– Сучьи твари! – пробормотала раскрасневшаяся Арлет.
И как всегда, когда они невзначай, правда, довольно редко, слышали ругательства из уст Арлет, трое парижан приняли смущенно-оглохший вид – ведь им было необходимо уважать ту, которой они подчинялись.
– Покажите, что вам сделала эта стерва! Ах, нет, это гусак, – тут же поправилась она.
Лоик удивился:
– А как вы это узнали? Есть какая-то разница между зубами самцов и самок? Или самец кусает сильнее? В противоположность нашим европейским нравам, когда самки оказываются более жестокими, не правда ли, милые дамы? Боже мой, я умру от потери крови, она все еще течет!
Действительно, кровь обильно текла по его рубашке. Поспешно спустившись со ступенек, обе женщины бросились к нему, а Арлет в это время не переставала бормотать, хотя ее никто не слушал:
– Что за дела! Что приключилось с этими зверюгами? Ведь обычно гусаки ведут себя спокойно! Впервые с тех пор, как я держу гусей, вижу, чтобы они так бегали. Гусыни, это да. По весне они могут натворить глупостей, но гусаки – никогда! Никогда! – И она покачала головой.
У Люс, как всегда, было трагическое лицо, а Диана принялась громко обсуждать, как уменьшить кровотечение, что вызвало у Лоика, несмотря на боль, новый прилив иронии:
– Гусак убивает ответственного работника министерства иностранных дел! Какой прекрасный заголовок для газет: «Пытаясь защитить двух своих гусынь, Лоик Лермит получил смертельную рану от соперника». Это кажется мне совершенной правдой или, во всяком случае, весьма правдоподобным… Конечно, я не имел в виду никого из здесь присутствующих!.. Вы мне верите, мои дорогие? Хотя у Брюно есть что-то от гусака, особенно тогда, когда он вытягивает шею. Знаю, что трещу без умолку, но я боюсь потерять сознание, если замолчу!
Его отвели в дом, усадили в пресловутом алькове, где ему и была наложена повязка.
– Пойду за землей, туда. Здесь запасы уже кончились. Скоро вернусь. Держите руку и никуда не уходите!
И Арлет убежала.
– Какая добрая женщина, – вздохнул Лоик. – Она отправилась ради меня за своей ценной паутиной! Золотое сердце!.. Так что же в действительности произошло? Что вы сделали с этими несчастными животными?
– Это все… это… из-за Дианы, – начала Люс испуганно. – Диана стала… ведь правда, Диана?
– О! Вы можете ябедничать сколько вам угодно, – небрежно сказала Диана, – пока здесь нет Арлет! Говорите же, милочка! Давайте!
– Значит, так, – шепотом начала Люс, – когда Диана увидела всех этих гусей в загоне… нужно признать, что вид у них был действительно глупый, это правда… она захотела передразнить их. Тогда она встала на правую ногу, вытянула назад левую, подняла руки и замахала ими. Нужно сказать, что вышло очень похоже… честное слово! Спереди она была похожа на букву «Т», представляете?
– Представляю, – рассмеялся Лоик. – Может быть, в последний раз, перед тем как впаду в коматозное состояние… И что же? Что произошло? Им так не понравилась эта поза?
– Нет… не думаю, что из-за этого, – сказала Люс, задумчиво качая головой. – Нет, нет, самое худшее началось, когда Диана захотела передразнить их крик.
– То есть как?
– О, у нее очень, очень хорошо получилось, – признала Люс с некоторым удивлением и даже восхищением, несмотря на то, что была сердита. – Она кричала в точности как они! Повторите хоть один разочек, Диана! Повторите для Лоика!
– Осторожно! – прошептала Диана. – Осторожно! Если Арлет что-нибудь заподозрит…
Она бросила взгляд в коридор, затем на входную дверь и испустила хриплый, шипящий и глупый крик, так похожий на крик этих птиц, звучавший пять минут тому назад, что Лоик даже вздрогнул.
– Просто на удивление похоже, что правда, то правда! И это им не понравилось? Может быть, сами не зная того, вы сказали им что-то оскорбительное!
– Это уж точно! – согласилась Люс. – Это уж точно! Они сразу же пришли в ярость! Я думала, что загон закрыт! А они вырвались из него и бросились к нам. Один из них ужасно сильно ущипнул меня за ногу, и я закричала Диане, что нужно бежать… И мы, конечно, побежали… И вообще, – продолжала она жалобно и в то же время агрессивно, – как можно их успокоить, если они пришли в такое бешенство? Согласитесь, Диана, все же надо уметь так крикнуть! – прибавила она даже с некоторой гордостью.
