Леоне направляется туда, где город утопает в мареве зноя. Вокруг ни звука, ни единого движения, пейзаж застыл, точно нарисованное море.
Завтра мы все узнаем.
Ритм четвертый. Завершающее начало
ГАЗЕТА СЛЕДУЮЩЕГО ДНЯ
Расследование обстоятельств гибели Леоне Льва, юноши, застреленного из охотничьего ружья в саду возле СоОружения на виа Бессико, прекращено. Обыски и дознание не прояснили дела. В ходе следствия арестован коммерсант Эдгардо Клещ, 53 лет, однако за правонарушение совсем иного рода — незаконное хранение наркотиков и их сбыт. Клещ оперировал в рамках чрезвычайно разветвленной и имевшей колоссальные доходы организации, можно сказать, общенационального (в худшем смысле слова) преступного синдиката, получал наркотики в шоколадных слитках. Что же касается «дела Летучей Мыши», еще одного отданного в руки правосудия обитателя СоОружения на виа Бессико, истина установлена. Более чем смелые снимки, представляющие собой фотопробы к будущему экспериментальному фильму, так или иначе возвращены законным владельцам. Слухи о том, что в одной из квартир СоОружения найден целый арсенал, оказались совершенно безосновательными. В доме кавалера Сандри, известного в городе финансиста, обнаружено несколько винтовок, которые, однако, были зарегистрированы в соответствии с установленным порядком. «Надеемся, — заявил финансист, — теперь нас оставят в покое».
Что касается мотивов ставшего для него роковым проникновения Леоне Льва в СоОружение, наиболее достоверной представляется гипотеза о краже. Действительно, в ходе обыска, произведенного в его квартире, обнаружен холодильник, набитый дорогостоящими сырами иностранного производства. По поводу же призрака кунг-фу, молодого экстремиста, который ночью…
Рука комиссара закрывает «Демократа».
Дело закончено, думает он.
С удовлетворением оглядывает интерьер своего кабинета. Стул, письменный стол. На столе — старая чернильница, одинокий маленький утес на стеклянной полке, как в саду «дзен». Пустыня порядка. Входящий может себе представить, что из этой пересохшей чернильницы некогда извлекались грозные слова приговоров. И поразмыслить о сложности мира и простоте закона.
Меряя шагами мертвое море кабинета, комиссар снова думает: дело закончено.
Название реки — Мареб. Так решил Порцио, самовластно добавив недостающие буквы. Никто и никогда не сможет это опровергнуть. Никто не станет пересматривать дело четвертого номера по вертикали. Проклятая река, надеюсь, на твоей поверхности плавает падаль в зловонной жиже, думает комиссар, выходя в приемную. Там в мерзопакостной витрине выставлено несколько снимков, изображающих мерзопакостные профили разыскиваемых. В углу солидный Олля тычет пальцами в глаза пишущей машинке. Откуда-то доносятся причитания обворованной гражданки, перечисляющей утраченные ценности:
— …кошелек, ключи, «тампаксы», что вы смеетесь, пушистик для внука… Какой пушистик? Пушистик-теннисист…
Входит Пинотти; лицо его в неуставных каплях пота.
— Там этот журналист, Карло Хамелеон, — сообщает он.
— Пусть войдет.
Вот и Хамелеон, слегка подрумянившийся за воскресенье у моря; на нем майка в оранжевую горизонтальную полоску — их двенадцать, если быть точным. Он кладет на стол кипу блокнотов. Все в отпусках, а бедный Немечек вкалывай в поте лица.
— Ну, — улыбается ему комиссар, — когда дадите нам официальное сообщение насчет мэра?
— Вы узнаете об этом раньше нас, — фыркает Карлолеон.
— Ну уж, ну уж. Ваш директор знает все новости прежде, чем они случаются…
— Заседание в разгаре. Изберут Сороку.
— На Сороку я согласен, — заявляет комиссар. — Это человек серьезный. Мне довелось с ним познакомиться на одном званом вечере, он говорил об экономике, и мне показалось, что он о ней имеет весьма ясное представление.
— Действительно, он дважды разорялся.
— На ошибках учатся. Только Олля вот уже два года делает одни и те же опечатки. Верно?
— Так точно, — отвечает Олля вслух, а про себя: трам-па-па-пам, твою мать, пам-пам…
— Так что все в порядке, — говорит после недолгой паузы комиссар.
— В каком смысле?
— В смысле Сороки.
— А куда ему деваться? Конечно, в порядке. Трижды с него было снято обвинение в причастности к мафии. Подозревается в связях с…
— Стоп, юноша. У нас тут полицейское управление, а не редакция. Здесь, за отсутствием прямых улик, связи преступлением не считаются…
«Связи не выбирают», — не говорит Хамелеон, молча пересчитывая блокноты.
Оценив его сдержанность, комиссар снова обретает хорошее расположение духа.
