Девушки тоже дрались, особенно если речь шла о таком крутом парне, как Алессио. Лето предоставляло уникальную возможность дефилировать с мокрыми распущенными волосами между кабинок для переодевания. Те, кто подходил по возрасту и телосложению, занимались любовью в темноте кабинки — никаких сомнений, никаких презервативов. Если забеременеешь и парень не бросит — дело сделано.
«Теперь уже скоро», — шептались Франческа и Анна. Когда какую-нибудь взрослую девицу привозили на пляж на пышущем жаром скутере, они мысленно сбрасывали ее на песок и усаживались на ее место. «Теперь уже немного осталось», — думали они, когда субботним вечером другие девушки уходили развлекаться, накрасив щеки мерцающей пудрой, покрыв губы ярким блеском, в туфлях на шпильке, а они оставались дома и примеряли наряды под звук приемника, орущего в полную мощь.
Вся жизнь была у них впереди. Жизнь начиналась в четырнадцать лет.
Они вместе плескались в пенистых волнах, когда проходил паром и от этого морская гладь начинала сильнее морщиться. В баре, за столиками парней постарше, их обсуждали уже года два: говорили, что девицы очень даже ничего. Вот подрастут еще — увидишь.
Анна и Франческа, тринадцать лет, скоро четырнадцать. Темненькая и светленькая.
В воде они бултыхались среди парней, их глаз и тел, которые в воде превращались в одну единую массу, в один могучий восторженный организм.
Они развлекались тем, что выхватывали мячик в тот момент, когда какой-нибудь парнишка собирался зашвырнуть его в ворота. Ворота были обозначены двумя палками, воткнутыми в полосе прибоя. А набегающая волна подтверждала состоявшийся гол.
Они носились в толпе, посматривая друг на дружку, часто держась за руки. Природа была на их стороне, и они прекрасно знали, что это мощная поддержка. В определенных кругах для девушки важна только красота. Если же ты уродина, жизни тебе не видать. Если парни не пишут твое имя на столбах во дворе, не подсовывают записки под твою дверь — ты никто. Тогда в тринадцать лет уже хочется умереть.
Темненькая и светленькая, Анна и Франческа, искрились улыбками. Нино, который таскал их на плечах, ощущал тепло их промежности на своем затылке. Массимо, прежде чем бросить девчонок в воду, щупал их, щекотал, покусывал — у всех на виду. А девчонки позволяли первому встречному делать, что ему заблагорассудится, без зазрения совести, ничего толком не соображая, назло тем, кто смотрит. Настоящая жизнь — вот она, только руку протяни.
Но не только они переживали какие-то новые ощущения в теле. Такие уродины, жабы, как Лиза, завернутая в полотенце, тоже хотели бы кататься кубарем в полосе прибоя и сломя голову носиться вдоль берега на глазах у всех.
Девочки в полуразвязанных лифчиках, щедро раздающие тычки и улыбки, ловко кидающие теннисные мячики, казалось, бросали вызов всем. Те, кто смотрел на них, завидовали им, завидовали их грудкам, задницам, бесстыжим улыбкам, которые кричали: да, я существую!
Песок на мелководье смешивался с водорослями, превращался в мутную кашицу. Темненькая и светленькая бегали вдоль моря, ощущая на себе мужские взгляды. Этого они и хотели — чтобы на них смотрели, без всякой причины, просто так. Было ясно, что они так ведут себя с расчетливым кокетством, но все же по-детски непосредственно.
Темненькая и светленькая… Всегда вдвоем, и только вдвоем. Выходя из воды, девчонки держались за руки, как жених и невеста. В туалет в баре они тоже ходили вместе. Прохаживались туда-сюда вдоль пляжа и по очереди оборачивались, услышав комплимент. Их красота угнетала, была жестока. Если Анна иногда здоровалась даже с уродинами, Франческа никому не кивала и никогда не улыбалась — только Анне.
Лето 2001 года им не забыть. По большому счету, даже взрыв башен-близнецов стал для Анны и Франчески частью оргазма, который они испытали, обнаружив, что их тела меняются.
Теперь жалюзи были подняты только на одном окне. Только один мужчина обливался потом на балконе с биноклем в руках.
Энрико упорно разыскивал белокурую голову своей дочери в волнах, среди других подростков, игравших в волейбол, в футбол и бадминтон. С помощью объектива он выхватывал из муравейника рук, ног и грудей фигурку Франчески, фокусировал на ней взгляд, в животной тревоге следил за ее движениями в морской воде.
