Иногда, приглашая гостей, Юрий Александрович вёл их на балкон и говорил: «Видите тот лес? Он мой! И за тем лесом все мое. Вплоть до площади трех вокзалов. И дальше!»
Мамонтов был неглупым человеком. Он понимал, что его слова смахивают на ложь, на хмельное бахвальство гоголевского Ноздрева. Но ведь он говорил чистую правду. Пусть послушают!
Друзья кривились.
Юрия Александровича никто не любил. Кроме, конечно, трех черных котов, которые всякого входящего в мамонтовские чертоги ненавидели люто.
Но отрада у Мамонтова была. Каждый вечер он откупоривал бутылку водки «Купеческая», резал соленый огурчик, вилкой накалывал из банки хрустящую квашеную капустку.
Водка тугой, теплой волной раскатывалась по телу, кончики пальцев приятно пульсировали, и Юрий Александрович начинал говорить. Собеседниками выступали три кота, коим всегда что-то перепадала с пиршественного стола.
Мамонтов рассказывал котам какой он великий человек. Треть России — его. Целый гарем роскошных любовниц. Он — меценат, гений, почти небожитель.
Коты, масляно мерцая очами, слушали речь босса.
Опустошив бутылку, Юрий Александрович ложился спать, и видел себя в золотом мундире, с красной лентой ордена через плечо, окруженный лакеями, испуганными до немоты домочадцами.
Именно в снах он был настоящим. А действительность — просто гиль, наваждение, дрянь.
2.
Письмо, перевернувшее его жизнь, пришло из США, штат Оклахома. Заказное, лощеное, со множеством сургучовых печатей.
В Оклахоме, оказывается, скончалась тётка, о коей Мамонтов никогда и не слыхивал, Зоя Пантелеймонова Мамонтова. Своему племяннику, то есть, Юрию Александровичу, она по завещанию отписала ровно миллион баксов.
В письме задавался вопрос — на какой счет перечислить средства или же он, господин Мамонтов, за ними приедет в Соединенные Штаты лично.
Наконец-то! Лучше позже, чем никогда!
Былое величие опять постучалась в двери Мамонтова.
Юрий Александрович стремительно позвонил по указанному телефону. Продиктовал номер счёта в затрапезной сберкассе.
И стал ждать…
На радостях даже забыл дернуть водки и накормить котов. Хвостатые бестии глядели на него обескуражено, не разумея какой звёздный час он переживает.
Деньги пришли через три дня. Ровно 1000.000$. Цент в цент.
Мамонтов поцеловал сберегательную книжку и спрятал ее поближе к сердцу.
Несколько дней не прикасался к ней, потом испуганно вскинулся — чего он ждёт? Всё-таки 70 лет, не первая молодость.
Юрий Александрович снял приличную сумму и отправился в ресторан «Метрополь», именно туда, где в былые времена на славу оттягивались его предки.
Поездка удалась. Он пил элитное рейнское вино, сглатывал обрызнутых лимонным соком устриц, вкушал каплунов, обжигал глотку ядреной водкой.
Не прошло и часа, как две блондиночки, Клава и Зина, сидели на его коленях. Меж тем, заслуженный ансамбль цыган наяривал на скрипках и танцевал с медведем.
Хорошо!
Вернулся домой и вскинулся, не на пропой же души даны ему деньги. Надо вернуться к великим меценатским обычаям, поощрять искусство и ремесло.
На следующий день Юрий Александрович собрал журналистов и заявил, что утверждает ежегодную премию за самую лучшее живописное полотно, самый блистательный роман и поощрительный приз самому обнадеживающему юному дарованию.
Журналисты аплодировали Мамонтову стоя.
Юрий Александрович впервые, в живой реальности, ощутил торжество своего величия.
3.
Первое вручение премий произвело подлинный фурор. Торжество транслировали все главные телевизионные каналы. Портретист Перепёлкин со слезами на глазах тряс руки Мамонтова. Романист Махнорылов от волнения потерял голос. Юное дарование, скрипач Феденька Шляхов, назвал Юрия Александровича дорогим дедушкой.
Домой Мамонтов вернулся исполненный самых возвышенных чувств. Щедро покормил трех отощавших от заброшенности котов. Хотел махнуть рюмку водки, но раздумал. Только трезвость, ясность сознания и великие меценатские дела.
Когда человек становится хорошим, то у него даже деньги не заканчиваются. За год счет в банке у Юрия Александровича почти не уменьшился. Живи и радуйся!
Мамонтов подошел к зеркалу, внимательно поглядел на себя. Высокий лоб с залысинами. Иссиня-черные глаза. В ниточку поджатые губы. Да-да, вот он Герой Нашего Времени! Аристократ, интеллигент и просто душка.
