Потом меня вырвало на дорожке у дома Кэрри, прямо рядом с миниатюрными стрижеными кустиками, покрытыми снегом.
Спустя одну поездку на такси меня стошнило уже на нашей дорожке рядом с большими светящимися леденцами, которые мама не убрала после праздников. Я заметила, что меня тошнило чем-то сиренево-оранжевым. Вином и «Читосом».
Парковка у дома была пуста. Родительской машины не было.
Похоже, у мамы с папой было субботнее свидание.
Дом казался пустым. Я перешагнула через раскиданную по прихожей мокрую обувь и тут же почувствовала, как опять скрутило желудок. Меня вырвало в раковину на кухне, где были приятные потемки. Следом я услышала скрип половиц, обернулась и увидела Марка. Он включил свет, который вспыхнул так ярко, что мне буквально выжгло сетчатку.
— Ты что, напилась?
Я облокотилась на тумбочку.
— Где мама с папой?
— Уехали ужинать. Слушай, Тревор закажет пиццу. — Марк насупился. — Он заедет перекусить, а потом уйдет. Хорошо?
— Тебе нельзя приводить к себе гостей. — Я стерла остатки рвоты с губ тыльной стороной ладони. От мысли о пеперони меня снова затошнило. Я чувствовала, как тошнота подкатывает и уже практически рвется наружу.
— Он не пробудет дольше… — заворчал Марк, усаживаясь за кухонный стол. — Слушай, он просто зайдет в гости. Он же мой друг, Джи, расслабься.
— Оу, так он твой друг.
Я уставилась на свои ноги, из-под которых на пол стекала вода. Прямо серые реки. На мне были ботинки Марка, которые он отдал мне, когда купил себе новые. Я все еще была в них, потому что выбежала из дома Кэрри, пока та продолжала на меня кричать. Язычок левого ботинка скрутился и вжался в большой палец. Ботинки были мне велики. Слишком велики. Пора мне было обзавестись собственными. Но, думаю, какая-то часть меня хотела продолжать носить эти ботинки, потому что когда-то они принадлежали Марку. Наверное, это из-за нашей разницы в возрасте и из-за того, что он мальчик, а я девочка и мне нечасто доводилось донашивать за ним старые вещи. Только нелепую зимнюю куртку. Или варежки. В общем, всякую верхнюю одежду.
— Где твои зимние ботинки? — спросила я.
— Что? — Марк закашлялся.
— Где твои зимние ботинки? — прокричала я.
— Я их потерял. — Марк отхлебнул газировку из стоявшей на столе банки.
— Как вообще можно потерять зимние ботинки? — еле выговорила я.
— Вот так, — хмыкнул Марк.
— И когда ты их потерял?
Я думала об этом с того момента, как Кэрри принялась изливать душу, пока мы лежали на диване. Я думала об этом с того момента, как меня начало тошнить. О ботинках Марка.
Марк посмотрел на меня из-под челки:
— Почему тебя вообще парят какие-то ботинки?
— Потому что я думаю, — я старалась говорить отчетливо, — думаю, что ты не надевал эти ботинки с той самой ночи, когда умер Тодд.
— Я, блин, их потерял! — Марк встал, и я ощутила, насколько он выше и сильнее меня. — И ты мне за это выговариваешь, хотя сама приперлась в мою комнату и стащила мои деньги.
— Я знаю. — Я сделала шаг назад. — Я знаю, что произошло.
— Джи. — Голос Марка стал очень низким. — Просто. Не надо…
Меня снова затошнило.
— Чего не надо?
— Джи, пожалуйста. — Почему-то он выглядел напуганным. А мне хотелось, чтобы он по-прежнему был сердитым.
Я услышала, как по подъездной дорожке заскрипели покрышки. Такой звук бывает, когда перекаченные колеса едут по заснеженному асфальту.
— Джорджия. — Лицо Марка побелело.
— Я, мать вашу, все знаю! — закричала я, чувствуя себя опустошенной.
Дверь открылась, и в нее ввалился Тревор.
— Эй, какого… — закричал он.
— Да пошел ты! Я все, мать вашу, знаю!
— Джорджия! — Голос Марка звучал так, будто я пошатнулась назад и рухнула на его глазах.
Я бросилась из кухни, но поскользнулась и упала в руки Марку. Это было похоже на удар о кирпичную стену. Я оттолкнула его, когда он попытался схватить меня за рукав.