Вот спина Франчески, покрытая мокрыми светлыми прядями, вот круглая задница, на которую нельзя смотреть никому и никогда. Но Энрико, весь мокрый от пота, смотрел на изящное, идеальное тело, которое его дочь внезапно выставила всем напоказ.
Вместо защитного шлема на нем была потертая кепка «Чикаго Буллс» с парой гвоздей, вставленных по обе стороны козырька.
Он только что дал этому кретину по морде. Специально отстегнул бретели комбинезона, чтобы освободить правую руку. Груз, прицепленный к гигантской лебедке мостового крана, качался в раскаленном воздухе, подобно часовому маятнику. Бицепс все еще был напряжен, как и лицо, вымазанное чугунной пылью.
— Повтори, что ты сказал! — прокричал Алессио, перекрывая грохот. — Повтори, твою мать!
Молокосос потрогал синяк, быстро наливающийся красками.
— Вот, видишь? — Алессио постучал рукой по шершавой поверхности ковша на шестнадцать тонн.
Молокососу и шестнадцати еще не исполнилось.
— Так что там моя сестра делает? Еще раз услышу, — Алессио сплюнул и снова показал на ковш, — сюда попадешь.
Сталь отливают при температуре тысяча пятьсот тридцать восемь градусов. В природе стали не существует, это не железо, которое могут найти геологи. Сталь — это продукт человеческих усилий, электрических реле, механических рычагов и прочего. Сталь — это сплав органических веществ… и порой тушки кота, ненароком попавшего в переделку.
Парнишка опустил глаза. Его совсем недавно взяли на работу, на его подбородке только-только начала пробиваться щетина. Все смотрели на него, довольные, что пришлось понаблюдать за перепалкой.
— Я тебя предупредил! — еще раз прорычал Алессио и закурил.
Пожилой рабочий ремонтного цеха вскарабкался на кран, чтобы проверить тросы. Теперь уже досталось Алессио, который оставил ковш болтаться в воздухе без креплений. Другой рабочий перевернул страницу календаря «Максим». Снятую со спины брюнетку в стрингах и с огромными сиськами сменила блондинка верхом на мотоцикле.
Алессио стянул с себя майку, насквозь пропитанную потом. Никому, даже своему лучшему другу, он бы не позволил сказать такое о сестре. На ум снова пришло словцо, произнесенное молокососом. Чтобы успокоиться, пришлось сделать усилие и проглотить ком слюны пополам с железной пылью.
Пространство между катанками и черной трубой четвертой домны поросло травой; от жары трава давно высохла. Алессио бросил окурок на землю и тут же растер его ногой — в два часа дня запросто может загореться. Затем отключил систему противовесов мостового крана. Кран был впечатляющих размеров: двенадцать метров в высоту и двадцать четыре в ширину. Алессио уже привык к этому зоопарку: в небо вздымались башни и стрелы самых разных видов и цветов — проржавевшие животные с рогатыми головами.
— Придурок рогатый! — крикнул ему мужик из ремонтного цеха. Алессио резко заблокировал трос, и тот чуть не лишился ноги.
В ковшах и пузатых бочках, прицепленных к локомотиву поезда-чугуновоза, булькала плотная черная жижа; цистерны напоминали первобытных существ. Смена Алессио закончилась, и он с удовольствием вылил на себя бутылку воды.
На заводе, где он работал, рождался металл. В цехах лились тягучие водопады стали и чугуна. Раскаленная жидкая масса заливалась в изложницы-мульды — большие формы, помогающие превращать металл в слитки. Каждая мульда краем перекрывала соседнюю, чтобы жидкая масса не проливалась в зазоры. Но она все равно иногда проливалась — и тогда образовывались маленькие лужицы. Затвердевший металл вываливали в желоб, откуда он попадал на платформы. Пустые мульды отправлялись в обратный путь, обдуваемые паром и омываемые известковым молоком.
Материя преобразовывалась в любое время дня и ночи. В порт на гигантских кораблях привозили минералы и уголь, доменная печь работала без остановки. Кровь пульсировала в бешеном темпе, наполняя артерии и капилляры, мышцы набухали и увеличивались — человек, руководивший процессами отливки, сам становился частицей этого необъятного организма.
Прежде чем уйти, Алессио бросил взгляд на блондинку с календаря. Когда он работал, все время хотелось трахаться — так его тело реагировало на контакт с преображающейся материей. У материи было имя и формула, включающая железо и углерод. Экстрокорпоральное оплодотворение происходило в сосуде высотой с небоскреб — в огромной ржавой урне, сторукой и стобрюхой, с треуголкой вместо головы. Но были еще бесчисленные конвейеры, прокатные станы, десятки труб, каждая из которых имела свое назначение.