Наконец-таки он осуществил то, о чем думал всю жизнь.
Все 70 лет!
Но что впереди?
Стоп-стоп… Что впереди?!
Могила!
И чем лучше сейчас, тем жутче грядущее.
Мамонтов испугался.
О, если бы он остался жить в своей прежней жалкой каморке с тремя черными котами-засранцами, грезя о возможной славе, он был бы более счастлив, чем теперь, когда эту славу получил в изобилии.
Юрий Александрович срочно позвонил в комитет своих премий и сообщил о замораживании спонсорских проектов.
«Желтая» пресса поорала пару недель о его вызывающем поступке, а потом заткнулась навечно.
И как же жить дальше?
Тихо, скромно и в свое удовольствие. А для этого нужна молодая жена, красотка лет этак 18-ти.
Женщине на цветение дается всего каких-нибудь 5–7 лет. Потом они начинают походить на ветшающее общественное здание.
Юрий Александрович стал знакомиться с девушками на улице, в общественном транспорте. Те от него шарахались, как от прокаженного. Неперспективен! Все-таки 70 лет…
Тогда Мамонтову пришлось обратиться в агентство, к дорогостоящей свахе Прасковье.
— Найду тебе девку, что царицу, — бабка Прасковья трубно высморкалась в клетчатый мужской платок. — Не грусти, соколик!
4.
И ведь, правда, нашла! И какую!
19 лет. Мисс Петрозаводска. Русая коса до попы. Взгляд серых глаз с поволокой разит насмерть. Звать Олеся.
Под венец! Срочно!
И все-таки Юрий Александрович решил не спешить. Прощупать невестушку. Вдруг обернется стервой.
Водил ее в рестораны, на выставку марокканских зодчих, в зоопарк, даже в Уголок Дурова.
И везде Олесенька показала себя с лучшей стороны. Умна, начитана, обожает животных. Значит, и его черных питомцев полюбит.
— Ты хоть понимаешь какую фамилию будешь носить? — Юрий Александрович угрожающе шевелил седыми бровями.
— Мамонтова, — серьезно отвечала Олеся. — Одна из самых знатных фамилий нашего отечества.
— Да, это так. Но когда станем сексуально близки, разрешаю себя звать просто Юрием.
— Но у вас все-таки почтенный возраст…
— Семьдесят лет-то?! — хохотал Мамонтов. — Младенческий возраст. Я собираюсь жить долго. Минимум до ста двадцати.
— Конечно, Юрий Александрович.
5.
Свадьбу решили провести в новом доме. Мамонтов по случаю прикупил милый особнячок на Рублевке. Мезонин. Цветные витражи. Мозаичный камин в круглом зале.
Юрий Александрович лично обзвонил друзей. Пусть поглядят остолопы чего может добиться простой человек с великой фамилией.
Припёрли! Глотая слюну, глядели на красавицу невесту и чудно сервированный стол. Омары, хрусталь с икрой, омлет из перепелиных яиц.
Не позабыл Мамонтов и про культурную программу. Зазвал голосистых цыган из театра «Ромэн», из Уголка Дурова зазвал дрессировщика с гималайским медведем.
И понеслось! Закрутилось!
Цыгане поют. Медведь Гриша пляшет. Гости лакают водку и бросают за щеку икру.
— Тост, господа! — во весь свой гренадерский рост поднялся Юрий Александрович.
— Тихо! — подрынькала серебряной ложечкой о хрусталь Олеся и сурово свела собольи брови.
— Однажды альпинист решил покорить самую высокую вершину мира, — оттерев маслянистые губы, басом загудел Мамонтов. — Он сделал первую попытку. Неудача! Он даже отморозил мизинец левой ноги. Он сделал еще несколько неудачных попыток. Казалось, вершина заговорена. Когда альпинист делал семидесятую попытку, боги сжалились над ним и послали ему могучего орла. Именно эта птица и вознесла нашего героя на самую великую вершину мира.
— Этот альпинист — вы? — кто-то робко спросил из гостей.
— Я! — широко улыбнулся Юрий Александрович. — Так выпьем за то, чтобы мы никогда не отчаивались, а в случае неудачи, пусть боги посылают нам крылатых друзей.
— Браво! — рявкнули гости, вместе встали, дружно махнули горькую.
— Горько! — попросил прислуживающий лакей в ливрее.
— Горько! Горько! — поддержали все кругом.
Мамонтов крепко обнял свою молодую жену и запечатлел страстный поцелуй в ее сахарные уста.
— Раз! Два! Три! — радостно считали гости.
При счете «семь» Юрий Александрович рухнул с обширным инфарктом.
Самое интересное, что инфаркты получили все гости, кои угощались у стола, сервированного лично Олесей.
