По дороге мое внимание привлек большой дом, освещенный свечами и канделябрами, изнутри доносилось какое-то странное, нежное и печальное пение, похожее на стенание. Дверь была опечатана пломбами Городской Реформы, но я могла проникнуть внутрь через окно, которое не было даже занавешено сеткой от москитов. Сквозь него я и заметила старика негра, раскачивающегося в кресле-качалке. Он был босой, и я уставилась на его мозолистые ступни, похожие своей задубелостью на толстые подошвы сапог. Казалось, он спал, но его ресницы дернулись в тот самый момент, когда в окне появился мой силуэт. Старик открыл выпученные глаза и встал с кресла, он и стоя покачивался из стороны в сторону. Я отбежала в страхе, стараясь, чтобы не шуметь, осторожно ступать сандалями по гальке.
– Девочка, щ-ш-ш, не уходи, ш-ш-ш! – старик, перегнувшись через оконную раму, подзывал меня своей похожей на пергамент рукой. Я оглянулась по сторонам. – Ты, именно ты, подойди.
Я спросила, не случилось ли чего и не нужна ли ему помощь. Он отрицательно покачал головой, не переставая улыбаться, отчего лицо скорчилось в добродушной гримасе. Ему хотелось предостеречь меня, а заодно выйти из сонного состояния, а лучше сказать, из состояния пророческой дремоты. В своем полусне он увидел меня, и так случилось, что я как раз прошла перед его домом. Он сказал, что, пока дремал, слышал, как одна девушка плакала о греховном наслаждении. Она отказалась от него, но ее плач был настолько сладострастен, что ее собственная тоска вполне удовлетворяла ее. Речь шла обо мне, он нисколько в этом не сомневался. Я попыталась уйти, но меня задержало его пророчество:
– Сожженный человек вернется к тебе в карнавальной маске, в другом теле.
Он предупредил меня, что покойник обязательно требует католической мессы на девятый день и что умерший был в меня сильно влюблен. Старик понятия не имел о том, почему этот мертвец перевоплотится именно так, почему он будет гневен, ведь в его жизни я была лишь кратким мигом, но, возможно, дело в том, что я стала последней женщиной, которую он возжелал перед тем, как умереть, он все еще живет во мне, и мне нужно избавиться от него, указать ему путь, которым он должен идти, чтобы принять свою смерть и не мотаться здесь, среди живых. Он снова повторил, что во сне слышал стоны и, плутая во мраке своего сновидения, он встретил мое раздувшееся, словно наполненный кровью шар, лицо, готовое вот-вот лопнуть. И не быть мне в ладах со своей совестью пока этот человек не вернется ко мне вестником в другом теле, не обласкает меня и, в конце концов, не овладеет мною, ведь во что бы то ни стало он будет стремиться закончить то, что когда-то осталось незаконченным. Этот старик со сморщенной кожей на лбу и тусклыми стеклянными глазами был бабалоче.[157]
– Он не причинит тебе вреда, он любит тебя, и ты ему нужна. Но ты должна помочь этому духу, пока он пытается осесть в каком-либо живом существе, и направить его к самой себе. Ты должна посвятить ему мессу. Тебе нужно поговорить с ним и убедить его в том, чтобы он полетел по дороге на свет, и его вознесение омоет и облегчит ему язвы. Ему выпала жестокая смерть, и он никак не может свыкнуться с ней. Он будет твоим спасителем и защитником. Ты весьма соблазнительна, всегда найдется кто-либо, кто захочет переспать с тобой. Многим будет хотеться подрезать тебе крылья, но у них ничего не выйдет, ты взлетишь очень высоко, в другие небеса. Ты пройдешь через бесчисленные разочарования. Но этот человек будет следовать за тобой и очень усердно тебя оберегать – лишь бы с тобой не случилось ничего плохого. И дело не в том, что ты много значила в его жизни, нет, я уже говорил это, ничего подобного. Сначала он явится к тебе в обличье того, кто по-отечески позаботится о тебе. Не отвергай его. Он будет приходить к тебе под многочисленными масками. И однажды он предстанет перед тобой в обличье человека, которого он боготворил, в надежде, что ты поможешь ему, вытащишь его из бездны. И в тот день ты обретешь спокойствие, тебя охватит чувство умиротворения, и ты сможешь соединиться с тем человеком, которого любишь, и он не станет сердиться. Если же ты, наоборот, отвергнешь вестника, через которого он будет пытаться исполнить предначертанное искалеченной судьбой, то будет кровь. Не забывай это. Ты веруешь?
Я ответила, что верить-то верю, правда, не так чтоб сильно, но религию уважаю, и меня восхищает Дева Реглы, потому что мне нравится, что она была отважной святой. Он начал было смеяться, но из его груди вылетел только глухой свист. Смех застрял у него в горле, и через мгновение вырвался женским хрипом, больше похожим на мяуканье, покрывающим, словно накидкой цвета индиго, темную ткань ночи. Две полоски, удлиняющие глаза, сливались с гусиными лапками – морщинками, идущими к вискам. Никогда прежде я не видела такого темного и лысого негра с голубыми глазами, сказала я, и ему это понравилось. Щеки складками свисали на шею. Лысина сверкала, словно зеркало, а когда он чесал череп, на плечи горстями сыпалась перхоть, которую он недовольно стряхивал резким движением руки, будто бы отгонял москитов. Он был одет в пижаму цвета джута,[158] с краями, обметанными красно-коричневой нитью. Я заметила, что в подмышках материя пижамы была словно луковая кожица, настолько она обтрепалась и износилась. Желтоватое пятно расплывалось вокруг ширинки – свидетельство недержания мочи. Однако он оставлял впечатление человека, только что принявшего ванну, потому что на ключицах были видны крупинки талька, а иссушенную географию его рук пропитал легкий слой высохшего мыла. Пока я так детально его изучала, он продолжал рассказывать мне свой сон, в котором я была в платье, очень похожем на то, что сейчас на мне, только не зеленом, а темно-синем. На пустыре среди бурьяна я танцевала с двумя случайными мужчинами, ни один из них гроша ломаного не стоил, предсказывал старик, они как дешевые украшения, как статисты в кино. А герои – это юнец с кошачьими глазами, смотрящими в пустоту, а также я и еще одна женщина. Он увидел и то, что близкий мне человек попадет в тюрьму за сомнительные делишки. Все знал этот чертов старик!
