— Нет.
— Эх ты! Почему не взял?
— Я не знал, что пишу повесть о милиции.
— Ладно, поверят на слово. А может, кто-нибудь тебя читал, хотя вряд ли. Ну, словом, говори внушительно, весомо, чтобы они поняли, что мы люди непростые.
— Ты-то действительно непростой, а я-то проще некуда.
— Не остри! Не вздумай там шуточки шутить. Нам надо так себя поставить, чтобы они сразу заработали, зарыскали, а не отделались формальным протоколом. Соображаешь?
— Ты бы мне на бумажке написал, что я должен говорить, я бы лучше справился.
— Опять остришь! Не остри. И вот еще что, Анатоль. Ты не вздумай там сдуру изложить свою детективную версию. А то они за нее сразу ухватятся. Подставишь Раису и Зинку.
Я взбеленился:
— Слушай, имей совесть! В конце концов, машину увели у тебя, а не у меня. Раиса твоя жена, а не моя. Зинаида твоя дочь, а не моя. Расхлебывай все сам. А я даже не пикну.
— Нет, это будет неправильно, Анатоль. Ты должен сказать что-нибудь внушительное, произвести впечатление.
— У-у!!
В милиции мы задержались надолго, пока оформляли заявление, пока дожидались оперативников, которые были на выезде, пока они прибыли… к гаражам во дворе мы подъехали, когда уже рассветало.
Я УВИДЕЛ НАС ГЛАЗАМИ РАИСЫ ЮРЬЕВНЫ ИЗ ОКОН АВТОНОМОВСКОЙ КВАРТИРЫ. Она, конечно, уже проснулась, а еще вероятней, что не ложилась в эту ночь, как и мы. А-А, ВОН ОН, РАЗЛЮБЕЗНЫЙ МУЖЕНЕК, СТАРЫЙ ШАТУН, КРАСАВЧИК ПОТАСКАННЫЙ! СОИЗВОЛИЛ ЯВИТЬСЯ. РАДИ МЕНЯ НЕ СОИЗВОЛИЛ, А РАДИ МАШИНЫ ТУТ КАК ТУТ, ДАЖЕ ШЛЮХУ СВОЮ БРОСИЛ В ПОСТЕЛИ. И ЭТОТ С НИМ, ДРУЖОК ЗАКАДЫЧНЫЙ, ЩЕЛКОПЕР КОПЕЕЧНЫЙ. ДВА САПОГА ПАРА. РАЗОРВАЛА БЫ НА КУСКИ ОБОИХ.
Я поднял голову, поглядел в окно и увидел то, что предполагал — светлую фигуру (в пеньюаре, наверно) на темном фойе штор. ЗДРАВСТВУЙТЕ, РАИСА ЮРЬЕВНА. ТАК ВЫ УТВЕРЖДАЕТЕ, ЧТО В ДАЛЕКОЙ МОЛОДОСТИ НЕКИЙ СОЧИНИТЕЛЬ, ПРЕЛЬЩЕННЫЙ ВАШЕЙ СВЕЖЕСТЬЮ, НАДРУГАЛСЯ НАД ВАМИ? И КОГДА ЖЕ ВЫ ПОДЕЛИТЕСЬ ЭТОЙ ГНУСНОЙ ИНФОРМАЦИЕЙ СО СВОИМ МУЖЕМ С РАСЧЕТОМ НАСМЕРТЬ РАССОРИТЬ НАС? И СКОРО ЛИ СПУСТИТЕСЬ К НАМ СЮДА, ЧТОБЫ ПОЛЮБОВАТЬСЯ НА ДЕЛО РУК СВОИХ? ИБО Я ПРЕДПОЛАГАЮ…
— Это вы проволокой завязали? — спросил Автономова один из экспертов, матерый и седой как лунь.
Автономов отвечал, что это работа его соседа по гаражу, который первым обнаружил взлом.
— Кто такой? Надо бы его позвать. А вы лично подозреваете кого-нибудь? Кто, по-вашему, мог это сделать?
Автономов как-то несолидно развел руками и пожал плечами. Он беспомощно улыбнулся:
— Вот убей Бог, не знаю. И подозрений ни на кого не имею. У нас дом благополучный.
— А вы подумайте, подумайте! — настаивал этот матерый. — Друзья, знакомые, недруги — всех припомните.
— Это бесполезно. Здесь какие-то варяги работали. Причем, по-моему, не пацанва. Пацанве моих замков не вскрыть.
— Хорошо. Позовите соседа.
— Анатоль, не сочти за труд, поднимись в тридцатую, позови Василия Петровича, — повернулся Автономов ко мне, начисто позабыв, что я серьезный, солидный писатель, а не мальчик на побегушках. Я уничтожил его взглядом и твердо сказал:
— Полагаю, вам это лучше сделать самому, Константин Павлович.
— Да-да, конечно, — пристыженно пробормотал он и потрусил к подъездам.
Два эксперта, седой и молодой, разглядывали следы на земле, собирали окурки, фотографировали место преступления. Исполняя волю Автопомова, я активно пытал их вопросами как собиратель материалов. В частности, я спросил, каков процент раскрытия подобных угонов, и, услышав ничтожную цифру, многозначительно, осуждающе покачал головой и выразил надежду, что в данном случае расследование будет проведено быстро и качественно и не возникнет нужды обращаться к высокому начальству, а тем более сочинять газетную статью о беспомощности милиции… Старый матерый зубр неприязненно заверил меня, что будет сделано все возможное, а молодой усатик почтительно глядел мне в рот.
— А вам, женщина, что здесь нужно? — звонко спросил он кого-то за моей спиной.
