо, иные с раздражением — за ходом работ, которым, кажется, не видно конца.
— Что у вас там случилось?
Я оборачиваюсь. Мужчина держит за плечи старую женщину, которая лежит на земле, не в силах встать на ноги. Она приподнимает голову, и я вижу ее лицо. Пухлые губы. Круглые глаза. «Госпожа Танака!» Нет, не может быть…
Мужчина, который придерживает ее за плечи, спрашивает:
— Кто-нибудь знает ее?
И потом говорит рабочим несколько слов по-корейски.
— Ничего страшного, это все пустяки, — уверяет его женщина. — Вы очень любезны. Просто у меня вдруг закружилась голова. Теперь все прошло. Сейчас я вернусь к себе домой.
Шатаясь, она поднимается.
— Вы уверены? — беспокоится мужчина.
Я подхожу к ним.
— Я могу проводить вас. Я как раз собиралась идти.
Женщина растерянно смотрит на меня. Я снова предлагаю проводить ее.
— Поднимайтесь по этой лестнице, — говорит мужчина. — Здесь ближе всего до автобусной остановки и до вокзала.
На улице, ведущей к дамбе, уже не так много народу. Вдоль парапета выстроились в ряд такси. По пути к вокзалу я спрашиваю женщину, где она живет. Она называет свой адрес и добавляет:
— Это маленький квартал за холмом, с вершины которого виден Токио. Во время землетрясения на тот холм сбежалось много народу.
«Так это же холм горечавок!»
— Подождите минутку, — говорю я ей.
Возвращаюсь к парапету и зову таксиста.
— Это здесь, — указывает женщина таксисту. — Мой дом совсем рядом.
Такси останавливается напротив узкого переулка. На машине тут уже не проехать.
— Я вернусь через несколько минут, — говорю я водителю. — Вот только провожу госпожу до дома.
— Нет, — перебивает она. — Вы должны зайти ко мне ненадолго.
На этот раз настойчивость проявляет она. Шофер ждет моего ответа. Поразмыслив, я говорю:
— Хорошо. Можете ехать.
Протягиваю ему деньги и помогаю женщине выйти из машины. Такси уезжает. Дома в этом квартале беспорядочно теснятся. Я осматриваюсь вокруг.
— А где же холм, о котором вы рассказывали? — спрашиваю я женщину.
Она указывает на север. Там я вижу только высокое каменное здание.
— Холм за этим домом, совсем недалеко. Пятнадцать минут пешком. Мои дети всегда играли там после школы.
Она ведет меня по узкой темной улочке. Воздух прохладный. Я медленно иду следом за ней. Повсюду разбросаны картонные коробки и пустые бутылки из-под пива. По обеим сторонам улицы жмутся друг к другу одноэтажные дома. Меня обступают окна, крыши, двери. Вдруг в нос ударяет резкий запах. Я останавливаюсь и спрашиваю:
— Что это за запах?
— Так пахнет кимчи. Обед без риса и кимчи — это не обед!
Вдоль стены дома крадется кошка. Венчики космей покачиваются в глиняных кадках. «Куда я попала?» Мгновенье спустя ко мне возвращаются воспоминания детства. «Да ведь я тут жила с мамой!» Острая боль пронзает тело. Колени дрожат. «Не может быть…»
Женщина оборачивается:
— Простите, что привела вас в такое мрачное место.
— Ну что вы, — отвечаю я. — Мне просто хотелось удостовериться, что вы добрались до дома и у вас все в порядке.
Помолчав с минуту, я спрашиваю:
— Ваш муж дома?
— Нет. Он умер много лет назад. Я живу одна. А вы?
— Мой муж тоже умер.
— Выходит, мы обе — вдовы! Вот всегда так. Женщины живут дольше мужчин. Наверное, если бы происходило наоборот, было бы хуже.
— Почему? — спрашиваю я.
— Потеряв жену, мужчина быстро падает духом. Наверное, они в большей степени романтики, чем женщины.
Я улыбаюсь. Наконец мы подходим к дому. Над дверью висит дощечка с фамилией.
— Йи — это фамилия моего мужа, — объясняет она. — А моя фамилия — Ким. В Корее не принято, чтобы женщина меняла фамилию после замужества. Йи и Ким — очень распространенные фамилии.
«Ким?» Я едва не потеряла сознание.
— А как зовут вас? — спрашивает госпожа Ким.
— Меня? — пробормотала я. — Моя фамилия Такагаши.
— Очень приятно, госпожа Такагаши, — улыбнулась она.
Госпожа Ким живет в старом доме с одним окном на улицу. Все доски побелели от времени. Поднимаю глаза и смотрю на крышу. Похоже, водосточную трубу не раз чинили. Госпожа Ким даже не запирает дверь на ключ. Мы входим внутрь, дверь так и остается открытой.
— Вы не запираете дверь?
— Нет, — отвечает она. — Тут все знают друг друга, это как семья. К тому же у меня нечего красть.
Она кладет передо мной дзабутон. Я сажусь напротив низкого столика. В углу комнаты лежит нераспечатанный сверток. У противоположной стены стеллаж с корейскими книгами. На одной из полок стоит черно-белая фотография в рамке. Бумага пожелтела. На снимке два мальчика и девочка, они все улыбаются. Мальчики одеты в черную школьную форму, на девочке матросский костюм. Протягивая мне стакан холодного чаю, госпожа Ким говорит:
— Это мои дети. Дочка живет здесь неподалеку, а сыновья за границей.
Слова «за границей» звучат немного странно и кажутся неуместными в этом бедном квартале. Указывая на сверток, она говорит:
— Это прислал мой младший сын, посылку принесли, как раз когда я собиралась идти на дамбу Аракава.
На свертке наклеены иностранные марки.
— А чем ваши сыновья занимаются за границей? — спрашиваю я.
— Старший работает в Соединенных Штатах, младший — в Канаде, оба преподают.
— Преподают?
Я молчу, не зная, что сказать. «Женщина, чьи сыновья — преподаватели, живет в таком квартале?» Госпожа Ким не замечает моей растерянности. Она хочет угостить меня чем-нибудь, прежде чем я уйду. Я смотрю на часы. Час дня. Не дожидаясь моего ответа, она идет на кухню и начинает готовить обед. Я допиваю чай. Скрипнула входная дверь.
— Добрый день, госпожа Ким. Вы дома?
