— Кто ж этому Штоколову виноват — показал бы зубы, коли есть. А то словно и не мужик. Мягкий, как вазелин…
Услышав фамилию предполагаемого моего бригадира, да еще с такой характеристикой, я взмыл духом. В конце концов, всякое плохое может сыграть на хорошее. Вид у меня такой, что не хочешь, а пожалеешь. А если еще человек мягкий…
И, дождавшись, пока девчата со всей их трескотней снялись с места, продолжил я свой путь по лабиринтам стройки бодро и уверенно.
Кафе узнать не трудно, все их теперь на один лад строят: точно аквариумы. Перелез я через раму внутрь. Где-то шипит, где-то лязгает — и ни души. Пошел на звук, не ошибся, как пишут в романах — глазам моим предстал… Короче говоря, в соседнем помещении выкладывал по низу стены гранитные плиты былинно-плечистый молодец, в ловко пошитом комбинезоне с эмблемой на рукаве. Пластиковая кепочка, надетая козырьком назад, едва держалась на его буйноволосой голове, у сапог голенища отвернуты — что тебе мушкетерские ботфорты, и вообще он был похож на д'Артаньяна.
Я глазел на парня, а его хитроватый взор, в свою очередь, обежал меня от макушки до пят. Я вспомнил, что имею жалкий вид, и сказал соответственным голосом:
— Мне бы бригадира… товарища Штоколова!
— Не будет, — непреклонно сказал парень. — У болгар бригадир.
Вот так: ехидина-случай никогда не ограничивается таким пустяком, как продранные брюки. Дав первый звонок, он чуточку отступает и выискивает, где бы ударить посильнее…
Но я не собирался уступать случаю.
— А кто его замещает?
— Да хоть бы я!
— А если без шуток?
— Какие шутки? — ударив ребром ладони, парень повернул кепочку козырком вперед. — Григорий Таран, можно — Грицко. Так какая ж тебе, хлопец, нужда до бригадира?
— В ученики хочу проситься. Возьмете?
— Инструмент в руках держал — кроме вилки? — выпалил пулю Грицко.
— Кельму держал, — говорю, не заводясь, и показываю, как держал.
…Думают, я этого хлеба не ел? Было, все было. Ходил в «трудных» — взяли с собой студенты, орал вместе со всеми, стоя в грузовике, глотая рваный ветер: «Тот, кто не был в стройотряде, тот и счастья не видал!»
Счастье было особого рода. Как вспомнишь…
Вздрагивает под ногами заляпанный, щелястый настил. Бугрится грифельно-серая каша раствора в окаренке. Скользкая ручка кельмы елозит в саднящей ладони. Включайся в темп: раствор — кирпич, раствор — кирпич! Потом штукатуришь — затираешь ее, родненькую, кругами, кругами, топаешь в заскорузлой робе, словно статуя Командора! За два месяца отгрохали коровник; митинг был, речи, оркестр… Да, не то чтоб сладкое было времечко, скорее соленое — попотеть пришлось, а хорошее все-таки! Лучше, пожалуй, нигде и не было…
— Уже неплохо, — прервал мои воспоминания Грицко, — а скажи, хлопец, кирпич, одна штука, он какой — легкий или тяжелый?
…Не поверил, значит. Думает, не видал я того кирпича, не знаю, какой он!.. Оранжевый, как апельсин, звонкий, как стекло, царапающий ладонь шершавой гранью сквозь протершуюся рукавицу! Первый кирпич — с начала работы — на руке словно невесомый. Сотый — тяжел, как плашка чугуна. Тысячный — жжет кожу, точно докрасна раскаленный!
— Кирпич? Он в чужой руке легкий, — решил я эту задачку на сообразительность и услышал:
— Ну, садись, потолкуем.
Сели на опрокинутые ведра. Я сигареты вытащил, говорю:
— Не угощаю — настоящий клопомор. Курю, чтоб отвыкнуть!
— Правильно, — говорит Грицко, — а я уже отвык.
И втиснул пачку мне обратно в карман. Я для первого раза не ерепенился, сижу, слушаю его производственные байки:
— Наша работа — на взгляд она красивая и нетяжелая. А весу в плите мраморной сорок кило, поворочай… Значит, сила нужна, и голова тоже: восемь классов как минимум, десять — еще лучше. Разметку поверхности без геометрии не сделаешь. И зрение нужно острое, а главное, чтоб красоту человек понимал, камень чувствовал, не то выйдет вместо облицовки лоскутное одеяло, чуешь? Так что, хлопец, ученики нам нужны, а ты сам сначала прикинь да взвесь — потянешь?
Интересно, какой осел ответил бы на такой вопрос: «Нет, не потяну!» Во всяком случае, не я.
Познакомился я с бригадой.
Злата Пашкевич — рыжая, волосы резинками стянуты, висят вдоль щек, словно уши у спаниеля. И разговор такой:
— Это еще что за припудренный? Новый ученик? Зашил бы штаны сначала!
