Как-то однажды, после очередного купания, мы грязные-грязные стоим у чанов и не знаем где обмыться. Вдруг Лёнька Беленко говорит: «Пошли, к нашему колодцу, там есть ведро и веревка, там и помоемся». Так и сделали, ватагой отправились к Беленковым, там немного отмылись, и я домой пришёл более или менее чистый. В дальнейшем так и делали, накупаемся в Дериной яме и к Беленковому колодцу обмываться. Вот так мы и принимали водные процедуры в возрасте от шести до одиннадцати лет. А когда стал постарше, тогда мне уже было не до этого — началась другая более взрослая жизнь.
Теперь, когда вы имеете представление, о месте, где я родился, где проживали мои родители, я хочу перейти к повествованию другого рода, а именно, дать характеристику каждому члену нашего рода.
Начну описывать от самого-самого, что помню. Начало нашего рода произошло от слияния двух семей путём женитьбы Чухлеб Кондрата Ефимовича на Ласун Пелагее Савельевной. Сначала опишу состав семьи рода по мужской линии, а затем состав семьи по женской линии нашего рода.
МОЙ РОД ПО МУЖСКОЙ ЛИНИИ ПО ФАМИЛИИ ЧУХЛИБ/ЧУХЛЕБ
Глава семьи Чухлиб Ефим Васильевич. Его жена Дубинина Ганна Филипповна. У них родилось восемь детей — семь сыновей и одна дочь, она была младшая. О четверых из них мне ничего не известно, знаю только то, что их забрали на войну 1914 года, и ни один из них не вернулся. Дмитрий болел и рано умер. Остались старший сын Иван, сын Кондрат и младшая в семье дочь Александра.
Мои родители: отец — Чухлиб Кондрат Ефимович, мать — Ласун Пелагея Савельевна. Женились в 1922 году. Для тех, у которых нет фото дам словесный портрет тем, кого знаю, своё видение, а кого не знаю — со слов моих родителей, а также напишу даты и род их деятельности. Сразу вас предупреждаю, что буду рассказывать о каждом члене рода всё, что о нем знаю, от начала до конца, мною будет нарушена хронология событий. Конечно, это не совсем правильно, но иначе нельзя, так как очень сложно уложить всё в хронологию времени.
Родом он из Украины. Прожил примерно семьдесят лет, точно родители мои не знали. По моим предположениям, родился он в 1863 году, а умер в 1933. Год смерти мною указан точно.
По какой-то причине, не известной родителям, он остался сиротой лет 13–14, работал в найме у богача Барабаша Якова Ефимовича. Когда началось переселение народов Российской империи на пустынные земли страны, тогда и хозяин моего дедушки решил перебраться на Ставропольщину.
В один из дней, когда всё было готово к отъезду, когда во дворе уже стояли телеги, гружённые домашним скарбом, и домочадцы хозяина рассаживались в повозки, чтобы из этих мест уехать навсегда, их работник Ефимка (так его звал хозяин) стоял среди хозяйского двора и не знал что ему делать. Ведь если хозяева уедут, то он останется без работы, естественно, без еды и без крыши над головой. Ефимку охватил страх, он знал, что здесь он ни кому не нужен и оставаться ему нельзя, так как остаться в этих местах это равно смерти. И он решился подойти к хозяину и попросить его, чтобы он взял Ефимку с собой. Никто не знает, что думал богач Барабаш в тот момент, когда он разрешил мальчишке следовать с ним, но от моей мамы я слышал рассказ на эту тему неоднократно.
Эта история рассказывалась ею в нежных тонах с чувством доброты хозяина к мальчишке. Вот он, мол, какой хороший, пожалел сиротку и взял с собой. Возможно, она и права, ей виднее. Она хорошо знала то время и нравы богатых людей того времени, сама в девичестве была не бедной, да и самого Барабаша хорошо знала, так как он частенько заходил к ним и с маминой мамой, а моей бабушкой, обсуждал какие-то вопросы, а их было много, особенно перед приходом красных.
Но я думаю, что причина заключается не только в доброте хозяина, а, может быть, в том, что Ефим уже давно у него работал и, по-видимому, не плохо. И в тот момент Барабаш подумал: «А зачем мне в работники искать кого-то, да и неизвестно еще, какой он будет, а этот мальчишка мне известный, так отчего же от добра, добра искать».
Вот так Ефимка, а позже Ефим Васильевич Чухлиб, оказался в селе Большая Джалга. Там он рос, трудился, а когда стал взрослым, то женился на местной девушке по имени Ганна. Всё, что я пишу в этой книге о родственниках, в основном знаю со слов моей мамы Пелагеи Савельевны, в обращении с подругами просто Поля. Отец же мой, Кондрат Ефимович, о своей прошлой жизни рассказывать не любил и не хотел.
