Позвонивший вслед за ним Ринат тоже запланировал со мной встречу, так как Евангелие был куплено и ему не терпелось со мной обсудить прочитанное.
Звонок Андрея настиг меня восьмого днем, когда я вернулась с прогулки по Нескучному саду: ходила смотреть, как набухают почки на деревьях, и дышать воздухом, пахнущим весной.
Он сказал:
– Объявляется весна! Ты не против прошвырнуться?
– Конечно, не против.
Мы договорились встретиться в три часа на «Третьяковской». Конечно, не успела я положить трубку, как тут же раздался новый телефонный звонок. Я была в отличном настроении, но детальное обсуждение Евангелия с Ринатом как-то не вписывалось в мои сегодняшние планы. Я уже бегала по квартире в поисках задевавшейся куда-то кофточки и одновременно пыталась накрасить глаза.
Рисуя рот губной помадой, я прошепелявила:
– Извини, я ухожу через пятнадцать минут.
Ринат попытался втянуть меня в какой-то маловразумительный диспут, но я была непреклонна – мне сейчас некогда.
Он расстроился. Пообещал перезвонить позже.
Мы встретились с Андреем у выхода из метро. Он ждал меня, держа в руке трогательную веточку с пушистыми желтыми цветочками. Мимоза! Я поднесла ее к лицу и улыбнулась Андрею. Он улыбнулся мне в ответ.
Отстояв не очень большую очередь в кассу, мы побродили по залам Третьяковки, радуясь встрече с любимыми художниками и словно приглядываясь друг к другу. Потом через «Лужков мостик» вышли к памятнику Репину, посидели на скамеечке в скверике, прошлись по мокрой шумной Москве, оказались у Московской консерватории. Двери здания были распахнуты, на улице толпились курильщики. Раздался звонок, толпа, побросав окурки кто куда, суетливо двинулась в темные недра. Улица опустела.
Неожиданно из дверей выглянул человек и, заметив нас, замахал нам рукой:
– Быстрее, быстрее заходите. Сегодня замечательный концерт: Моцарт и Шнитке.
Как будто ждал нас. Нельзя было потерять такой шанс – мы ринулись в гардероб.
После концерта, переполненные восхитительной музыкой, мы зашли в кафе и долго сидели за маленьким уютным столиком, на котором горела свеча в стеклянном подсвечнике, похожем на рюмку, пили красное вино и болтали, болтали...
Андрей проводил меня до подъезда, поблагодарил за чудесно проведенное время и галопом помчался к метро, чтобы успеть к часу ночи на пересадку.
Через день мои поклонники позвонили одновременно. Это было забавно и невероятно, но я слышала в трубке два разных голоса. В первый момент я опешила, но быстро сообразила, что это проделки телефонной станции.
– Алло-у, Юля? – знакомо спросил Андрей.
– Алё, Юль! – отозвался Ринат.
– Андрей? – спросила я.
В трубке послышалось шуршание, а потом короткие гудки, оба куда-то пропали. Я улыбнулась. Звонок показался мне очень забавным. Телефон затрезвонил снова. Я схватила трубку.
– Да! Слушаю!
– Алё! – послышался неуверенный голос Рината.
– Привет, Ринатик!
– Я звонил только что, – сухо сказал он. – Почему ты назвала меня Андреем? Ты что, еще с кем-то встречаешься?
– Потому что звонил Андрей.
– Так, значит, у тебя есть еще и Андрей?!
– А что тут странного? Да, у меня есть знакомый по имени Андрей. Тебя удивляет это обстоятельство? Я же не в лесу живу, Ринат. Как у каждого нормального человека, у меня полно знакомых. С Андреем мы были вчера в Третьяковке, – честно призналась я без злого умысла.
Мне почему-то не хотелось говорить Ринату, что обычно я торчу дома, а с Андреем встречалась в первый и, может быть, в последний раз.
Да как бы оно ни было, это ведь не его дело!
– Я не думал, – в ужасе завопил он после секундной паузы, – что ты так развратна! Как ты можешь?! Одновременно! С двумя мужчинами!..
– Что, – спросила я, – что с двумя?
– Я никогда и ни при каких обстоятельствах не пошел бы с другой женщиной в кино, театр или на выставку, если уже собрался жениться.
Так вот в чем дело, осенило меня. Ринат собрался взять меня в жены! А я сижу и ничего не знаю... А на мне жениться хотят! Как же я не поняла этого сразу? Удивительно только, что очень быстро он принял судьбоносное решение, я и Евангелие-то как следует не прочитала...
– Да, ты нравишься мне, не скрою. Но сейчас я должен пересмотреть свое решение. Я не желаю иметь дело с распутницей. – Ринат накалялся все больше и больше. – Ты слепа, как котенок! Тебе неизвестна страшная тайна. Ты никогда не сможешь понять, что твои поступки безнравственны, оскорбительны.
