Или эти, говорившие о Нойе и их матери:
(…) а вот та, что умрет молодой,
И та, чье одиноким будет тело[7].
Не было ни одного слова, которого бы он не понял, но их расположение в строчках заворожило его. У него возникло смутное чувство, что хорошо знакомые слова, нанизанные определенным образом, способны изменить восприятие мира. Воздать, к примеру, красоте обыденного. Облагородить простоту.
Он смаковал чудесные сочетания слов, страницу за страницей, месяц за месяцем, и думал, что это подарок, чтобы приручить необычайное, если оно однажды постучится в вашу дверь.
Как в эту среду, 15 сентября 2010 года, в 19:47, когда ошеломительная Скарлетт Йоханссон, американская актриса, родившаяся 22 ноября 1984‑го, вдруг возникает перед вами, Артуром Дрейфуссом, французским автомехаником, потрясенным до глубины души лонгинцем, родившимся в 1990‑м.
Как это могло случиться?
Почему не пришли слова поэзии? Почему мечты парализуют, когда сбываются? Почему первое, что Артур Дрейфусс сумел спросить, – говорит ли она по-французски? А то для меня, медленно добавил он, краснея и по-французски, что английский, что китайский.
Скарлетт Йоханссон изящно вскинула головку и ответила, почти без акцента – нет, был акцент, но совсем неуловимый, очаровательный, конфетно-кокетливый, нечто среднее между акцентом Роми Шнайдер и Джейн Биркин: да, я говорю по-французски, как моя подруга Джоди. Джоди Фостер! – воскликнул пораженный Артур Дрейфусс, вы знаете Джоди Фостер! – и тут же, пожав плечами, пробормотал как бы про себя: конечно же, конечно, до чего же я глуп; и то сказать, при таких встречах, да еще в самом начале уму не тягаться с ошеломлением.
Но женщины на то и женщины, чтобы вытаскивать увязших мужчин, поднимать их высоко – в собственных глазах.
Скарлетт Йоханссон улыбнулась ему и с нежным вздохом сняла свой широкий свитер ручной фигурной вязки, сняла грациозно, на манер Грейс Келли, когда та в «Окне во двор» достает из крошечной сумочки муслиновую ночную сорочку. У вас тепло, пробормотала актриса. Сердце механика снова зашлось. Как бы легко он ни был одет, ему вдруг стало жарко. Он на минуту зажмурился, точно в дурноте, накатило что-то сладостное и в то же время ужасающее; его мать танцевала нагая в кухне. Когда он открыл глаза, на американке была тесная маечка-бюстье, жемчужно-белая, шелковистая, с кружевными бретельками, облегавшая ее грудь, как перчатка – руку (он скрестил голые ноги, сдерживая начинающуюся эрекцию), и еще он увидел, и был почти шокирован этим и тронут, аппетитную складочку на уровне пупка, маленькое, с медным отливом колечко, похожее на пухленький пончик. У вас тепло, пробормотала актриса. Да, да, замямлил Артур Дрейфусс, от души пожалев, что в реальной жизни не бывает умелых сценаристов; не помешал бы мужественный монолог Мишеля Одиара[8], парочка точных реплик Анри Жансона[9].
Они снова посмотрели друг на друга; он то бледнел, то пунцовел; ее лицо было до жути розовым – совершенная куколка Барби. Они одновременно кашлянули и одновременно начали каждый свою фразу. Сперва вы, сказал он, нет, прошу вас, сказала она. Он еще покашлял, хотел выиграть время, найти слова, собрать их в красивую фразу, как поэт. Но душа механика оказалась сильнее. Вы… у вас поломка? – спросил он. Скарлетт Йоханссон рассмеялась. Боже, как прекрасен ее смех, подумал он, и какие белые зубки. Нет, у меня нет поломки. Дело в том, что я работаю в гараже и… я чиню в лучшем виде. I didn’t know[10], сказала она. Машины, я хочу сказать, я чиню машины. У меня нет машины, сказала она, здесь нет. Там, в Лос-Анджелесе, у меня hybrid, как у всех, но он никогда не ломается, потому что там и мотора-то нет.
И тогда сын молчаливого отца, сын отца, чье тело исчезло бесследно, собрав все силы рождающегося мужчины и почти недрогнувшим голосом произнес:
– Что вы здесь делаете, Скарлетт? Простите. Я хотел сказать, мадам.
* * *
Позволим себе кое-что напомнить.
Та, что завоевала титул «Самая красивая грудь Голливуда» по версии американского телешоу Access Hollywood (для любопытных и ценителей – на второй позиции оказалась Сальма Хайек, на третьей Холли Берри, на четвертой Джессика Симпсон и на пятой Дженнифер Лав Хьюитт), переживала love story и практиковала тантрический секс с актером Джошем Хартнеттом с 2004‑го по 2006‑й.
