– Ну, хорошо. Допустим, скажу я вам, милочка, где вы сможете отыскать вашего на веки вечные отошедшего в мир иной супруга, но что, простите, я тогда с этого буду иметь?
– Степан Данилович, право, странный вопрос. Чего усложнять? Назовите цену – и дело с концом.
– Ага. Думаете, усложнять не надо?
– Да, я абсолютно в этом уверена.
– Ну, хорошо. Тогда вы, милочка, будете обязаны разделить со мной ложе.
– А деньгами никак?
– Деньгами никак. К тому же никакой ценности они здесь не имеют. А вот ложе разделить – это славненько. И то с обязательным условием. В противном случае – до свидания.
– Хорошо. Я согласна. А что за условие?
– А условие такое: не просто обычный секс, но секс исключительно в извращенной форме.
– Степан Данилович, а можно немного поподробнее.
– Пожалуйста. Можно и поподробнее. Третьим пригласим мою козу Надьку. У меня в хлеву живет.
– Надьку? Я не…
– Нет, не ослышались. Мою козу Надьку.
– Степан Данилович, дорогой, вы у нас такой видный мужчина! Так зачем же нам с вами какая-то коза Надька?
– И тем не менее, только так. Да, а вот козу Надьку после полуночи сменит козел Борька. Тоже у меня в хлеву живет. Заметьте, речь не идет о лошадях. вы, надеюсь, в состоянии оценить мое благородство? Обещаю, что после Борьки больше никого не будет. Ну так как, милочка? В противном случае – до свидания.
– Степан Данилович, поверьте, мне очень надо его видеть!
– Верю. И вижу, что надо. Даже подозреваю, что не от душевной тоски надумали повидать вашего мужа. Тревожить дух усопшего не самое хорошее занятие, а потому и условия мои таковы. В противном случае – до свидания.
– Степан Данилович, не прогоняйте. Можно я перед вами на колени встану?
– Что ж, дело хорошее. Вставайте на здоровье. Люблю, когда передо мной встают на колени. Мне это нравилось всегда. Приятно, если к тебе относятся с уважением. Ну, как вам, милочка, коленки не бо-бо?
– Нет, Степан Данилович, спасибо, не бо-бо.
– Ну, вот и славненько. А знаете, поначалу ведь всегда бывает не бо-бо.
– Ничего, я потерплю, Степан Данилович.
– Ну-ну, конечно, потерпите. Ведь вам, молодым и красивым, никакие преграды нипочем. Хотя вашему поколению ни Днепрогэса, ни Магнитки не построить, потому что для этого нужны настоящие идеалы, а у вас их нет. Ну ладно, милочка, вы это, значит, тогда на коленочках-то постойте, а я покамест на досуге, чтобы даром время не терять, одной бумажечкой займусь. Ага… Вот человек доносик настрочил. На собственную мать. Пишет, что неоднократно слышал, как она в антисоветских враждебных тонах отзывалась о товарище Сталине. Ну что за люди, честное слово? Ну почему бы честно и открыто не написать, что жена на сносях, а терпеть в семиметровой комнате дряхлую старуху нет никакой возможности? Вот обязательно им надо всуе упомянуть вождя мирового пролетариата. Ну что ж он вам, товарищи, в конце концов, резиновый, что ли? Совесть-то надо иметь… Как вы думаете, милочка, давать мне ход этой бумажечке?
– Я не знаю, Степан Данилович.
– Нет, милочка, это не ответ. Вот как скажете, так я и сделаю. Ну так что? Я жду.
– Поступайте, Степан Данилович, так, как считаете нужным. Как считаете правильным.
– Так да или нет?
– Мне все равно. Как считаете нужным.
– Ну хорошо. Облегчу вам задачу. Если скажите да, то тогда мы вымарываем из наших договоренностей и Борьку, и Надьку.
– Да, Степан Данилович, да. Как считаете нужным.
– Ну хорошо. А как коленки? Не бо-бо?
– Уже бо-бо, Степан Данилович.
– Ну тогда вставайте. Что же вам такие ножки да раньше времени на артрит провоцировать. Успеется еще. Всему свое время. А насчет моей живности, что у меня в хлеву живет, вы, милочка, зря так перепугались. Я вообще-то вашим полом не интересуюсь. И уже очень давно. Производственная травма, так сказать. Так что я, хоть и убежденный коммунист с ярко выраженной сталинской ориентацией, но, тем не менее, импотент. И весельчак к тому же. Но это, скорее, от одиночества… Да вы на стул-то присядьте. Вот и получается, что вам, милочка, в этом плане, считайте, со мной повезло. Встречаются экземпляры и похуже. А все-таки, что же вам так нужно от него?
– От кого, Степан Данилович?
– Да от вашего мужа покойного. Только если начнете туфту гнать, что тоскуете по его светлому образу, немедленно до свидания.