— Хотите последние городские новости, Хамелеон? Ничего интересного, правда: двоих ограбили мотоциклисты и один выбросился с пятого этажа — его выселили из дома. Вот что значит немедленно освободить квартиру.
(Никто не смеется.)
— По-человечески жаль, конечно. Но, поработав здесь, волей-неволей становишься толстокожим. Верно, Олля? Отвечайте!
— По-человечески да, — говорит Олля и от раздражения печатает: «Сегоднеш, его чивла» — приходится исправлять.
— Читал вашу статью о завершении дела Леоне, — продолжает комиссар. — Неплохо. Разве что кое-какие имена излишни, несколько нарочиты.
— Мне ее главный редактор правил, — объясняет Хамелеон, — у меня было по-другому. И вообще, многое в этом деле не убеждает, комиссар.
— Олля, иди помоги Пинотти, — сухо командует Порцио.
— Но там и так уже трое, — возражает Олля, переживающий машинописный кризис.
— Все равно иди.
— Понял. Иду, синьор комиссар, — отвечает Олля.
Они остаются с глазу на глаз — четвертая власть и пятая.
Комиссар восседает за грозным, цвета морской воды простором своего письменного стола.
— И что же вам, Хамелеон, кажется неубедительным?
Смелости у Карло поубавилось, но на этот раз он уже не молчит:
— Прежде всего — история Сандри. Оставим его прежние судимости, но я не понимаю, зачем человеку дома столько винтовок. Потом, этот оптический прицел… объясните, почему о нем нельзя даже заикнуться? Ну хорошо, бог с ним… однако… ну, а тот фотограф, который со всеми накоротке… ладно, бог с ним тоже… а Клещ… а эта история с ограблением… короче говоря, по-моему, это дело закрыли уж слишком поспешно.
— Мой милый юноша, — произносит комиссар и, вставая, вновь демонстрирует свою знаменитую царственную поступь, — может быть, вам было бы приятно узнать, что по крышам одного из районов нашего города кочует «кукушка»? Вам хотелось бы жить, ощущая такой «фактор напряженности»?
Господи, опять эти кавычки!
— Вам бы хотелось, чтоб наш город уподобился Чикаго, Бейруту или Аддис-Абебе? И чтобы всякий мог в любой момент стрельнуть вам в голову?
— Я думаю…
— Не надо слишком много думать. Берите пример с многих ваших коллег, которые решили остудить на какое-то время свою мозговую корку. Вон у вас сколько дел. Конгрессы, жюри, энциклопедии. Загляните-ка в газету: что пьют ВИПы? На каких матрасах спят? У вас всегда спрашивают ваше мнение, а у меня только про пистолеты и бомбы. Что ж, вполне естественно, ведь только мы и сведущи в таких делах — от одиночного выстрела до поезда, взлетевшего на воздух. Или вы хотите, чтобы про матрасы отвечал я?
— Но люди…
— Люди уж и думать забыли про этого Леоне. Тот, кто стрелял, не достиг своей цели — дать нам почувствовать нашу слабость. В городе царит спокойствие, а в этом районе, как и прежде, спокойнее, чем в любом другом. Аминь!
— Пусть он цели своей не достиг, но в парня попал. И парень этот не спокоен, он мертв.
— Только он один. А выпусти мы обстановку из-под контроля, люди откроют перестрелку из окон.
— Вам известно, что у вас под носом оружие продают и покупают как хлеб. Сперва мы советуем людям остерегаться. Потом, наоборот, рекомендуем оставить свои страхи. Устроят где-нибудь взрыв — мы обещаем: вы все узнаете. Потом говорим: к сожалению, эти сведения не для огласки. Конечно, людям становится все страшнее. Какое же это, к черту, спокойствие? Облавы! Бронемашины! Сфабрикованные процессы! Отряды особого назначения, сражающиеся против тех, кто занимает пустые дома! Депутат Сорока, оправданный за недостаточностью улик! Триста телефонных звонков с требованием оставить Сандри в покое!
Комиссар истово вздыхает.
— Вы нам совсем не помогаете. Вот она, передо мной, ваша авторитетная газета. Восемь полос на темы летнего отдыха, карикатуры, тесты, хорошие манеры. Кухня, бюст жены ведущего программы, открытый всем ветрам, а вот, взгляните, снято телеобъективом, шпионаж экстра-класса. Несколько песенок, программа телевидения, ВИПы и их происхождение. Вот почему теперь ничего особенного не происходит — все ВИПы уже произошли. Неплохо сказано? А что вы думаете, и мы шутить умеем. Или вот здесь, поглядите, какое актуальное исследование — хит-парад депутатских мнений: кто из политиков умеет лучше носить очки? Вот это да, это нам подспорье. Публика думает, что все в порядке. И стреляют тогда только в самых крайних случаях. Это и есть спокойствие.
