Павел Пепперштейн - Весна (сборник)

Нина Васильевна изумленно охнула.

— Ты откуда взял, щенок?! — с шумом поднялся из-за стола военрук.

Раздалась короткая очередь. Разбрызгивая стеклянные осколки, взорвался на столе наполненный водою графин. Не отрывая широко раскрытых глаз от лица Коляна, на стол рухнул военрук, зажимая обеими руками живот. Директор Зарядин рывком вырвался из-за стола, опрокинув стул, прижался к стене, делая однообразные, судорожные движения, а потом с грохотом отпал, оставив на белой штукатурке свежий, ярко-красный мазок. Резкий женский крик внезапно оборвался — Нина Васильевна покатилась по полу и замерла в дальнем углу комнаты, оставив в середине ковровой дорожке одну зеленую туфельку на остром каблучке. Дуло автомата медленно, но неуклонно передвигалось слева направо, издавая равномерные звуки выстрелов. На стене, на спинках опрокинутых стульев были видны пунктирные дымящиеся дыры.

— Коля, нет, нет! Не… Ко… ля… — Таня Плетнева захлебнулась и стянула при падении красную скатерть. Спортивный Голеняев кинулся к Веслову со стулом наперевес, но его срезала очередь, — тело его отбросило к окну, следующая партия пуль выбросила его наружу, сквозь бесшумно распадающееся стекло. Тело рухнуло с четвертого этажа на спортивную площадку.

Анна Павловна и Лавров, не переставая кричать, закрывались столом, но они преувеличили толщину его деревянной крышки — пули, взрывая древесину, проходили сквозь него до тех пор, пока крики не превратились в ворчание и почмокивание, вскоре сменившееся тишиной. Из-за опрокинутого дымящегося стола выползла длинная зигзагообразная лужа блестящей маслянистой крови.

Коля обвел глазами затихшую комнату. В кусках стекла на полу отражалось синее небо. Он посмотрел на людей, застывших в разных местах комнаты в странных, неестественных позах. На запачканные белые стены. В луче прозрачного солнечного света нагревшееся дуло автомата тихонько дымилось. На всякий случай Коля еще раз прошелся очередью по всем углам. Военрук перевернулся на другой бок, как будто пули будили его от глубокого, спокойного сна.

Снова все замерло.

…НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ КОЛЯ ЕЩЕ РАЗ ПРОШЕЛСЯ ОЧЕРЕДЬЮ ПО ВСЕМ УГЛАМ…

Колян спрятал автомат в сумку и вышел из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь. В коридоре никого не было. Только старенькая уборщица мыла тряпкой коричневатый линолеум.

— Снова военрук с вами, ребятней, балуется? — добродушно спросила она проходящего Коляна.

Коля кивнул.

Он вышел из школы и пошел к автобусной остановке, которая виднелась сквозь деревья сквера.

Как раз подошел полупустой автобус. Колян небрежно оторвал билетик, оказавшийся счастливым, и сел к окну. Неопределенно улыбаясь, он смотрел на мелькающие за окном автобуса новостройки, освещенные золотистым вечерним светом. Он ехал куда-то в неизвестном для него самого направлении. Сначала он хотел доехать до конечной остановки автобуса, там выйти и дальше идти пешком, но внезапно план его изменился. Автобус подъехал к железнодорожной станции. Придерживая на плече спортивную сумку, Колян выпрыгнул из автобуса и поднялся на платформу. Купил билет до последней остановки. Сел на зеленую лавку и в ожидании электрички, вынул из кармана куртки мятую школьную тетрадку со стихами. Прочел второе по счету стихотворение:

С гулом подошла длинная, зеленая электричка, освещенная внутри желтым светом. Сидя на лакированном сиденье у окна, Колян то задремывал, то снова просыпался, глядел сонно на два маленьких мятых окурка, засунутых в раму вагонного окна, на пятнышки на стекле, снова засыпал.