– А вы-то сами, Степан Данилович, не блефуете? вы действительно уверены, что знаете, где он сейчас находится? Вот вы издеваетесь надо мной, условия ставите, а где гарантия, что я его найду?
– Начнем с того, милочка, что я, в отличие от вас, не блефую никогда. Пока не заимел такой привычки. А с точки зрения здравого смысла здесь никаких гарантий быть и не может. Разве что рассказать вам про родинку?
– Про какую родинку?
– Да про вашу, милочка, родинку, что у вас под правой ягодицей. Эдакая мушка тайных желаний, фантазий и маленьких страстишек человеческих. Михал Михалыч покойный, помнится, вам часто говаривал, что ничего на свете его так не возбуждало, как эта ваша родинка, милочка. Ну что, вам все теперь понятно? Или будете спрашивать, откуда мне это известно?
– Не буду, Степан Данилович.
– Ну и славненько. К чему нам тратить время на ненужные разговоры. Гораздо интереснее, по-моему, заняться совместным творчеством. Давайте-таки вместе подумаем, что же вы наконец можете мне предложить, кроме себя и денег, в качестве компенсации за информацию, которую я вам все же, думаю, предоставлю касательно местонахождения вашего покойного супруга, милочка.
Эпизод двадцать первый
«Вдохновение»
Я, помню, повернул голову и с некоторым удивлением обнаружил, что, судя по жестикуляции, блаженный по-прежнему мне еще что-то доказывает. Тем не менее, отрешенно глядя на эту говорящую голову, продолжал думать о своем, совершенно не слушая и абсолютно не слыша своего разговорчивого соседа. Не слыша его, я снова все смотрел и смотрел в отдаленный угол якитории. И какое-то необъяснимое чувство сострадания к вдове накатывало на меня, будто очень сильная, но очень грустная и в то же время неотвратимая волна. Я видел, как, словно от безысходности, сокрушенно кивнув головой, Людмила Георгиевна тяжело поднялась с лавки и медленно, чуть пошатываясь, направилась в мою сторону, судя по всему, так и не сказав «до свидания» человеку в футляре, который, в свою очередь, вознеся руки к сводам якитории, чему-то лукаво и довольно улыбался.
Подойдя к столу, она грузно опустилась рядом со мной на лавку и застывшим, лишенным эмоций и мысли, опустошенным взглядом тупо уставилась на экспонаты филиала музея мадам Тюссо. Она смотрела на них, не выказывая ни малейших признаков удивления, будто уже очень давно только и делала, что наблюдала за окаменевшей, не дышащей человеческой плотью. Во всяком случае, так, как мы с той же Людмилой Георгиевной могли воспринимать эту плоть в сложившемся контексте происходящих с нами событий. вы знаете, я повторюсь, забавная попалась деревенька. Нет, определенно, что-то в этом есть. Даже мои скудные и бестолковые мозги – я это чувствовал – начали формировать какую-то определенную концепцию.
– Люда, может, самогону? – осторожно спросил я ее.
– Так как вам, дорогой товарищ, моя идея? – слишком оглушительно, очень уж резко и больно вонзилось мне в левое ухо, заставив меня в который раз вздрогнуть от неожиданности.
– Что? – я чуть не подпрыгнул. – А… ну да… Насколько помню, памятник торгующему азербайджанцу?.. Что ж, замечательная идея. Дерзайте, дорогой товарищ. Кстати, можно ведь сделать и композицию: будет очень неплохо смотреться молдаванин, моющий вашу машину.
– Нет-нет, вы меня не поняли. Я об идее.
– Об идее? Об какой такой идее? А ну-ка немедленно напомните, дорогой товарищ!
– Ну, как? Я же вам говорил! Идея, чтобы, значит, до основанья, а затем…
– До основанья, а затем?.. Что ж, не менее блестящая идея! Достойная пера поэта… и прозаика туда же. Главное – веет новизной. Одобрям-с. Дерзайте, дорогой товарищ… Слушай, да ты отстанешь от меня когда-нибудь?! – наверное, слишком уж резко повысил я голос на блаженного. Ну к чему такая несдержанность? В сущности, хороший же мужик! Предупредил меня касательно столбняка и связанных с ним последствий, дворян послушать посоветовал… Эх! Я было повернулся к нему, чтобы извиниться, но соседа будто след простыл. Повертев головой, понял, что в якитории его уже нет. Ну не прятаться же ему от меня под столом или на кухне у Ерлындыргена? Думаю, ведь они все же разные люди, чтобы, подобно дворянам, вот так приватно общаться на досуге. Нет, недаром говорят: как ветром сдуло. Эх, ну зачем я так обидел это тихое, кроткое, но, впрочем, многоговорящее существо?
– Людочка, дорогая, ты все же как насчет любимого тобой первача? – снова обратился я с вопросом к Людмиле Георгиевне.
Ответа, увы, не последовало.
– Роднуля моя, – попытался я достучаться до близкой мне женщины, – ты что, решила уподобиться этим двум мумиям? Ну ответь хоть что-нибудь?
