– Я не знала, что вы часто виделись, пока меня не было.
– Вовсе нет.
Чтобы занять чем-то руки и спрятаться на мгновение, я остановился и прикурил сигарету. Я чувствовал на себе её взгляд. Но у неё не было подозрений: она была просто растеряна.
– А кто такой этот Джованни? – спросила она, когда мы снова зашагали, и тихо засмеялась. – Мне только сейчас пришло в голову, что я даже не спросила тебя, где ты жил. Ты живёшь с ним?
– Мы вместе снимали комнату служанки на окраине города.
– Тогда это было нехорошо с твоей стороны, – сказала Хелла, – уйти так надолго и даже не предупредив.
– Боже мой, да мы всего лишь снимали вместе одну комнату. Откуда я знал, что он начнёт искать меня в Сене только из-за того, что я ушёл на пару ночей?
– Жак сказал, что ты оставил его там без денег, без сигарет, без ничего и даже не сказал ему, что будешь со мной.
– Я много чего не говорил Джованни. Но до этого он никогда не устраивал таких сцен. Думаю, он просто выпил. Я поговорю с ним потом.
– Ты хочешь к ним вернуться?
– Знаешь, если я и не вернусь, то всё равно зайду как-нибудь в комнату. Я всё равно собирался это сделать на днях, – сказал я и улыбнулся. – Мне нужно побриться.
Хелла вздохнула:
– Я не хочу, чтобы твои друзья на тебя обижались. Ты должен вернуться и выпить с ними. Ты же обещал.
– Может, да, а может, нет. Знаешь, я не женат на них.
– То, что ты собираешься жениться на мне, не означает, что ты не должен сдержать данное друзьям слово. Но это и не означает, – добавила она резко, – что они должны мне нравиться.
– Хелла, я прекрасно это понимаю.
Мы свернули с бульвара к отелю.
– Он всё слишком близко принимает к сердцу, да? – спросила она.
Я уставился на тёмную массу сената, в который упиралась наша тёмная, слегка идущая в гору улица.
– Ты о ком?
– Джованни. Очевидно, что он сильно привязан к тебе.
– Он же итальянец. А итальянцы ведут себя очень театрально.
– Да, но этот, – сказала она со смехом, – нечто особое даже для Италии! Как давно ты с ним живёшь?
– Пару месяцев.
Я бросил сигарету под ноги.
– Понимаешь, пока тебя не было, у меня кончились деньги (я и сейчас их жду), и я переехал к нему, потому что это было дешевле. В то время у него была работа, и большую часть времени он проводил у своей любовницы.
– Да? У него есть любовница?
– Была, – сказал я. – И работа была. Он потерял и то и другое.
– Бедный парень, – сказала она. – Неудивительно, что он выглядит таким потерянным.
– Всё устроится, – отрезал я.
Мы подошли к дверям отеля. Она позвонила.
– Он очень дружен с Жаком? – спросила она.
– Возможно. Но не настолько, чтобы удовлетворить Жака.
Она рассмеялась.
– Меня всегда обдаёт ледяным ветром, – сказала она, – когда я нахожусь в присутствии человека, который не любит женщин так, как не любит их Жак.
– Ну, тогда будем держать его на расстоянии от тебя. Мы ведь не хотим, чтобы холодные ветра обдували эту девушку.
Я поцеловал её в кончик носа. В этот момент где-то внутри отеля послышался шум, и дверь, резко дёрнувшись, отворилась сама по себе. Хелла лукаво глянула в темноту:
– Я никогда не знаю, осмелюсь ли войти туда.
Она посмотрела на меня.
– Ну что? Хочешь чего-нибудь выпить у меня до того, как вернёшься к друзьям?
– Ну да.
Мы вошли на цыпочках в отель, тихонько притворив за собою дверь. Я, наконец нащупал minuterie,[148] и тусклый жёлтый свет разлился над нами. Тут раздался совершенно нечленораздельный крик, обращенный к нам, и Хелла выкрикнула в ответ свою фамилию, стараясь произнести её на французский лад. Пока мы поднимались по лестнице, свет выключился, и мы начали хихикать, как дети. Мы не могли найти выключатель ни на одной из лестничных площадок, и не знаю, почему это нас так рассмешило, но мы, цепляясь друг за друга, покатывались со смеху всю дорогу до номера Хеллы на последнем этаже.
– Расскажи мне о Джованни, – попросила она немного позже, когда мы, лёжа в кровати, наблюдали, как чёрная ночь напирала на её плотные белые шторы. – Он меня заинтересовал.
– Довольно бестактно говорить об этом сейчас, – сказал я. – И какого чёрта он так тебя заинтересовал?
– Я имею в виду, кто он такой? О чём он думает? И откуда у него такое лицо?