На последней остановке он вышел, долго шел по какому-то подмосковному городу, в пятиэтажных домах светились окна, где-то ласково струилась музыка. Наконец за одним из домов неожиданно начался темный лес. Колян углубился в не го, шагая по мокрой тропинке. Тьма вскоре сделалась абсолютной. Колян потерял ускользающую тропинку и теперь шел напрямик, прорываясь через заросли, натыкаясь на стволы деревьев. Острая, обломанная ветка сильно оцарапала ему щеку. Он ощутил теплую струйку крови, скользнувшую по шее. Другая ветка порвала ему куртку на плече, оставив ноющую ссадину. Он остановился, огляделся по сторонам. Высоко в небе послышался гул пролетающего самолета. В небольшой светлой прорехе ночного неба показалась красно-желтая точка и снова исчезла. Зачем-то он вынул из сумки автомат, снова зарядил его, проверил затвор. Затем, с автоматом в руках, медленно двинулся вперед. Впереди замаячил маленький черный домик со светящимся окошком. Дверь была приоткрыта. Длинный желтый луч падал в кусты. Весло постучался и неуверенно вошел, держа автомат перед собой. Он увидел старика и старуху, которые сидели в глубоких креслах и хохотали.

— Чего смеетесь? — крикнул Колян.

Старики продолжали хохотать.

— Здравствуй, внучек! — кричали они, захлебываясь от смеха. — Здравствуй, дорогой внучек!

Все знают сказку Андерсена о Снеговике. Главный герой этой сказки — Снеговик — все заглядывался на полуподвальные окна ближнего домика, в которых царствовали уютные отблески горящей печки. Все его тянуло к печке, все душа его томилась по этим таинственным огням, по потрескиванию, по искрам, по тлеющим уголькам, по нагретой каминной решетке, по каминным щипцам. Что влекло этого снежного человека к столь опасному для него источнику тепла? Когда наступила весна, тепло распространилось повсюду, как будто огромная полупрозрачная печка обняла природу. Снеговик растаял, и выяснилось, что внутри его снежного тела скрывалась воткнутая в землю кочерга. Таким был его стержень.

Эта сентиментальная история, как говорят, вдохновила одного из наших популярных ученых на создание так называемого Принципа Ледяного Робота. Другие люди утверждают, что вдохновителем этого полугениального открытия послужила одна криминальная история: некий маньяк-убийца убивал своих жертв из арбалета, куда вместо стрел вкладывались длинные острые сосульки. Это было удобно: оружие преступления таяло, от него оставалась только лужица грязной воды, и это долгое время путало следствие.

Принцип Ледяного Робота был подвергнут справедливой и, в общем-то, зубодробительной критике. Это «открытие» вообще осталось бы незамеченным широкой публикой, если бы его не использовали (усугубив и без того присущую ему фантастичность) для создания сценария одного весьма дорогостоящего фильма из числа тех, чьи названия на провинциальных афишах обычно сопровождаются кропотливо выписанным определением «остросюжетный триллер». Фильм так и назывался — «Ледяной робот», и в свое время принес колоссальные кассовые сборы. Сценарист и режиссер умело сплели в эффектный букет и образ эксцентричного ученого, ностальгирующего по детству с растрепанной книжкой сказок Андерсена в руках, и патологическую расчетливость маньяка-убийцы с его «сосулечным арбалетом», и, наконец, рождающийся из неудовлетворенной ностальгии, небрежности, мстительности фантом Ледяного Робота, проходящий сквозь институты, холодильники, теплицы, печи в поисках того целительного огня, который способен был бы его растопить, обнажив спрятанное в нем «подсознание» — предмет, который должен был стать для зрителя сюрпризом.

Но Робот так до конца фильма и не расстается со своим телом, унося в нем сквозь сетку заключительных титров свой таинственный скелет — тот чудовищный сюрприз, к которому готовят нас на протяжении всего фильма. Ледяной Робот съезжает на ржавой вагонетке по склону вулкана Аляскинской Гряды, преследуемый эскимосами, которые по версии сценариста стали «обладателями Земли» и вот-вот вморозят Ледяного Робота в один из айсбергов на Северном Полюсе, обрекая его на вечную неподвижность и превращая в нового Прометея. Или Антипрометея. По сюжету фильма северные народы, овладевшие землей (не только эскимосы, но и чукчи, якуты, коми, марийцы, алеуты и другие), находятся под контролем некоего Сверхшамана, который на самом деле является компьютером. Этот компьютер манипулирует сознанием народов Севера посредством особого волнового микросотрясения мозгов, так называемого «мозгового танца». Поддерживая «мозговой танец», компьютер-шаман обеспечивает своим подданным непрекращающийся экстаз. На физиологическом уровне подчиненные Сверхшаману существа обладают главным достижением «мозгового танца» — перманентным оргазмом. Постоянно сотрясаемые сладострастными конвульсиями, эти массы, тем не менее, способны к согласованным действиям.