Тяжело дыша, она размахивала обеими руками – то есть восемью рукавами халатов, – напоминая морскую птицу, увязшую в смоле.
– Значит, конфискуйте у них карты! – сказал Лоик, и эта фраза прозвучала как непристойная шутка.
– Во всяком случае, приведите мне Люс, и побыстрее, слышите! – сказал добрый крестьянин, внезапно превратившись в грубого похотливого мужика. В этом Морисе Анри жили одновременно доктор Джекил и мистер Хайд.[16]
– Я пошла, – сказала Диана.
Она встала и шаркающей походкой направилась к двери; спина ее была напряжена, словно в ожидании, что в нее выпустят заряд дроби. Внезапно она обернулась.
– Морис, – сказала она драматическим голосом, – Морис, позвольте мне переговорить наедине с моим другом Лоиком!
– Делайте что хотите, но поторопитесь! – сказал Морис, пожав плечами, и направился к алькову.
Лоик подошел к Диане, которая, почти касаясь своим носом его носа, быстро прошептала ему:
– Скажите на милость!.. На кого я буду похожа, прогуливаясь от кровати к кровати, раздавая при этом грязные советы этой бедняжке Люс! Скажите, Лоик! Вы об этом подумали? На кого мы будем похожи? Ответьте мне!
– Ни на кого, – сказал миролюбиво Лоик. – Ни на кого. Уже три дня, как мы ни на кого не похожи. Вчера или позавчера… уже забыл… мы смутно напоминали хлебопашцев… вот и все.
– Да, да, конечно!
И она, продолжая что-то бормотать, удалилась. В темноте ей удалось найти дверь своей бывшей комнаты. Пробравшись к Люс, она протянула руку, прислушиваясь к ее дыханию, положила руку ей на плечо и осторожно похлопала.
– Люс… Люс… Проснитесь!
Тщетно хлопала она по этому плечу. В конце концов это мерное дыхание если не удовлетворенной, то явно покорившейся женщины вывело Диану из себя, и она ущипнула Люс, возможно, сильнее, чем хотела.
– Боже мой! Кто это сделал? Что случилось? – завопил Брюно, схватившись за шею.
И он зажег лампу, стоявшую на кривом ящике, заменявшем тумбочку. В неверном свете ночника Брюно и обнаружил в десяти сантиметрах от своей подушки громадную, раскачивающуюся, как неваляшка, Диану Лессинг, блестящую от крема для снятия косметики, с выпученными глазами.
– Э-э… Диана, что вы здесь делаете?.. – удивился он, поначалу вполне добродушно.
Но затем, когда заметил, что она упорно молчит, сжав зубы и сильно побледнев, в нем зародилось некоторое сомнение, переросшее в уверенность, и на ум ему пришла весьма лестная для него гипотеза. Тихим голосом, чтобы не разбудить спящую с ним Люс, он прошептал:
– Но… вы сделали мне больно, Диана! Что вам нужно от меня? Если это то, о чем я подумал, то вы запоздали!
И он захихикал, удивленный и обрадованный. Во всяком случае, он был удовлетворен этим ночным порывом старухи Лессинг, слушавшей его, опустив глаза, но затем она подняла их и визгливо сказала:
– То есть как? Что такое?.. Да что вам взбрело в голову?
– «Да что вам взбрело в голову?» – смеясь, передразнил ее Брюно. – Вы можете мне сказать, что вы здесь делаете, Диана? Вы почти лежите на мне, и это посреди ночи… В такой час!
– Простите, как вы сказали?.. Что вы себе вообразили? Не думаете ли вы, что я бегаю за вами, как сучка, у которой началась течка?.. Посреди ночи!.. Чушь какая-то! Ха! Ха! Ха! Ха! – злобно рассмеялась она. – Я бегаю за «вот этим»? – сказала она, обращаясь к невидимой аудитории и указывая ей на сидящего в кровати с видом похотливого хлыща Брюно Делора.
– Тогда почему вы не даете «вот этому» спать? – спросил он. – Зачем нужно было его щипать? А, Диана? Вы слышите меня? Диана!
Он выпрямился, стараясь продемонстрировать свой красивый торс, глубоко вздохнул, невозмутимо и саркастически улыбаясь: молодой, полный презрения самец перед лицом Дианы Лессинг, заламывающей руки от страсти, стыда и отчаяния. Именно так он представлял себе ситуацию, но его заблуждения длились недолго.
– Лоик! – заорала Диана душераздирающим голосом. – Лоик, идите сюда!
Дверь резко распахнулась, и на пороге появился растрепанный и бледный Лоик в сопровождении раскрасневшегося Мориса Анри с болтавшейся в руках двустволкой.
– Кошмар! Вся эта ночь – один длинный кошмар! – сказала Диана своему другу Лоику, бросаясь в его объятия.
– Да уж, кошмар! Скажете тоже! – повторял Брюно довольно нелюбезно.
В это время наполовину проснувшаяся Люс, повернувшись во сне к Брюно, нежно протянула руку и тихо, но отчетливо выговорила:
– Морис!.. Мой Морис!..