– А что у него с лицом?
– Ничего. Он очень красивый на самом деле. Но у него в лице есть что-то такое как бы старомодное.
– Спи давай, – сказал я. – Ерунду несёшь.
– А как ты его встретил?
– Ну, в баре во время ночной пьянки, среди множества других людей.
– А Жак там был?
– Не помню. Думаю, да. Кажется, он познакомился с Джованни в тот же вечер.
– А почему ты пошёл к нему жить?
– Я же говорил тебе. У меня не было ни гроша, а у него была эта комната…
– Но это не могло быть единственной причиной.
– Ну значит, – сказал я, – он мне понравился.
– А теперь он тебе больше не нравится?
– Джованни мне очень симпатичен. Сегодня ты видела его не в лучшей форме, но вообще он очень хороший человек.
Я рассмеялся. Под прикрытием ночи, поощрённый близостью Хеллы и своим собственным телом, защищенный беспечным тоном своего голоса, я добавил:
– По-своему я даже люблю его. Правда.
– Кажется, он находит странной твою манеру демонстрировать это.
– Ну, знаешь, здесь люди ведут себя не так, как мы. Для них гораздо важнее манеры. Ничего не поделаешь. Я просто не умею всего этого.
– Да, – сказала она глубокомысленно, – я это заметила.
– Что заметила?
– Парни здесь совершенно не стесняются демонстрировать свою близость. Сначала это шокирует. Потом начинаешь думать, что это даже хорошо.
– Это и есть хорошо, – сказал я.
– Знаешь, мне кажется, мы должны пригласить Джованни на ужин или что-нибудь такое в один из этих дней. В конце концов он как бы спас тебя.
– Хорошая идея, – сказал я. – Не знаю, чем он сейчас занят, но думаю, он найдёт свободный вечерок.
– Он часто слоняется с Жаком?
– Нет, не думаю. Должно быть, он случайно нарвался на него сегодня.
Я помолчал.
– Я начинаю думать, – сказал я осторожно, – что парням вроде Джованни приходится туго. Здесь, знаешь, не земля обетованная и ничего хорошего им не светит. Джованни беден. Я хочу сказать, что он из бедной семьи и вряд ли у него что-то получится. Что касается того, что он умеет, конкуренция слишком жесткая. Тех грошей, что они получают, недостаточно, чтобы обеспечить себе хоть какое-то будущее. Поэтому многие из них бродят по улицам, продают себя, становятся бандитами и бог знает кем ещё.
– Как холодно, – сказала она, – в этом Старом Свете.
– Знаешь, в Новом тоже довольно зябко, – сказал я. – На свете вообще холодно. Точка.
Она рассмеялась:
– Но мы – у нас есть любовь, чтобы согреться.
– Мы не первые, кто думал так, лёжа в кровати.
И всё-таки мы лежали молча и не двигаясь в объятиях друг друга.
– Хелла, – сказал я наконец.
– Да?
– Хелла, когда придут деньги, давай уедем отсюда.
– Уедем? А куда ты хочешь ехать?
– Всё равно. Только прочь отсюда. Меня тошнит от Парижа. Хочу отдохнуть от него немного. Поедем на юг. Может, там солнце светит.
– Так мы поженимся на юге?
– Хелла, поверь мне, я не в состоянии делать что-либо, или принимать решения, или даже различать ясно вещи, пока мы не уедем из этого города. Я не хочу, чтобы мы поженились здесь, и вообще не хочу здесь думать о браке. Давай поскорее уберёмся отсюда.
– Я не знала, что у тебя такое настроение – сказала она.
– Я месяцами оставался в комнате Джованни, – сказал я, – и больше мне этого не выдержать. Я должен уйти оттуда. Прошу тебя.
Она нервно засмеялась и слегка отодвинулась от меня.
– Слушай, я просто не понимаю, что общего между тем, чтобы покинуть комнату Джованни и оставить Париж.
Я вздохнул:
– Пожалуйста, Хелла. Я сейчас не в состоянии пускаться в долгие объяснения. Может, это потому, что, если я останусь в Париже, Джованни будет мне постоянно попадаться и…
Я осёкся.
– Почему это так волнует тебя?
– Просто я не могу ему ничем помочь, как не могу выдержать того, что он смотрит на меня, как на американца, Хелла, думая, что я богатый.
Я сел в кровати, глядя в сторону. Она наблюдала за мной.
– Он очень хороший человек, как я сказал, но очень упрямый и придумал обо мне неизвестно что, думает, что я бог. А эта его комната такая мерзкая и грязная. А скоро наступит зима и будет холодно…
Я повернулся и обнял её.
– Слушай, давай просто уедем. Я объясню тебе многое позже, но позже – когда мы будем далеко.