«Он что, бредит или свихнулся?» – думала я, слушая несущиеся из трубки вопли.
– Тайна заключена всего в двух словах, – не унимался Ринат. – Их нелегко найти в Библии, эти слова, они скрыты между строк. Слова эти – «страх Божий»!
В таком духе он продолжал еще долго. Сначала я молча слушала, раздумывая, обидеться мне или нет. В первую минуту мне стало даже интересно, сколько он еще будет молоть подобную чепуху, а потом я просто соскучилась и сказала:
– Пока, Ринатик, – и положила трубку на рычаг.
Достал... Просто городской сумасшедший...
По словам Рината выходило, что «страх Божий» – это то, на чем держатся отношения между мужчиной и женщиной, бизнес, искусство. Ведь порядок невозможен там, где не трепещут перед начальством, не приходят на службу за полчаса до начала рабочего дня и не засиживаются до глубокой ночи, не стучат на сослуживцев и не восхищаются руководством.
Трудно представить, что бы было, если бы начальники стали чуть человечнее и хоть ненадолго вошли в контакт с подчиненными, озаботившись их производственными проблемами. Все развалилось бы на фиг к чертям в один миг! Анархия. Деградация. Разруха.
А уж какой в его представлении должна быть идеальная женщина, мать и жена... Нет, лучше не надо об этом... Надеюсь, он теперь позабудет номер моего телефона. Я, во всяком случае, просто жажду этого. Второго такого разговора я просто не вынесу. До свидания, Ринат!
Марина Хаменко, просидев на больничном целый месяц, заглянула на работу. Все улыбались ей, спрашивали о здоровье и всячески выказывали свое расположение.
Маринка подошла к моему столу с чуть виноватым видом, казалось, сейчас начнет извиняться за то, что мы стали свидетелями ее «неприличного» поведения. Но мне самой хотелось попросить у нее прощения, ведь у меня не хватило смелости разогнать толпу зевак, для которых чужая беда – лишний повод развлечься.
На лице Марины были видны кровоподтеки.
– Что это? Синяки? Откуда? – Я с тревогой за–глянула в глаза подруги.
– Синяки? – как-то отрешенно отозвалась Марина. – Эти? – И она дотронулась до начинающего желтеть пятна на скуле. – Пустяки. Не обращай внимания. Просто мне в очередной раз стало плохо. Опять плохо. В ванной... – Она тяжело вздохнула. Конечно, ей было тяжело говорить на эту тему. – Я принимала душ, рожок выскочил из рук... Еще и соседей залила, пока в себя пришла...
«Боже мой! – подумала я. – Бедная Маринка! Она живет совсем одна, могла же захлебнуться, обжечься, разбить голову о кран!» Вот где беда! Я утешила ее, сказав, что теперь все будет хорошо, она скоро выйдет на работу, ее все ждут и бояться больше нечего. Марина слушала меня несколько отстраненно, словно находилась вдалеке, изредка кивала и отводила взгляд.
Я поцеловала ее на прощание.
Еще через месяц приступы у нее прекратились, она позвонила мне и сообщила, что готова выйти на работу. Я передала это сообщение руководству, но директор принял решение оплатить ей лечение в хорошем санатории, продлив отдых Марины еще на месяц.
Маринка вернулась из санатория ровно через неделю. У нее опять случился приступ, и врачи категорически отказали ей в санаторном лечении. «Собирайте вещи и – марш домой! Мы не хотим отвечать за вашу жизнь», – сказали они.
Марина вернулась поникшая, без надежды на улучшение. Она приступила к своим обязанностям, и ей поручили рассчитывать бензин – самую простую операцию. Работала она всего полдня. Мы, конечно, уже знали, что Ганская направила официальный запрос то ли в Минздрав, то ли в какой-то медицинский комитет, может ли иностранная фирма держать больного с таким диагнозом на должности бухгалтера. Кроме того, Ганская подсуетилась и нашла доктора, и не простого, а почти академика, который следил за состоянием здоровья Хаменко и постоянно присылал пространные отчеты.
Нетрудно догадаться, что творилось в душе у Марины – больная и совершенно одинокая, она знала о грозящем ей увольнении и была на грани нового нервного срыва.
Я утешала ее, как могла: «Успокойся, никто тебя не уволит! Не имеют права». В медицинской энциклопедии я прочла статью об эпилепсии, где, в частности, было сказано, что «лицам, подверженным эпилептическим припадкам, нельзя управлять транспортом, работать с огнем, плавать». Особенности же личности больных – это «педантичность, аккуратность и трезвость, что делает их незаменимыми работниками».
