Впрочем, теперь он уже не сидел, а стоял, опираясь черной от загара рукой на спинку стула. И на лице его, продолговатом и тоже темном от загара, под смешными, добела выцветшими, будто наклеенными бровями, прохладно синели светлые глаза — как льдинки, плавающие в проруби.
Это он, вдруг вспомнил Феликс, глядя на долговязую узкобедрую фигуру, стянутую в талии широким ремнем, — тот самый, кого я застал вчера у себя в номере… Вспомнил, радуясь то ли своей внезапной догадке, то ли чему-то еще, разобраться он не успел.
— Простите, — сказал молодой человек, — я вторгаюсь… — Но по усмешке на его лице было видно, что никакого, даже малейшего смущения он не испытывает, напротив, доволен произведенным замешательством. — Вы тут пьете… — Слова вырывались из него толчками. — И умиляетесь… Ах, этот город… А я бы… — Он шумно вдохнул воздух слипшимися вдруг от волненья ноздрями и тихо, с наслаждением растягивая слова, закончил. — Я бы его спалил… к чертовой матери!
Рита с удивлением и страхом оглянулась на Феликса. Гронский был по-прежнему невозмутим. Спиридонов пожевал сморщенными старушечьими губами, собираясь и не находя, что сказать.
Карцев, сидевший отвалясь на спинку, нога на ногу, покачал носком и тихонько, с ехидцей, спросил:
— Что так?..
— А то, — уже не сдерживая злости, повысил голос молодой человек, — а то, что здесь, в этом вашем благословенном городе, у всех на глазах погибает человек — и всем плевать!..
Он вскинул глаза, обжег, опалил всех своими голубыми ледышками и быстрыми шагами, ссутуля плечи, пошел из чайной.
15
— Довольно странный молодой человек, — проговорил Гронский, глядя ему вслед.
— Бомбист-романтик, — усмехнулся Карцев.
Рита округлила глаза:
— Что вы!.. — сказала она. — Просто пьяный!.. Или чокнутый!..
— Элементарно! — закричал Спиридонов. — Ритуся, умничка, ваше здоровье!..
— У нас перерыв, — стеснительно сказала Зауреш, подойдя к столику. — Мы закрываем… — Она повернулась к Феликсу, как бы ища поддержки.
— А что у вас будет после перерыва? — полюбопытствовал Гронский. — Щи из кислой капусты?
— Щи будут. Компот будет.
— У меня печень, — сказал Гронский, строго и вместе с тем заискивающе глядя на Зауреш.
— Печени у нас нет. Печень к нам не завозят.
— А холецистит у вас есть?.. — спросил Гронский устало.
— Нет, — вконец потерялась Зауреш. — Этого… Этого у нас тоже нет.
— Не завозят?..
— Нет, не завозят, — виновато повторила Зауреш. — Компот будет. Хороший, сладкий, из сухофруктов… Нам пора закрывать.
— Что я буду есть? — сказал Гронский. — Я не могу работать на голодный желудок.
— А вот я сейчас директора!.. — привскочил Спиридонов. — Или заведующего, кто у них здесь!..
— Это мало что изменит, — остановил его Феликс. — Лучше пройтись по магазинам.
— У нас есть плитка! — воскликнула Рита с надеждой.
— Вот и отлично, — сказал Феликс.
Ничего отличного, подумал он, вставая. Шляться по такому пеклу… Да что поделаешь, если печень…
— Помилуйте, — сказал Гронский. — Вы-то тут при чем?.. Хоть по магазинам…
— И я с вами! — поднялась Рита.
Похоже, она рада была на время улизнуть от Гронского, да и от остальной компании тоже. По крайней мере, когда они вышли вдвоем из чайной, она оживилась, напряженное выражение исчезло с ее лица.
— Я вся мокрая, — призналась она, — здесь так жарко… Куда мы пойдем?..
Они стояли на площади, на самом солнцепеке, и Феликс, чувствуя, как между лопаток у него сочится щекочущей струйкой пот, пытался сообразить, откуда им следует начать обход магазинных прилавков. Из большой не по росту сумки, свисавшей у нее с плеча на длинном ремешке, Рита достала очки с темными, слегка выгнутыми и тоже слишком большими стеклами. Жаль, подумал он, дожидаясь, пока она устроит их дужки под прядями густых волос, жаль, глаза у нее красивые, теперь их не видно…
— Между нами, — вздохнул он, — мне сделалось жалко не столько вашего Гронского, сколько Зауреш, вот я и предложил…
— Мне тоже, — рассмеялась она. — Вот я и вспомнила про плитку…
— Значит, — сказал Феликс, — мы оба — заговорщики… Только не убежден, что у нас что-нибудь получится.