Таджигани — этот только головой кивнул. Кажется, из пушки под ухом выпали, не дрогнут руки: укладывает плиту, как ребеночка кладут в кроватку, чтоб не проснулся…
Женька Склярова, ученица, как я. Пригляделся: ничего кадр. Природная блондинка. Ростом, правда, не вышла, на меня смотрит — голову закидывает, но фигурка в порядке. С ней малость разговорились.
— Ты, — говорит, — Максик, чего после школы делал?
— Искал призвание.
— Нашел?
— Нашел, — говорю со слезой в голосе, — определилось, что я тунеядец по призванию…
— Это нам ни к чему! — фыркнула. — У нас знаешь как? Комиссия приняла лестницу на пятерку, мы гранит укладывали. А бригадир после и говорит: «Вот эти две ступени меня не удовлетворяют. Давайте, ребята, переделаем на пять с плюсом». И переделали.
— Он у вас что, «с приветом»?
— Ну, ты, потише! — сверкнула глазенками. — Он знаешь какой? Палочка-выручалочка!
— Это как понимать?
— А вот как в детстве играли, помнишь? «Палочка-выручалочка, выручи меня!»
Ну, дитё! Игры бы ей…
— А тебя каким ветром сюда занесло? — спрашиваю.
— А вот так… Зажмурилась, пальцем в карту ткнула, куда попала, туда и поехала…
— Чего дома не сиделось?
— Была охота… Поселок: на одном конце чихнешь, на другом здравствуются… Родители личную жизнь заедают. Придешь с гулянья — сидят, как на похоронах… Сам-то ты как здесь очутился?
— Проездом в Азербайджан, — говорю.
— Почему в Азербайджан?
— Баку — столица джаза.
— А у нас ВИА во Дворце — лауреат области…
Это мне как маслом по душе — давно подумываю в какой-нибудь вокально-инструментальный устроиться, мараками погромыхивать и солистам подвывать…
Приятный наш разговор прервал Грицко — повел знакомиться с делом.
Знакомимся. Работенка не хуже, не лучше прочих. И согнешься, и поползаешь, и настоишься — производственная гимнастике на целый день. Штукатурку я ровнял, наплывы зачищал. Раствор перемешивал. Контейнеры с «кабанчиками» таскал — это такие плитки облицовочные, узенькие, и цветом, и видом — шоколад, только таскать их несладко. А бригадира так и не видал. Оказывается, тут болгарский стройотряд работает, по договору, и наш Штоколов у них в комиссии по переквалификации. И вообще — обмен опытом.
По начальству я не скучал, мне и так все указывали, кому не лень.
* * *
Покрутился с неделю на подсобных. Стала эта Злата меня просвещать, как плитки лепить. «Маяки» выложи, да шнуром проверь прямолинейность ряда, да раствора клади не много, не мало, а чтоб тик в тик.
Освоил вроде. Не боги же их лепят, эти плитки. Наконец удостоился — доверили облицовку коридора, что ведет в кухню будущего кафе.
Взялся, и поехало, как по льду. Леплю плитку за плиткой, насвистываю «Капли датского короля пейте, кабальеро!» За утро сделал полнормы — ну, приди, рыжая, посмотри…
Она и пришла.
Стенку обозрела. «Швы, — говорит, — между плитками широки». И «зачем поставил ту, что с надбитым уголком, надо было ее отбраковать».
Еще чего-то мелочилась. А потом сунула палец в мой раствор, понюхала, чуть не лизнула: «Ты мастику не подмешал!»
Милые мои, атомный взрыв!
Мастику они сами придумали, бригадой, прочность дает необыкновенную. А я забыл. «Все перекантовать!» — кричит рыжая. Я говорю: «Не пирамиду Тутанхамона строим, обойдется. Другие же лепят без мастики!» «К другим бы и просился!»
И умчалась, и звуки доносятся, вроде бы в здании бушует небольшой тайфун.
Тут заходит парень. Довольно-таки ударного вида, хоть в кино снимай: галстучек, комбинезон пригнан впритирочку, весь будто только что из парикмахерской. Говорит ласково, как Волк в бабушкином чепце — Красной Шапочке:
— Здравствуй. Ты новый ученик, Максим Калижный? Я Штоколов. Что, не заладилось на первый раз?
Думает, купил. Я говорю:
— Все равно не буду переделывать! Это издевательство над подростком!
Сейчас, думаю, он мне выдаст, а я — ему. Люблю иной раз объясниться вслух. Прочищает голос.
А мой бригадир ушел в глухую защиту.
— Да, — говорит, — понимаю. Когда сработаешь со старанием, и вдруг — не то… Ну, не подымается рука… Ладно. Ты иди, дело найдется. А самое тяжелое возьмем на себя…
И, более не обращая внимания, приступает — тихонько отковыривать плитки и складывать в аккуратные стопочки.