– Возможно, что ничего из того, что вы тут мне наговорили, никогда не произойдет или уже давно произошло. Разве нет? – бросила я с вызовом.
– Возможно… В любом случае – приготовься. Надо быть готовой и к хорошему, и к плохому. И не убоись вещей необычных! Тебе дано видеть светящиеся ореолы, и ты не пугайся и не беги от этого, с тобой все будет хорошо, – он достал из-за двери обкусанную сигару, зажег спичку и больше не произнес ни слова, а только звучно посасывал сигару.
Мы довольно долго молчали, видимо, ему больше нечего было мне сказать, и я попрощалась с ним, поблагодарив его за пророчество. Не скажу, что меня никак не тронула встреча со стариком, мое случайное вторжение в его летаргию и тем более то, что он мне тут наговорил. Да и случайным ли было это вторжение? Но я боюсь слишком много знать. Никогда я не хотела знать больше того, что определено природой, хотя все говорит о том, что я многое могу предвидеть, что у меня дар медиума. И это он побудил меня прийти сюда, и я сама этого хотела, и я пообещала исполнить все, ни на грамм не веря своему обещанию.
Как я и предполагала, церковь оказалась закрытой, так же как и часовенка, стоящая немного в стороне, там набожные люди преклоняют колени пред алтарем Девы Реглы. Сидя на бордюре тротуара на противоположной стороне улицы, я рассеянно разглядывала то стены домов, то пустынную перспективу центральной улицы, освещенную скупым светом фонарей. Крупные капли упали на асфальт, неожиданно пошел дождь, но я не сдвинулась с места. Стремительно приближалась гроза, вдалеке сверкали молнии, доносились раскаты грома. Новый раскат, и город погрузился в кромешную темноту. Я смутно различила группу людей, появившуюся из-за дома лысого старика и направлявшуюся в мою сторону. С каждым кварталом народу прибавлялось. Когда они поравнялись со мной, это уже была толпа в несколько сот человек. Они несли на носилках труп юноши, облаченный в грязную, окровавленную, вымокшую под дождем одежду. По кровавым пятнам было понятно, что он получил несколько пулевых ранений, голова также была пробита. Навстречу толпе ехал пустой автобус. Водитель затормозил, вылез из кабины и, присоединившись к толпе, спросил, что случилось. Сеньора, которая, по всей видимости, была матерью убитого юноши, рассказала, всхлипывая, что пограничники поймали ее сына, пытавшегося бежать на плоту.
– Они застрелили его! Моего бедного сыночка!
Я поняла, что история эта не закончится ничем хорошим, ведь в двух кварталах отсюда находился полицейский участок, но тем не менее примкнула к шествию. У кого-то на руках были маленькие дети, глаза родителей светились нездоровым блеском. На подступах к полицейскому участку толпа затянула религиозную песню, обращенную к Йемайе, голоса людей становились все тверже. Немедленно из участка выбежали полицейские, чтобы разогнать то, что называлось контрреволюционным выступлением. Родственники запротестовали: им стоило многих трудов отвоевать труп у пограничников, и теперь они несли его домой, чтобы на следующий день спокойно и достойно предать земле. Полиция ответила, что у них нет никакого права ходить по городу с трупом да еще выставлять его напоказ, что вообще ни в какие ворота не лезло. Полицейские собирались конфисковать тело, временно, потом они отвезут его в похоронное бюро соответствующего квартала. Отец отказался подчиниться, сказав, что никто не коснется тела его сына и менее всего это будет позволено тем, кто убил его, и он не допустит, чтобы грязные руки еще раз запятнали мальчика. Его поддержали и другие мужчины. Мать решительно встала между импровизированным гробом и полицейскими. Те вытащили пистолеты и пальнули в воздух, что привело к сумятице, многие побежали: кто-то, чтобы укрыться в подъездах домов, кто-то, чтобы спрятаться за фонарными столбами. Но большинство ринулось в разные стороны, люди поскальзывались, падали в грязь, снова поднимались и снова бежали. Но те, кто нес труп, бесстрашно остались на месте. Я была среди них. Дождь усиливался, все уже промокли до нитки. К месту событий подъезжали полицейские машины, вызванные на помощь из других участков. Суровое лицо отца говорило о том, что он не уступит. Мать все же упросила полицейских разрешить им отнести сына домой, она поклялась, что никаких беспорядков больше не будет. Глаза отца заморгали, и по щекам, смешиваясь с каплями дождя, покатились слезы. Он вытер лицо тыльной стороной ладони и, склонив голову, презрительно повернулся спиной к полицейским, ожидая окончательного решения. Начальник спросил про водителя автобуса. Тот стоял возле меня; не произнеся ни слова, он сделал шаг вперед и поднял руку.