Затем, в 2007‑м, в нью-йоркском кинотеатре она познакомилась с Райаном Рейнольдсом.
То было началом идиллии.
На тридцать первый день рождения своего нового возлюбленного Скарлетт Йоханссон (которой было тогда двадцать три) подарила ему зуб мудрости, удаленный и, разумеется, оправленный в золото, чтобы он носил его на цепочке; это было не в пример шикарней, куда более trendy[11], чем какой-то акулий зуб. Кто думает, что такой подарок может омрачить красоту зарождающегося чувства, пусть признают свою ошибку: в мае 2008‑го голубки обручились, к вящему огорчению матери Скарлетт, Мелани. Ведь еще в январе 2008‑го пышнотелая актриса клялась и божилась, что не готова к браку! «I am not ready for the Big Day[12]». Но не суть. В сентябре 2008‑го канадец и американка поженились в Ванкувере. То была прекрасная любовь, но, если обычно любовь живет три года, то та, что нас интересует, пошла на убыль много раньше.
Я больше не могла, продолжала Скарлетт Йоханссон, когда Артур Дрейфусс, подав ей две чашки растворимого «Рикоре»[13], сам перешел на «Кроненбург»; я больше не могла, повторила она, мне надо было проветриться, вот я и приехала сюда на фестиваль в Довиле без мужа. Но до Довиля отсюда 180 километров! – не понял Артур Дрейфусс. Я знаю, но, приехав в Довиль, я испугалась, призналась она, вдруг понизив голос. Я не хотела снова оказаться под spotlights (она произнесла spotlights, будто сосала конфетку; крошечный пузырек слюны лопнул на губе), тем более что у меня нет фильма на конкурсе. Я села на автобус, хотела поехать в Туке инкогнито, остановиться в маленькой гостинице, и вот. И вот – что? И вот я здесь. Но это не Туке, это Лонг; здесь есть пруды, водомерки танцуют по ночам на воде, шуршат звери, воют иногда, но моря здесь нет.
You’re so cute[14].
Скарлетт Йоханссон решила отправиться на 36‑й Фестиваль американского кино в Довиле, но в последний момент сменила курс.
Подобно многим несчастным людям, которым хочется потеряться, чтобы их нашли.
Которые неудачно режут вены и неверно подбирают дозы таблеток. И зовут, и кричат. И тонкая ниточка голоса, никому не понятная, теряется вдали.
Артур Дрейфусс, великолепный в майке и цветастых трусах, открыл новый «Кроненбург», предложил на сей раз ей и повторил свой вопрос: Что вы здесь делаете, Скарлетт?
– Я хочу исчезнуть на несколько дней.
За окнами исчезал день.
* * *
Это признание взволновало Артура Дрейфусса до глубины души.
В две секунды его решение было принято: он поддержит, защитит, спрячет и спасет несчастную актрису. Он возьмет на себя заботу о звезде инкогнито. О прекрасной беглянке. Он будет положительным героем, как в кино, крепким и надежным, на чьем плече плачут недосягаемые, изливая свои драмы, и в кого, после тысячи сюжетных поворотов, влюбляются.
Его жизнь необратимо изменится – ну и пусть.
И он предложил самой красивой груди Голливуда свою кровать – а сам он ляжет на диване.
Он показал ей (это заняло совсем немного времени) весь дом. Здесь, на первом этаже, гостиная и кухня. Трехместный диван «Эктроп» (Икеа), всего сорок евро разницы с двухместным, уточнил он; была хорошая погода, и мы собрали его на улице вдвоем с ПП, моим патроном, но собранный, с подлокотниками, он не проходил в дверь, и ПП, вне себя, снял дверь с петель; в конце концов, когда поднажали, он прошел, но порвалась обивка сзади – к счастью, это не очень заметно; старенькое плетеное кресло, стол и большой кавардак, грязная посуда и прочее. Я не ждал вас сегодня, извинился он, смеясь. Она порозовела. На втором этаже ванная, плитка светло-голубая, мальчиковая, чугунная ванна, огромная, мини-пароход в плиточном море. Быстро – туалет, трусы, носки; хоп-хоп, все убрано. Вот два чистых полотенца, у меня есть еще, если вам понадобятся; а вот и банная рукавичка, ею еще не пользовались, но, хм, это не значит, что я не, она улыбнулась, обаятельно, понимающе, вот шампунь и новое мыло, с миндальным молоком, смотрите, здесь написано. На третьем его холостяцкая спальня, маленькое окошко, за ним уже темнота, луна, смутные образы, именуемые по науке парейдолиями. На стенах: постеры Михаэля Шумахера, Айртона Сенны, Дениз Ричардс, Меган Фокс – голой, Уитни Хьюстон; картинки – двигатели V10 Додж Вайпер, 6‑flat 911.
