Книга пошла в печать только в апреле следующего года. Тираж был двадцать тысяч экземпляров. Она называлась «Простаки за границей, или Путь нового паломника». Поначалу книга имела только второе название, и Американская издательская компания буквально сотрясалась от споров и ругани. «Кощунство», — кричали противники такого названия. То же мнение, только мягче, высказала немного позднее мисс Оливия Лангдон. Она была сестрой Чарлза Лангдона из Эльмиры, одного из пассажиров «Города Квакеров», совсем еще юного, даже по сравнению с тридцатидвухлетним Сэмом Клеменсом. Однажды, навестив Клеменса в его каюте, Чарлз показал ему миниатюрный портрет своей младшей сестры. С тех пор всякий раз, когда он приходил, Клеменс хотел видеть миниатюру. Вернувшись домой, Марк Твен поехал в Эльмиру и познакомился с оригиналом портрета, а через полтора года они были помолвлены.
Иллюстрация Т. Уильямса к первому изданию
Иллюстрация Т. Уильямса к первому изданию
IV
В 1908 году сенатор Стюарт, бывший босс Клеменса, опубликовал свои «Воспоминания», в которых приводил свою версию возникновения «Простаков за границей». Стюарт был уроженец штата Нью-Йорк, учился в Йельском университете, но не кончил курса, а уехал в 1850 году в Калифорнию, через два года обратился от горного дела к закону и стал заметной политической фигурой Западного побережья. В 1860 году он вернулся на Восток, в Виргиния-сити в штате Невада, где через год оказался и Сэм Клеменс.
Сенатор далеко не лестно отзывается о писателе, хотя и называет его снисходительно «самым обаятельным негодяем и несчастьем, когда-либо постигавшим Неваду». Да и это двусмысленное признание — скорее, дань славе, пришедшей к Марку Твену позднее, а в портрете, нарисованном сенатором, обаяния нет и в помине: «Сэм Клеменс был всегда в делах. Он печатал в газете всякую всячину про знакомых людей и всем причинял неприятности. Его никогда не заботило, правда или нет то, что он писал, лишь бы было что писать, и естественно, что его не любили. Я не водил с ним знакомства».
По словам сенатора, он сидел у себя дома в Вашингтоне однажды утром в конце 1867 года, когда «в комнату небрежной походкой вошел господин малопочтенной наружности. Он был облачен в потрепанный костюм, который висел на его тощей фигуре, ни о каком покрое и речи быть не могло. Сноп лохматых черных волос вылезал из-под повидавшей виды бесформенной шляпы, словно труха из старого дивана колониальных времен. В углу рта торчал зловонный и обсосанный окурок сигары. У него был весьма зловещий вид».
Зловещий господин только что вернулся из-за границы. «У меня есть предложение, — сказал он, по словам Стюарта. — Оно стоит миллиона. А мне нужны всего какие-то гроши. Я ездил по святым местам с компанией простых и почтенных людей, которые так и просятся на бумагу, и мне кажется, что я мог бы чисто и быстро сделать дело, если меня не отвлекали бы другие — более насущные — заботы. Я уже начал книгу, и она просто чудо. Я могу поручиться за нее».
Сенатор попросил показать рукопись, и Клеменс дал ему несколько листов. Отрывок произвел на сенатора впечатление. Не согласился бы мистер Клеменс занять место его секретаря, ни к чему его, впрочем, не обязывающее, с тем, чтобы писать в кабинете сенатора, когда тот будет отсутствовать по государственным делам, и спать в соседней комнате. Конечно, мистер Клеменс согласился. Но он всю ночь жег свет, да еще и курил в постели, и хозяйка, до смерти перепуганная, нажаловалась сенатору. Страх ее имел основания; даже очень почтительно относившийся к Марку Твену комментатор его Хауэл рассказывает о ночных походах на цыпочках в спальню Марка Твена, где он извлекал из его поникших пальцев догорающие окурки, грозящие пожаром. Так не может продолжаться, — заявил сенатор, — в противном случае будут приняты меры.
«Я с вами посчитаюсь», — по словам сенатора, пригрозил ему Марк Твен. «И действительно, — продолжает сенатор в своих мемуарах, ставших большой библиографической редкостью, — в своей книге „Налегке“ он заявил что-то в таком духе, будто я отнял у него плодоносную жилу, и он напечатал в своей книге мой портрет с черной повязкой на глазу». Тем не менее Марк Твен оставался гостем сенатора, ибо «Простаки за границей» так и были написаны у него дома.