— Джорджия!
— Какого хрена? — сквозь пелену услышала я голос Тревора.
Коробка пиццы с грохотом упала на стол, повалив перечницу и солонку в форме кисточки и тюбика краски.
— Да пошли вы, чертовы убийцы!
Я кинулась по коридору к лестнице, хотя планировала выбежать на улицу. Было такое ощущение, что я потерялась в собственном доме. Голова готова была взорваться. Я уже взбиралась по лестнице, когда услышала топот и чье-то сбившееся дыхание за спиной. Я поднялась уже до середины, когда почувствовала, что меня крепко схватили за лодыжку. Рука сжалась и дернула мою ногу назад. Я повалилась вперед, а свободная нога соскользнула со ступеньки. На секунду я оказалась в воздухе, а потом, не успев и глазом моргнуть, упала на лестницу прямо подбородком и — хрясь! — явно что-то сломала. Теплая жидкость быстро наполнила мой рот.
Рука сильнее потянула за лодыжку. Я чувствовала себя рыбой на крючке.
Послышался крик Марка:
— Тревор!
Во рту чувствовался вкус крови. Она лилась по подбородку. Рука Тревора дрожала на моей ноге.
Я думала, что умру.
— Стоп!
Точно умру.
— Тревор!
Рука разжалась. Я перекатилась на бок, кровь и слюни, текущие изо рта, пропитали и так уже мокрый ковер на ступеньках. Голова пульсировала, но до меня доносились сдавленные крики. Я поднесла руку ко рту и выплюнула на ладонь кусочек зуба. Такой маленький белый треугольничек, как будто отколовшийся от чашки. Белое на красном.
Я подняла голову и увидела, что Марк применил против Тревора какой-то удушающий захват. Он стащил Тревора с лестницы, а тот отбивался и пытался освободиться. Лицо его было все в красных и белых пятнах.
— Гребаный придурок! — Тревор брызгал слюной.
— Да пошел ты! — Марк был весь красный.
Я попыталась встать, потом обернулась и увидела выпученные глаза Тревора, которому уже нечем было дышать. Я взлетела вверх по лестнице, цепляясь за каждую ступеньку. В носу стоял запах крови. Я заползла в свою комнату и захлопнула за собой дверь.
Я издавала какие-то непонятные звуки, будто кто-то душил беззащитное животное. Докарабкалась до стула и подперла им дверь изнутри.
Я стояла, прислонившись к стене, и выдыхала пузырьки крови. Поняла, что нужно позвонить в полицию. Я услышала шаги по ту сторону двери. Тяжелое дыхание.
— Джорджия? Ты как? Джорджия?
— Убирайся. — Я плакала. — Я звоню в полицию.
Было слышно, как Марк скребется о стену.
— Ладно. Ладно, Джи.
— Не смей сюда заходить! — Руки были липкими и дрожали. Я не могла даже разблокировать телефон.
— Джорджия. Это был несчастный случай. Клянусь, это был несчастный случай.
— Иди ты! Гребаный лжец!
— Джи, я серьезно. Это не я. Это был несчастный случай. Он упал.
Тодд. Последнее противостояние в парке Пикок
Когда Тодд пришел в парк Пикок, Марк уже ждал его. Кроме Марка никого в парке не было, не раздавался даже отдаленный лай какого-нибудь мопса. Марк сидел на качелях, и Тодд пошел ему навстречу, попутно пиная холмики свежевыпавшего нетронутого снега. Марк встал, и его куртка прижалась к цепочкам качелей.
— Слишком мелкие, — Марк подошел к Тодду и указал на качели, — для меня.
— Ага, — ответил Тодд. — Меня вообще на качелях всегда укачивает. Так что…
— Значит, ты тоже не по качелям, — улыбнулся Марк. Его щеки были розовыми.
Тодд представил, каково было бы просто встретиться с Марком в парке. Просто провести вместе время. Будто это было их место. И они с Марком так проводили время. Гуляли ночами под звездами.
— Не по качелям, — ответил Тодд, стараясь расслабиться.
Изо рта Марка вылетали маленькие облачка пара. Словно перышки.
— Итак. — Марк снова остановился. — Прости, что опоздал. В смысле, что… попросил перенести. Мне нужно было дождаться родителей.