И уж после этих слов воцарилась мертвая тишина. Она тянулась бесконечно, ибо никто не посмел ее нарушить.
Естественно, первой оправилась и взяла бразды правления в свои руки Диана.
– Брюно, – сказала она с высоты тридцати лет светской жизни, таившей в себе и не такие непредвиденные ситуации, и закашлялась. – Брюно, – звучно и отчетливо повторила она надменным голосом. – Я надеялась найти с этой стороны кровати Люс, там, где она спала прежде. Я огорчена, мой дорогой Брюно, что моя надежда не сбылась, – цинично добавила она. – С вашей стороны будет очень мило, если вы, даже принимая во внимание храп Лоика, согласитесь отправиться в первоначально отведенную вам комнату и уступить мне мою, чтобы я могла немного выспаться. Чтобы мы, и Люс и я, выспались.
Мужчины переглянулись… Вернее, двое посмотрели на третьего с ружьем, и, осторожно ступая, все вместе вышли из комнаты с непроницаемыми лицами, бледные и безмолвные.
Диане Лессинг потребовалось три минуты, чтобы снять два из своих четырех халатов, улечься, натянуть одеяло до подбородка и шумно вздохнуть, однако воздерживаясь от комментариев; затем она повернулась к Люс, которая, широко открыв глаза, казалось, просто окаменела.
– Люс, моя милая, думаю, что «некто» ожидает вас снаружи. Будьте любезны, быстренько отправляйтесь туда и постарайтесь не разбудить меня, когда вернетесь. Доброй ночи, Люс!
Сказав это, Диана тотчас отдалась объятиям Морфея, единственным, которых она желала этой ночью, не считая, конечно, объятий Фердинана.
Благополучное завершение миссии, возложенной на Никуда-Не-Пойду, сулило ему многое: и ласки Брюно, и избавление от его спутников, и исполнение многих, пока еще смутных похотливых желаний. Задача состояла в следующем: добраться до деревни Мезуи-ле-Тур, где царил единственный на всю округу хозяин гаража Сильбер, чинивший и дававший напрокат машины.
В эти смутные времена в гараже оставался один старый лимузин, который использовали на свадьбах, похоронах, его нанимали ветераны войны 1914–1918 годов и члены местных клубов рыбаков и охотников. Лимузину было лет десять-пятнадцать, и стоил он, как сообщил хозяин гаража Никуда-Не-Пойду, с трудом поняв его послание, десять тысяч франков, «или берете – или нет». Этот ультиматум был составлен в расчете на невежество и безумство, приписываемые горожанам вообще и в частности тем, которые квартировали у Анри, о чем знал хозяин гаража, как, впрочем, и вся округа. Короче говоря, фраза «или берете – или нет» была написана на листке бумаги, туда же были занесены данные о машине, показания спидометра и цена. Бумага была передана Никуда-Не-Пойду, которого надежнее было использовать как гонца, нежели как глашатая. Тот отправился в обратный путь, встретил на полпути телегу, его подвезли, и в полдень, как раз к обеду, он вернулся на ферму. Дрожа от преданности, как будто он нес послание в зубах, Никуда-Не-Пойду отдал его Арлет и отправился на поиски милого Брюно, которого и нашел спящим в той же кровати, где тот заснул накануне.
Ничего не зная о ночных перипетиях и желая избавиться от вчерашней хрипоты, петух принялся распевать с самого восхода солнца. К его кукареканью вскоре прибавились «здатути… здатути», издаваемые дедушкой, находившимся в прекрасной форме, затем последовали крики птиц, бродивших под его ногами и бывших в восторге от дедушкиного рявканья. Люс и Диана, да и Лоик тоже, больше не могли заснуть, спустились в кухню к Арлет и немного помогли ей приготовить корм для животных. Обе парижанки даже вызвались сами накормить птиц и отправились бодрым шагом на другой двор, где гуляли гуси.
Прошло около пяти минут, Лоик и Арлет уже почти накормили свиней, когда какой-то топот и крики заставили их обернуться. К ним ноздря в ноздрю бежали Диана и Люс, а за ними по пятам мчались около дюжины разъяренных гусаков, причем некоторых сопровождали гусыни, также в крайнем возбуждении. Арлет и Лоик, вооружившись палкой и старой метлой, отогнали беснующееся стадо, а обе женщины залезли на ступеньки и ни в какую не хотели оттуда спускаться.
– Но что произошло? – не переставала кричать Арлет, не забывая при этом называть гусей «сучьими детьми» и награждать их ударами палки, причем гуси оказывали сопротивление.
– Мы как будто д'Артаньян и Атос против восьми гвардейцев кардинала, – сказал Лоик, загородившись метлой. – Берегитесь, приспешники кардинала! Ну-ка, получай, подлый негодяй, как тебе это понравится! Внимание! Внимание? Я делаю выпад, наношу удар, колю, рублю!.. И… вот черт! Этот мерзавец ущипнул меня! – закричал он, бросая метлу. Но, к счастью, птиц, должно быть, начали мучить угрызения совести, и они направились к своему жилищу.
