Так с тех пор и не появлялась, уже сколько времени прошло, я и звал, и искал, весь двор обегал, у всех соседей спросил, хотел большой плакат на столбе повесить, мол, прости, вернись, узнавал даже, сколько стоит, денег собрался занять, только вдруг понял, что не знаю, как к ней обращаться, имени ее не знаю, да и не было у нее, кажется, имени-то…
Про некоторых хмырей
С утра сеньор Ф. пошел на прием к психиатру и к обеду домой не вернулся. Супруга сеньора Ф., женщина понимающая, решила подождать часок, но уже через полчаса, сильно и внезапно проголодавшись, налила себе тарелку супа и сделала бутерброд с мягким сыром. В суп она положила ровно пять кусочков мяса – всего в кастрюле их было десять, а супруга сеньора Ф. превыше всего ценила справедливость и симметрию. В дверь позвонили, и супруга сеньора Ф. быстрым шагом пошла в прихожую, надевая по дороге тонкую, немного ироническую улыбку. Она готовилась сказать что-то о мужьях, являющихся на запах супа, но за дверью оказался не муж, а служащий электрической компании. Служащий был хмур и деловит, суп его не интересовал, а интересовали показания счетчика, и тонкая улыбка супруги сеньора Ф. и заготовленная ею фраза пропали втуне. Немного раздосадованная, супруга сеньора Ф. вернулась на кухню, заглянула в кастрюлю, поворошила блестящей разливательной ложкой капусту и картошку и, воровато оглянувшись, вытащила и сунула себе в рот один кусочек мяса, самый неровный, с желтоватой каемочкой жира. В кастрюле осталось четыре кусочка, а в тарелке – пять, и супруга сеньора Ф., поморщившись, прямо пальцами выудила кусочек мяса из тарелки и съела его.
Теперь и в кастрюле, и в тарелке было по четыре кусочка. Супруга сеньора Ф. удовлетворенно вздохнула, обтерла пальцы кухонным полотенцем и уселась за стол.
Два часа спустя сеньор Ф. еще не вернулся от психиатра. Его супруга уже вымыла посуду, спрятала кастрюлю с остатками супа в холодильник, смела со стола крошки от бутерброда, посмотрела две серии любимого телесериала и одну – нелюбимого, выкурила, таясь, сигарету с ментолом, утопила окурок в унитазе, почистила зубы, проветрила на балконе тонкие желтоватые волосы и потихоньку начала волноваться о сеньоре Ф. Ей хотелось позвонить ему на мобильный телефон и спросить, собирается ли он сегодня домой, но она боялась прервать своим звонком прием и навредить терапии. Супруга сеньора Ф. любила сеньора Ф. и желала ему добра.
Сеньор Ф., человек мягкий, маленький и незаметный, уже давно нигде не работал и даже из дому почти не выходил, а только сидел у себя в комнате, вырезывал из бумаги человечков и раскрашивал их цветными карандашами. Человечки у него выходили забавные, но все на одно лицо, белые, румяные, улыбающиеся, в зеленых шапочках и красных жилетах. Скапливающихся человечков супруга сеньора Ф. раздавала соседским детям, вешала на рождественскую елку или просто собирала в большой пластиковый мешок и выносила на помойку. Сеньор Ф. этого не замечал, уже вырезанные и раскрашенные человечки его не интересовали. Супруга сеньора Ф. покупала ему бумагу и цветные карандаши, по вечерам целовала сеньора Ф. в блестящую лысину, а по утрам – в плохо выбритую щеку, кормила сеньора Ф. мясными супами и тушеными овощами и считала свою семейную жизнь удавшейся. И тут вдруг сеньор Ф. заговорил о том, что еще не поздно все изменить или отменить, супруга сеньора Ф. не разобрала как следует – от долгого молчания и грызения цветных карандашей дикция у сеньора Ф. была немного невнятная, – но обеспокоилась. После того как сеньор Ф. целую неделю ничего не вырезывал и не раскрашивал, а только ходил по комнатам и говорил, что еще не поздно все изменить (или отменить), супруга сеньора Ф. и отправила его к психиатру.
