Хайдар схватил его за рукав.
— Не стреляй, не надо, — быстро заговорил он, все время поглядывая на немцев. — Они не заметят. Пусть идут себе. Мы танк подбили. Нам никто ничего не скажет.
Генджи движением плеча стряхнул его руку.
— Войдут в воду — будет самый момент, — сказал он, словно не поняв его. — А то труднее будет уложить.
Но фашисты не спешили. Только один из них, сняв сапоги и брюки и подняв их над головой, осторожно пошел в реку, что-то крикнул оставшимся на берегу, и те засмеялись в ответ. Вода доходила ему до пояса. Немец вышел на этот берег, оделся и, придерживая автомат на груди, не спеша пошел к танку.
Было ясно, что враги не сунутся сюда, не разведав как следует.
Генджи тщательно прицелился в тех, что расположились на другом берегу, и стал стрелять длинными очередями, пока не кончилась лента. Немцы заметались, кинулись к кустам, четверо остались лежать на прибрежной гальке.
Вставляя новую ленту, Генджи поискал глазами того, который перешел на эту сторону. Его нигде не было видно.
— Не заметил, куда этот делся? — спросил Генджи.
Хайдар замотал головой.
— Нет, я туда смотрел… Убежал в лес, наверное.
На том берегу не было заметно никакого движения.
Видно, немцы решили, что нарвались на крупное советское подразделение, и ушли прочь.
— Да где же этот? — снова спросил Генджи, вглядываясь в кустарник. — Ну-ка, прочеши из автомата вон то место.
— Да он убежал, — сказал Хайдар.
— Куда ему бежать? — возразил Генджи. — Давай-ка я проползу к танку, посмотрю там.
Хайдар опять схватил его за руку.
— Не надо, Генджи, умоляю, не уходи, — голос его дрожал. — Тебя могут убить. А как же я… Мне одному не удержать это место.
«Боишься», — злорадно подумал Генджи и взялся руками за край окопа, готовясь вылезти. Хайдар не пускал его, вцепившись в рукав.
— Да пойми ты, — сказал раздраженно Генджи, — если этот немец останется у нас под боком, он может здорово нам навредить. А если опять подойдут их танки, представляешь?
Губы у Хайдара дрожали.
— Генджи-джан! Не уходи!
Генджи разозлился.
— А ну пусти! — он рванулся и выпрыгнул наверх. — Держи автомат наготове, не зевай, гляди в оба.
Он пополз по мокрой траве, как и в прошлый раз, обходя танк стороной. Был уверен, что немец спрятался там.
Хайдар, выставив автомат, напряженно смотрел, вперед. Боясь остаться один, он готов был сейчас любой ценой сохранить жизнь ненавистного ему человека. Глаза его бегали от мелькавшей в кустах спины к тому месту за танком, которое указал ему Генджи. Только бы немец не заметил ползущего, не выстрелил…
Возле танка зашевелилась трава, тускло блеснул металл, и Хайдар, вымещая на фашисте злобу, стал палить в это место, пока не опустел диск. Пока, дрожащими руками он вставлял второй, немец встал во весь рост. Хайдар увидел его окровавленное лицо, поднятые руки, всю его жалкую фигуру, едва стоящую на ногах, и снова нажал спуск…
Прощаясь, лейтенант Сатыбалдыев сказал:
— Мы рассчитываем приехать за вами вечером. В крайнем случае завтра утром. Ну, а если что случится… Впрочем, ничего не случится.
Но, видно, что-то случилось. Перевалило за полдень, а за ними никто не приезжал.
— А если они забыли про нас? — хныкал Хайдар. — С голоду помрем.
— Перестань, — недовольно сказал Генджи. — И без тебя тошно.
— Хоть за водой к речке сходить бы…
Генджи знал, что он не решится идти днем, но все же сказал:
— Нельзя, потерпи до темноты.
Оставленный на троих однодневный запас хлеба и спиной тушенки они, не думая, что застрянут здесь, съели еще вчера. Днем, томимые жаждой, они не заметили голода, и только вечером, вдоволь напившись, почувствовали пустоту желудков.
— Правильно говорит русская пословица: «Век живи — век учись» — вздохнул Генджи. — Надо было оставить немного продуктов на всякий случай.
Хайдар глотнул слюну и, промолчав, ушел в другой конец траншеи.
Луна еще не взошла, но звезды горели ярко, освещал землю призрачным светом.
В траве отчаянно трещали кузнечики. Из лесу доносились тревожные крики какой-то ночной птицы. А внизу все журчала, переливаясь на камнях, неугомонная речушка.