Что же касается «Налегке», сатирических очерков, выпущенных Марком Твеном в 1872 году, сенатор был задет прозрачным намеком автора на то, что во времена золотой лихорадки, когда каждый клочок плодоносной земли ценился по размеру и на вес, и правосудие, находившееся в руках сенатора, измерялось той же мерой. Марк Твен предпочел уклониться от «прибыльного участия» по разработке такой «жилы».
Сенатор Стюарт, каким он явился в «Налегке»
V
Первые экземпляры «Простаков за границей» были готовы в конце июля 1869 года. Успех пришел сразу же. Знакомые нам инвалиды, старики, студенты и солдаты, поделившие страну на сферы влияния, сумели распространить 5170 экземпляров уже к концу августа, а к концу года — тридцать одну тысячу. За девять месяцев с начала продажи до мая 1870 года «Простаки за границей», по словам Марка Твена (который, конечно, получил эти сведения от самого Блисса), принесли Американской издательской компании семьдесят тысяч долларов прибыли. «Это была книга о путешествии, но она расходилась по цене не меньше трех с половиной долларов за экземпляр, — писал биограф Твена, Альберт Пейн. — Такого не добивалась ни одна книга этого рода ни тогда, ни с тех пор. Если Марк Твен не был уже знаменит, то эта книга его прославила… Он вошел в литературный мир как бы во главе триумфального шествия, встречаемый приветствиями из раскрытых окон и дверей».
Самые первые экземпляры печатались по спешному заказу, и это видно по нескольким признакам. Оглавление занимает восемь страниц, и на последних двух главы перечислены без указания страниц. Почему так получилось, легко догадаться. Оглавление печаталось, когда был набран еще не весь текст, и неизвестно было, сколько страниц займут последние главы. Имелось в виду, что номера страниц в оглавлении будут вставлены потом, но в спешке это забыли сделать, и таким образом возникло несколько курьезов, столь милых сердцу библиофила. Слово «Заключение», которое должно было попасть на последнюю страницу главы LX, также было пропущено. На странице 129, последней в XIII главе, оказалось только семь строк, и пустое место в последующих выпусках было заполнено портретом Наполеона III, «гения Энергии, Упорства и Предприимчивости», как назвал его молодой Клеменс. Таким образом, получилось 235 иллюстраций, на одну больше, чем указывалось на титульном листе. Вместо «Глава LXI» было напечатано «Глава XLI», и эта опечатка пережила несколько выпусков; удивительно, что ее вообще нашли. Всякий экземпляр первого выпуска должен непременно содержать все эти ляпсусы.
Таких экземпляров очень мало, особенно хорошо сохранившихся. Их и выпущено-то было не так много всего несколько сотен. Книгу читали и перечитывали, как немногие книги, а эта не отличалась особенной прочностью. Ее 651 страница плюс еще пять издательских реклам составляли почти пять сантиметров толщины, такую тяжесть трудно выдержать любому переплету. Поэтому хороший экземпляр первого выпуска трудно найти, и он стоит от семидесяти пяти до ста долларов.
VI
«Простаки за границей» посвящены матери Марка Твена, и он сам однажды на официальном обеде рассказал любопытную историю этого посвящения. Обед был в честь семидесятилетия знаменитого американского писателя Оливера Холмса, и история пришлась кстати: «Первым из великих людей, кто написал мне письмо, был наш сегодняшний гость, — начал Марк Твен. — Он также — первая литературная знаменитость, у которой я что-либо украл, и это и было поводом, по которому я написал ему, а он мне». Твен продолжал:
«Когда моя первая книга только вышла, один из друзей сказал мне: „В ней очень хорошо посвящение“. Да, сказал я, мне тоже так кажется. Друг продолжал: „Оно мне всегда нравилось, даже до того, как я прочел его в „Простаках за границей“. Естественно, я поинтересовался, что он имел в виду. „Где это ты мог видеть его раньше?“ „Ну, сначала несколько лет тому назад в „Песнях“ доктора Холмса“. Конечно, первым моим желанием было убить этого человека, но сначала я решил дать ему время, чтобы доказать свое утверждение, если он может. Он пошел в книжную лавку и доказал: я и впрямь украл это посвящение, почти дословно. Я никак не мог понять, как такая странная вещь могла произойти, ибо я был твердо уверен в одном, а именно в том, что даже крупице ума всегда сопутствует какое-то количество гордости, и эта гордость не позволяет красть мысли у других людей».