К ужину сеньора Ф. все еще не было. Супруга сеньора Ф. уже позвонила ему на мобильный телефон – телефон отозвался из ванной комнаты, сеньор Ф. зачем-то положил его в биде и там оставил. Следом супруга сеньора Ф. позвонила психиатру – доктор уехал, сегодня его уже не будет, ответил ей строгий женский голос, – и, сцепив зубы, свекрови. Ну, что же ты, милая, сказала свекровь, это же твой муж, ты за ним и следи, и отсоединилась. Супруга сеньора Ф. походила по квартире, выкурила еще одну сигарету, поела прямо из кастрюли с супом вареной капусты и, не удержавшись, съела еще один кусочек мяса, а три оставшихся разрезала пополам, чтобы их получилось шесть. К полуночи, не находя себе места от беспокойства, супруга сеньора Ф. надела черную юбку и жакет, отправилась в полицейскую часть и написала заявление об исчезновении своего мужа, сеньора Ф.
Да сбежал он, к бабке не ходи, сбежал, тихонько сказал полицейскому инспектору Витору Обадии дежурный сержант Мейрелеш. Если бы у меня была такая жена, я бы тоже сбежал, добавил он и соврал. Жена у сержанта Мейрелеша была точь-в-точь супруга сеньора Ф., такая же желтоволосая, деловитая и прижимистая, только помоложе, но сержант Мейрелеш любил ее до глубины своей сержантской души и никуда сбегать не собирался. Полицейский инспектор Витор Обадия неопределенно пожал плечами. Он тоже думал, что сеньор Ф. сбежал, но, с другой стороны, не исключен и несчастный случай.
Рано утром полицейский инспектор отправился к психиатру, доктору Н., худому смуглому человеку в расшитой петухами косоворотке и с жидкой белой бородой до середины груди, и узнал, что на прием сеньор Ф. не явился, доктор Н. зря прождал его пятнадцать минут, а потом велел медсестре пригласить следующего пациента, бугристо-толстую сеньору В., страдающую расстройством пищевого поведения.
Целую неделю полицейский инспектор Витор Обадия опрашивал родственников и соседей супругов Ф. и, придя наконец к какому-то выводу, запросил у судьи Гарсии ордер на обыск квартиры. Обыск проводил сам полицейский инспектор, ему помогали сержант Мейрелеш, бросающий зловещие взгляды на супругу сеньора Ф., и женщина-полицейский – за приземистость, кривоногость и непомерно выдающуюся нижнюю челюсть коллеги звали ее Бульдожкой.
Супруга сеньора Ф. неподвижно сидела в углу дивана. У нее было трагическое и оскорбленное выражение лица. Рядом с ней на стуле, не доставая ногами до пола и сложив руки на обтянутых форменной юбкой коленях, сидела Бульдожка и не сводила с нее выпуклых коричневых подернутых слезой глаз. Полицейский инспектор Витор Обадия и сержант Мейрелеш тщательно осмотрели шкафы, ящики комодов, тумбочки и большой, старинный, вишневого дерева буфет, доставшийся супруге сеньора Ф. от прабабушки. Ну вот, сказал, наконец, полицейский инспектор, я так и думал, вынул из кармана мобильный телефон и вышел в коридор. Сержант Мейрелеш сухо покивал головой в знак того, что он тоже думал именно так, и нехорошо посмотрел на супругу сеньора Ф. Супруга сеньора Ф. ответила ему ледяным взглядом. Бульдожка пошевелилась на своем стуле. Полицейский инспектор вернулся из коридора. Доктор сейчас приедет, сказал он добрым голосом, и действительно, не прошло и десяти минут, как в дверь без стука вошел доктор Н., на ходу пряча в карман маленькую расчесочку, которой он приглаживал в лифте свою белоснежную бороду. Лицо супруги сеньора Ф. выразило попеременно холодное недоумение, ужас и обреченность.
Он что же, мерещился ей, спросила Бульдожка, когда полицейская машина уже почти подъехала к части. Не знаю, уклончиво сказал полицейский инспектор Витор Обадия. Может, мерещился, а может, она его себе придумала, а потом поверила. Сразу видно, психованная женщина, сказал сержант Мейрелеш, ловко паркуясь между двумя мотоциклами. Если бы у меня была такая жена, я бы от нее тут же сбежал.
* * *
Через год бывшая супруга сеньора Ф. – теперь ее звали Ана Катарина Валенте – вышла из клиники совершенно излечившейся. Она твердо знала, что никакого сеньора Ф. на свете не существует и что вся их долгая и покойная совместная жизнь ей примстилась, – это было так же верно, как то, что ее зовут Аной Катариной. Она поискала логическое объяснение произошедшему с нею, но не нашла, поняла, что была все эти годы игрушкой в лапах Нечистого и испытала неодолимое желание укрыться от ужасов и соблазнов мира сего в монастыре.