И вдруг среди этих звуков Генджи услышал новый звук — будто бы кто-то чавкал поблизости. Он вздрогнул» насторожился. Уж не волк ли? И тут его ноздри уловили запах копченой колбасы. Хайдар…
— Ты что же это? — подскочив к нему, крикнул Генджи срывающимся голосом. — Ты что — один тут? Припрятал и грызешь в одиночку, как волк…
Большая синяя муха села на горбатый нос Хайдара и замерла. Она не двигалась даже когда Хайдар во сне чмокал влажными губами. Может быть, сдохла?
Генджи вспомнил, что бабушка в детстве рассказывала ему о ядовитой крови злых людей. Он махнул рукой. Муха улетела.
Хайдар продолжал спать. Его мясистое, одутловатое лицо и во сне было недобрым. Две глубокие морщины на щеках придавали ему презрительное выражение, а густая черная щетина, отросшая за два дня, делала его мрачным. Но тело не соответствовало выражению лица — было рыхлым и даже на вид немощным.
Генджи вспомнил, что в медсанбате Хайдар старался делать только легкую работу. Он даже вызывался стирать белье, предпочитал это вовсе уж не мужское занятие рубке дров. И оружие он не любил.
«Баба», — презрительно подумал Генджи и отвел взгляд от спящего.
Потом в карауле был Хайдар, а Генджи уснул, подложив под голову вещмешок.
Боязливо оглядываясь, Генджи сжимал вспотевшими ладонями автомат.
Когда из лесу медленно вышел верблюд, он не поверил глазам. Верблюд — здесь?
Хайдар толкнул ногой спящего.
— Генджи! Эй, Генджи! Немцы! На верблюдах!
Генджи вскочил, стирая ладонью с лица остатки сна.
— Где? Чего паникуешь?
Но теперь уже и Хайдар увидел, что никакой это не верблюд, а обыкновенная лошадь. Бочка на бричке за спиной лошади делала её похожей на верблюда. А за бочкой наш солдат стоял во весь рост, потряхивая поводьями.
— Эй! — крикнул он, увидев вылезающего из окопа Генджи. — Где тут удобнее воды набрать?
Колонна автомашин и танков двигалась в густом тумане. Желтые дрожащие пятна света от фар расплывались; таяли в нескольких шагах.
Вдруг колонна встала. От машины к машине передали команду:
— Командиры взводов — к комбату!
Совещание было недолгим. Вернувшись, офицер приказал оставить при себе боевое снаряжение и построиться возле машины.
— Командиры отделений сажают своих людей на танки, — сказал он. — Пойдете десантом вперед. Надо выяснить, что там впереди. Выполняйте.
В тумане они пошли мимо машин к танкам, ожидающим в голове колонны. Сержанты покрикивали, торопя солдат.
Хайдар тяжело взобрался на задний танк, притих у башни.
— Куда? — крикнул ему сержант. — Наше отделение впереди.
Но Хайдар сделал вид, что не слышит, завозился, устраиваясь поудобнее на сырой броне.
Генджи задержался возле него, сказал зло:
— Не позорь себя и нас. Слышишь?
Рядом пробежал офицер, крикнул:
— По машинам! Живо! Трогаемся!
Взревели моторы. Расплывчатые огни уплывали назад, таяли на глазах.
Танки шли медленно, словно прощупывая дорогу.
Какие-то неясные силуэты выплывали из тумана и вновь исчезали.
Вдруг Генджи вздрогнул и щелкнул предохранителем, — это произошло мгновением раньше, чем услышал он глухой пушечный выстрел и сдвоенный стук болванки — об асфальт и броню.
И сразу же разнеслась команда, подхваченная несколькими голосами:
— Закрепиться у дороги!
Автоматчики спрыгнули и побежали к кювету.
Головной танк вспыхнул, и в тумане бушевавшее над ним пламя тоже было расплывчатым и неясным, как и все вокруг.
Остальные танки, отстреливаясь, стали медленно отходить.
Генджи слышал, как рядом, чуть позади него, тяжело дыша, роет землю Хайдар, и подумал с неприязнью: «Дорожит своей шкурой, гад. Не ленится большую лопату носить с собой».
Приглушенные туманом гремели выстрелы.
Генджи казалось, что заняли они невыгодную позицию, и стоит туману рассеяться, как взвод окажется перед немцами, словно на ладони, и будет расстрелян из пулеметов и автоматов. Это, видимо, помял и командир, поначалу приказавший отходить. Но стоило кому-нибудь подняться, как над головой начинали петь пули, — немцы были совсем рядом. Строчил пулемет. Тогда поступил новый приказ: закопаться в земли. Но спасет ли эта мера — никто не знал.
И тут, как на зло, задул ветерок, понес над дорогой, над полем, над прижатыми к земле солдатами клочья тумана, приближая развязку.
Был только один выход — заставить замолчать вражеский пулемет. Тогда можно было еще уйти.