Я оглянулся. В двух шагах от меня стояла Раиса Юрьевна. На плечи ее была накинута старая куртка, а голова повязана темной косынкой. Меня поразило ее лицо, безобразно постаревшее в утреннем свете. И еще почему-то по-новому поразили толстые, булавообразные ее ноги в коротких резиновых сапожках. Она курила. Она никак не походила на ответственного банковского работника. Она была похожа на бабку-богодулку, которая вышла спозаранку из дома, чтобы проверить мусорные контейнеры — нет ли там пустых бутылок.
— Это хозяйка, — сказал я юному сыщику. И с неожиданной жалостью сказал:
— Здравствуй, Раиса.
Она поздоровалась хрипловатым голосом, а старый зубр тотчас подступил к ней с вопросами. Была она вчера вечером дома? Да, была. Окна се квартиры выходят во двор? Совершенно верно. И она ничего не видела, не слышала каких-нибудь подозрительных звуков? Разумеется, нет. Имеет ли она подозрение на кого-нибудь? Нет, не имеет. Абсолютно никаких.
От подъезда приближался Автономов. Рядом с ним шагал огромный, несообразно огромный мужик, этакий человек-гора в пижамных штанах, сетчатой безрукавке и домашних тапочках — надо думать, бдительный Чеботарев. У Автономова была какая-то странная походка: прыг-скок, прыг-скок, как ворона. Так он подпрыгал к нам.
— Ага, и ты тут! — вроде бы обрадовался он приходу своей жены.
— Вот Чеботарев Василий Петрович. Расскажи им, Вася, все, что знаешь.
Человек-гора и два эксперта отошли к гаражу.
— Ну а ты, Раиса, чего знаешь? — обратился Автономов к жене с ненормальной оживленностью. — Анатоль, не уходи! — БЕЗ МЕНЯ НЕ МОЖЕТ, НУ НИКАК.
— А что я, интересно, должна знать? — хрипловато спросила Раиса Юрьевна. — Я знаю, что ты прошлялся целую ночь неведомо где. Господи, взглянул бы ты на себя! На кого ты похож! — полной грудью вздохнула она.
— А сама-то ты в зеркало смотрелась? — быстро и живо парировал Автономов. ПРЫГ-СКОК на одном месте.
— Я тебя, дурака, ждала, всю ночь не спала, как дура.
— А это зачем же, — ПРЫГ-СКОК, — ты так себя мучишь? Я, по-моему, ясно сказал, что домой уже не вернусь. Ты лучше расскажи, что знаешь насчет машинехи. Не заставляй ментов напрасно трудиться.
— Что-о такое?! — протянула Раиса Юрьевна. Я опустил глаза долу. Меня заколотило. АВТОНОМОВ ПОШЕЛ ВА-БАНК.
— Слушай, Раиса. Ты хочешь крупного скандала с уголовной окраской?
Что такое? — повторила она. — Ты не отрезвел еще, что ли? Не дыши.
— Предупреждаю, Раиса, я не намерен спускать тебе такие штучки-дрючки. Где машина? Говори!
— Тиш-ше ты, — зашипел я.
— Он рехнулся, Анатолий? — растерянно взглянула на меня страшная Раиса. Ее глаза были подернуты какой-то белесой пленкой. — Откуда я могу знать, где твоя е…я машина, старый козел! — вдруг хлестко и грязно вырвалось у нее.
Автономов отшатнулся. Я невольно попятился. Раиса Юрьевна вся затряслась.
— Ты совсем ум потерял, если думаешь на меня!
— Да, думаю. А если не ты, то Зинка со своим благоверным. Но в любом случае ты способствовала. Без тебя не обошлось.
— Тьфу на тебя!
— Смотри, Раиса, ты заставляешь меня прибегать к крайним мерам.
— Это ты заставляешь меня прибегать к крайним мерам. Ты, ты! — зарыдала вдруг богодулка. Страшные слезы покатились из ее глаз.
Огромный мужчина Чеботарев зычно позвал Автономова от гаража.
— Сейчас, Вася, сейчас! — откликнулся он. Его лицо исказила судорога. Кадык па шее двигался туда-сюда. Голос стал неожиданно тонким:
— Слушай, Раиса, ты на мою жалость не бей! Ты сама сделала меня безжалостным.
— Возвращался бы ты домой, Костя… — прорыдала Раиса Юрьевна.
— Исключено, Раиса. Не начинай по новой. Меня для тебя больше нет.
— Ну, сволочь, погоди! — опять взрыдиула она.
— Вот это твой истинный голос! — возликовал Автономов. — А с машинехой так. Если через три дня не найдется, я официально заявлю, что это ваша работа. Не пощажу, Раиса, нет! Пошли, Анатоль! — скомандовал он мне как оруженосцу.
— Анатоль, Анатоль… молишься на своего Анатоля, дурак старый. А этот твой Анатоль, — вдруг озарилась безобразной улыбкой Раиса Юрьевна, — у меня в любовниках был, ха-ха-ха! А ты его привечаешь, дурак старый!
Автономов, двинувшись было вперед, замер. Воззрился па меня:
— Что такое она говорит, Анатоль?
— А, бред! — гневно отмахнулся я. — Ну и ведьма ты, Раиса Юрьевна! Пошли, Костя! — потащил я его за руку в безопасное место, подальше от несусветной жены.
Вместо нее молоденькая Женя Китаева предстала перед нами, как светлый, бессмертный образ. Долгие годы она пребывала в отдалении, в глубокой тьме прошлого, напоминая о себе лишь краткими бликами в памяти, — а теперь Автономов и я опять разглядывали ее в многократном приближении и увеличении: он с прежней нежностью, я — с привычным уже безразличием. Собственно, это он вызвал светлый дух Жени. А зачем? А затем, чтобы напомнить, что я не чист душой перед ним.