Когда я приставал к нему с расспросами, он отвечал: «Сеня, сынок, ну шо я тоби про тэ врэмя скажу, жилы пагано, исты ны було нычого, носыть тоже ны було, оце тоби и вись сказ. Ну, ны хочу я про тэ вримя спомынать, ны пытай мэнэ». Но были времена, когда он ударялся в воспоминания и рассказывал.
Обычно это было в длинные, зимние вечера, когда мы всей семьёй сидели в полумраке при свете еле мерцающего каганца «фитиль» и слушали долгий рассказ отца. Говорил он не спеша, обдумывая то, что будет сказано, иногда в процессе рассказа задумается, низко наклонив голову, как бы вспоминая былое, затем поднимет голову и продолжает прерванное. Иногда в монотонный говор отца вмешивалась мама со своими замечаниями или уточнениями. Обычно это происходило так. Например, отец рассказывает: «Заходэ вин до нас в хату вись мокрый, сапоги грязные». Тут мама перебивает его: «Батько, та яки сапоги, их у него з роду, ны було, вин всэ врэмя ходил в обмотках». «Та знаю, маты, ну хай хоть в моём рассказе в сапогах походе». «Ну, ныхай», — соглашается мама.
В отцовских рассказах частенько поминался Мыкола Шаула, друг его отца, а моего деда. Как только в рассказе он упоминается, то обязательно мы услышим и комедию вместе с трагедией. Вот один из отцовских рассказов. Я буду описывать его на русском языке, чтобы вам легче было читать. Как я уже говорил, мой дед Ефим водил дружбу с Мыколой Шаулой. Их дружба была замешана на взаимовыгодных условиях. Дело в том, что у деда была телега двуколка, но лошади не было, а у Шаулы, наоборот, была лошадь, но телеги у него не было, вот они и кооперировались, если надо было что-то привезти или куда-нибудь поехать.
По характеру Мыкола был человек непоседливый и даже шобутной, но это не мешало им с дедом водить дружбу. Как-то промозглым осенним вечером, мы уже собирались ложиться спать, рассказывает мой отец, как вдруг раздался стук в дверь. Отец открывает хату, влетает Шаула и с порога: «Юхым (Ефим), собирайся завтра рань перерань, поедем на базар за рыбой дверцы» (скорее всего, речь идёт о рыбе под названием «лещ», так как другой рыбы, похожей на дверку, в то время там не было). «Батько говорит, — продолжает рассказ отец, — так не собирались же?» — «Ну, так что, что не собирались? Надо, так соберёмся». Затем спрашивает: «Колёса у тачки смазал?» — «А что их мазать? Они давно смазаны». — «Я это к чему спросил, Юхэм, ты же знаешь моего Буланка, он несмазанную тачку ни за что не повезёт, даже за торбу овса». — «Та знаю, — нехотя отозвался Ефим, — Послушай, Мыкола, а что мы будем там покупать?» — «Что, что, как будто не знаешь?» — «Ну а если завтра непогода?», — засомневался Ефим. — «Погода-непогода, поедем и всё тут. Хоть камни с неба, а по рыбу дверцы ехать надо». Подобных поездок у них было множество. Обычно они заканчивались благополучно, но были и размолвки. Шаула был злой спорщик, да и батько ему не уступал в этом деле. В таких случаях, если не был достигнут консенсус, то для батьки была просто беда. В таких случаях, на самой высокой ноте спора, Мыкола спрыгивал с тачки, выпрягал свою лошадь, садился на неё верхом и уезжал. А батько ему вслед кричал: «Мыкола, а рыба?» На что тот отвечал: «А рыбу я завтра у тебя дома заберу!» В хуторе Мыкола подъезжал к нашему двору и кричал: «Идите до своего батьки, он у лесной полосы телегу тянет».
Мы уже знали в чём дело, и гурьбой шли помогать батьке дотащить телегу до нашего двора. Хорошо, если это было недалеко от дома, ну а если далеко, то приходилось Ефиму Васильевичу ждать или попутки или Шаулу, который дома поостыв, возвращался за брошенным товарищем. Но самое интересное начиналось на другой день, когда утром Мыкола приходил к нам за своими покупками, которые он вчера оставил в отцовской бричке. Тут, как говорится, и начиналась трагедия с комедией, и длилась она долго, но, в конце концов, заканчивались миром, Мыкола клялся больше не оставлять Ефима в поле, а батько обещал больше с ним не спорить.
Как вы уже, наверное, поняли, мой дедушка был безлошадным крестьянином и работал по найму, проще говоря, батрачил. Заработки были небольшие. Такие, что еле удавалось сводить концы с концами, а бывали случаи, что и не удавалось, тогда семья просто голодала. Хоть Ефим Васильевич и сапожничал, но заработки были тоже небольшие. Чинить обувь к нему несли люди бедные, у них тоже ничего не было, так что на этом деле мало что заработаешь.