— Что-нибудь да получится, — она беспечно тряхнула сеткой, вынутой из сумки вместе с очками, и улыбнулась. Выражения ее глаз, скрытых защитными стеклами, он не видел. Ближайший продмаг был за клубом, в переулке.
А выпили мы порядком, подумал Феликс. Площадь, приземистые домишки, карагачи с обвисшей листвой — все зыбилось и дрожало в раскаленном воздухе. И сам он был как бы наполнен этим зыбящимся воздухом и легко, без сопротивления, растворялся и плыл в нем. Надо бы зайти в музей, к Айгуль, вспомнил он, ведь мы условились… Потом, сказал он себе. Немного после… Странный парень. — Перед ним всплыли на миг синие льдинки под белесыми бровями. Очень странный. Надо будет… Потом, повторил он. Обязательно… Только потом, потом…
— Противный городишко, — сказала Рита, на ходу озираясь по сторонам. — Он и вправду вам нравится?
— Он — единственный, — усмехнулся Феликс. — Другого такого нет в мире.
— Ну уж!..
— Это правда, — сказал он. — Это как в любви: тот, кого любишь, кажется единственным в мире.
— Вы — писатель, — она скользнула по нему быстрым, не задерживающимся взглядом. — Все писатели выдумщики.
— Пожалуй, — согласился он. — Хотя это уж кто как умеет.
— Вот видите… Между прочим, здесь должна быть губная помада! В большом городе не достать, а в такие забрасывают, и хорошую… Польскую, например… Или французскую. Вы не видели?
— Нет, — сказал Феликс, смеясь.
— Что тут смешного? Ведь у вас жена есть, или дочка… Или еще кто-нибудь… Им надо!
— А вам не надо, — сказал он. — Вы, по-моему, слишком этим увлекаетесь. Тушью, тенями…
— Приходится, — вздохнула она. — От грима я выгляжу старше. А то совсем девчонка.
— Ну и что же? По-моему, это хорошо…
— Это по-вашему. А Гронский… Сами понимаете, слишком большая разница.
Понимаю, — подумал он и ничего не сказал.
— И потом, ведь приходится вести программу, ассистировать… На сцене нужна солидность. А у меня — ни роста, ни подходящей внешности.
— Вы давно с ним?
— Уже два года, — сказала она. — Да, мы вместе уже два года работаем.
— А раньше?
— А раньше я секретаршей была, после школы — сидела в приемной у директора, на заводе… Такая скука!.. Тут к нам в город Гронский приехал. Он раньше с другой ассистенткой работал, много лет, потом она от рака умерла. Ну, в филармонии ему предложили несколько человек — из самодеятельности, на выбор. Он меня выбрал. Вот мы с тех пор и работаем…
Работаем, отметил да. Не «выступаем», не «гастролируем», или как-нибудь еще, а — «работаем»…
— Дайте руку, — сказала она.
Не сразу сообразив, в чем дело, он протянул ей руку, она оперлась, сбросила босоножку и вытряхнула песок, перемешанный с мелкими камешками. Рука у нее была маленькой и цепкой, а пальцы на ногах, заботливо подстриженные, окрашены ярким лаком.
— Просто ходить невозможно, в этом вашем единственном… Такой колючий песок!
— Это ракушечник. Тут и песок, и камни, и дома — все из ракушечника.
— Уж не знаю, ракушечник или нет, — сказала она, — только ходить здесь просто невозможно… Где же ваш магазин?
— Вот он. — Феликс пропустил ее вперед, к трем перекосившимся ступеням низенького крыльца. Ступеньки и крыльцо выстилал все тот же песок, пружинящий под подошвой, как ковровая дорожка.
В продмаге, тускло освещенном сквозь единственное оконце, было уныло и пусто. На полках позади прилавка с невозмутимым однообразием солдатских шеренг выстроились неизменные бутыли с портвейном, не черные, а серые от пыли. На их фоне поднимались пирамиды из как бы сросшихся между собой пачек с печеньем и вафлями, насыпанная в литровые банки карамель, крупа и вермишель в целлофановых, перетянутых шпагатом пакетах. Ломтик сыра на тарелочке посреди прилавка высох и завернулся по краям, как опаленная огнем березовая кора. Продавщица, навалясь грудью на прилавок, разговаривала со старухой в белом жаулыке, ни выражением лица, ни позой не отозвавшись на их появление. Рядом со старухой стояла девочка лет двенадцати, с двумя длинными косицами, сбегающими по худенькой спине. Она что-то сказала, вмешавшись в разговор, который вдруг не то чтобы оборвался, но замедлил свое течение.
Взглянув на полки, Феликс виновато вздохнул, предчувствуя интонацию, с которой будут повторены его слова о единственном в мире городе, и приготовился выразить надежду на то, что им повезет в другом месте. Но Рита с неожиданным великодушием улыбнулась ему, тронула за локоть и первой двинулась к выходу.
— Что надо? — раздалось им вслед.