– Это было не так уж и сложно, – скромно сказала Диана. – Крик должен родиться в глубине горла, вы наполовину закрываете зубы, просовываете язык вперед и делаете вот так…
И она снова крикнула, на этот раз гораздо громче. Ее спутники даже подпрыгнули и оглянулись, но, должно быть, Арлет отправилась за паутиной или за совершенно особой землей в самую глубину амбара.
– Я страшно перепугалась, – заключила Люс, качая головой. – Уже несколько месяцев я не испытывала подобного страха.
– У них был такой глупый вид! – повторила Диана по-прежнему небрежно. – Приподнялись на своих больших лапах, шеи от ярости раздулись, глазки маленькие, горят ненавистью, толстое брюхо, перепончатые лапы, они были удивительно похожи на старых банкиров! Не могу даже передать… насколько они были от-вра-ти-тель-ны! Отвратительные и злобные! Ах! Какие мерзкие твари! Мне вовсе не стыдно за это. Я их оскорбила? Я не уверена в этом, но, во всяком случае, привела их в смятение и ярость. Это уж точно. И тем лучше!
– Вы можете быть тем более довольны, моя дорогая Диана, что за нанесенный ущерб платить приходится не вам! – простонал Лоик с меланхолическим видом, протягивая окровавленную руку. – За ваши сумасбродства всегда приходится отдуваться другим, Диана, не знаю, отдаете ли вы себе отчет в этом! Это становится невыносимым! Невыносимым!
Впервые Диана клюнула на эту удочку и выказала признаки того, что можно было бы считать раскаянием (но на самом деле эти переживания были весьма далеки от истинного раскаяния).
– Я очень огорчена! Действительно огорчена, Лоик! Вы и представить себе не можете! Если бы не вы, эти твари разорвали бы нас в клочья, не правда ли, Люс?
– «Две великосветские дамы разорваны на клочки гусями. В основе этой новой драмы лежит отнюдь не ревность, а лишь грубая похоть», – продекламировал Лоик, изображая из себя репортера, повествующего о катастрофе.
– Вы потеряли столько крови! – сказала Диана.
– Не мучьте себя угрызениями совести, Диана. Не нужно. Если вы хотите утешить меня, обещайте мне…
– Все, что вы пожелаете!
– Поклянитесь мне, что вы воспроизведете крик гуся, когда я захочу. В Париже или еще где-нибудь, в любом салоне, по первому моему требованию. И этот уговор будет действовать, скажем, в течение года.
– Крик гуся!.. А если… а-э… я и не знаю… если… э-э… там будет английский король или еще какая-нибудь столь же высокая особа?..
Но суровый взгляд Лоика и рана на его руке заставили ее стушеваться.
– Я согласна! – сказала она. – Согласна! В течение года.
– Вы не забудете его?
– Что?
– Крик гуся!.. Лично я никогда не забуду, как вы кричали.
– Да, да. Конечно, конечно! Обещанное я выполняю! – ответила Диана, испытывая, несмотря ни на что, некоторое смущение и огорчение.
Она уже видела в своем воображении званый ужин: очень важные особы, бесконечные рассказы Лоика о слогах и согласных, абсолютно недоступные для всеобщего понимания, каменное лицо Люс, Брюно, повествующий о том, как его изнасиловал дурачок из босеронской глубинки, и она сама, кричащая гусем!.. Да уж… занятная будет компания! Их всюду будут приглашать, но только в первый раз, во второй – никогда…
Арлет пришла вместе с Морисом, держа под мышкой свою необычную аптечку, выражение ее лица было странным, почти напуганным. Диана невольно вздохнула.
– Почему вы так вздыхаете? – забеспокоился Лоик.
– Я задаюсь вопросом, что день прошедший нам готовит, – рассеянно ответила она.
Странно, но никто не обратил внимания на этот ляпсус. Даже Лоик, которого заново перебинтовали и уложили в постель. Три гурии окружали его.
Животные успокоились, хлеб был скошен и убран, гостей на обед не ожидалось, таким образом, парижане могли немного отдохнуть, дыша свежим воздухом, греясь на солнце, спрятав в тень голову, насладиться тишиной, которая так пугала их вначале, но сейчас была так приятна. Теперь они знали, что эту тишину полей рождают земля, прогретая солнцем, птицы, ищущие пропитание, неподвижно безмолвные – ведь не было ни дуновения ветерка – листья деревьев. После стычки с гусями они пребывали в чарующем покое, хотя Арлет и отказала Диане в маленьком стаканчике сливовой водки, столь необходимой, по утверждению Дианы, для ее нервной системы. Но этот покой длился всего лишь мгновение, потому что они быстро заметили, что во взгляде Арлет, обычно прикованном к какому-нибудь предмету из домашней утвари или же устремленном вдаль, к горизонту, на сей раз читались одновременно стыд и властность, что было настолько же мимолетно, насколько и противоречиво.
