Я выехал на дорогу к нефтебазе. На поле шевелились от ветра желтые колосья. К переезду подъезжал товарный состав: много одинаковых коричневых вагонов и цистерны – желтые и черные.
* * *
Зазвенел дверной звонок.
– Откроешь, ладно? – спросила Наташа.
Она сидела у стола и листала учебники за десятый – сегодня сходила за ними в школу. Я встал с дивана, прошел через комнату. Звонок зазвенел еще раз. Я споткнулся о чьи-то туфли в прихожей, схватился за стену, подошел к глазку. На площадке стоял дядя Жора.
– Кто там? – спросил я на всякий случай.
– Свои.
Дядя Жора сел на диван, открыл дипломат, достал два шоколадных батончика «Спартак».
– Держите, молодежь, это вам. Шоколад способствует умственной работе. Доказанный наукой факт.
– Спасибо, – сказала Наташа.
– Спасибо. Как раз такой, как я люблю – с помадно-сливочной начинкой.
– А с шоколадной что, не любишь? – спросила Наташа. – В следующий раз, когда мама купит, я у тебя заберу.
– А я не отдам. С шоколадной я тоже люблю, только немного меньше.
Я сорвал с батончика бумажку, развернул фольгу и откусил. Дядя Жора подошел к столу, взял учебник географии с цифрами 10 на обложке.
– Через два дня я по такому вот точно учебнику стану учить таких же, как вы… бездельников.
– Мы не бездельники, – сказал я.
– Знаю. Что, шуток не понимаешь?
– Понимаю.
– Как магнитофон – пока еще работает? – спросил дядя Жора.
– Ну да, – ответил я. – А что, он должен сломаться?
– Не доверяю я отечественной технике. А тем более сделанной в нашем городе. Хорошие магнитофоны – только японские. Наши – одно название.
– Вы это маме с папой скажите, – Наташа улыбнулась. – Хорошо, что хоть такой купили.
– Мне им это говорить не надо, сами знают. Но исходят из реальных возможностей – что, в принципе, правильно. Но ты, Наталия, уже через два года сможешь при желании купить себе приличный аппарат. Поедешь в стройотряд после первого курса…
– Ой, дядя Жора, давайте не будем загадывать… Надо сначала поступить.
– Поступишь, не волнуйся. И что ты уже записала себе?
– Так, пока еще мало. Тото Кутуньо, Челентано, «Рикки э повери»…
– Сплошные итальянцы, что ли?
– Ну да, а что такого?
– Есть столько хорошей музыки… «Битлз», «Дип Перпл», «Лед Зеппелин», а она слушает итальянцев…
– Все их сейчас слушают…
– И ты слушаешь, потому что все? Или тебе нравится?
– Нравится, в общем.
Я подошел к окну, отодвинул тюль, посмотрел на улицу. Со стороны Зеленого Луга ехал трактор-бульдозер с ковшом, весь в катафотах.
– Во сколько мама придет? – спросил дядя Жора.
– Она сегодня в районо на конференции, – сказала Наташа. – Поэтому, может быть, поздно.
– Ладно, тогда я, наверно, пойду. Передавайте привет ей и папе. И с наступающим Днем знаний. Знаете же, что первое сентября – теперь праздник, День знаний?
– И что это значит? – спросила Наташа. – Что первого в школу не надо?
– Надо, Наталия, надо… С какой это стати правительство вдруг устроит нам всем выходной?
– А зачем тогда такой праздник?
– Ну, есть у нас День металлурга, День танкиста, день еще кого-то… – дядя Жора хмыкнул. – Пусть будет еще и День знаний.
* * *
С разных сторон к школе шли пацаны и девки. Почти все малые несли цветы. Я отвернулся от окна. Наташа вышла из ванной – в белом кружевном переднике, с такими же кружевным воротничком и манжетами. Она взяла из трехлитровой банки букет гладиолусов: всем десятиклассникам сказали принести цветы.
– Комсомольский значок не забыла? – спросил я.
– Забыла. Хорошо, что напомнил. Остался на черном переднике.
– Завяжешь мне галстук?
– Ну ты даешь. Третий год пионер, а галстук завязывать не умеешь…
– Умею. Просто за лето забыл…
Я взял «дипломат» и вышел из квартиры. Наташа ушла минут десять назад. «Дипломат» мне купили еще в мае, но мама сказала не носить до осени, до шестого класса. Он черный, с простыми замками из блестящего металла, без украшений, кроме окантовки. Зато внутри – большой карман на замке, три маленьких кармана и кармашки для ручек. Края я обклеил черной изолентой – как другие пацаны. Если не обклеить, дерматин протрется, и выторкнется деревяшка.
Пацаны лепили на «дипломаты» наклейки с машинками или «бабами», но я не стал, чтобы не содрали. Свою наклейку-«бабу» я прилепил внутри. «Бабы» стоили дороже, чем машинки и всякие другие. Их привозили пацаны, которые служили в армии в Германии. Я купил свою у Гурона из двадцать восьмой за рубль пятьдесят, а ему привез его двоюродный брат.
Коля ждал меня между домами. Его «дипломат» был попроще, без окантовки, но с такими же замками. На обеих сторонах, во всех четырех углах, он налепил наклейки – гоночные машины.
* * *
На Колином балконе сушилось белье – пододеяльники, простыни, наволочки, чьи-то штаны и майка.
Я негромко свистнул. Коля подошел к окну, помахал мне рукой. Я зашел в подъезд, пробежал два пролета. Коля стоял в дверях.
– Заходи. Серый приехал.
Я сбросил туфли. Мы прошли через зал в угловую комнату – «детскую». Серый, Колин брат, сидел на кровати в голубой майке с надписью «футбол». Летом он поступил в минский РТИ. Мы поздоровались за руку.
– На выходные приехал? – спросил я.
Серый кивнул.
– И как Минск?
– Нормально. Ты уже ездил, когда метро открыли?
– Нет.
– И вообще в метро не был?
– Не-а.
– Тогда тем более советую съездить. Мне сразу непривычно было. Смотрю, ищу, где компостер – талончик пробить. Потом вспоминаю, что не надо, что уже заплатил…
– А как учеба?
– Лучше и не спрашивай. Школа по сравнению с этим – первый класс. Неделю только проучились, а столько всего назадавали – и по физике, и по «вышке»…
– Что за «вышка»? – спросил Коля.
– Высшая математика… И по «вышке», и по истории КПСС… Только сиди и учись…
– А в общаге сколько вас в комнате?
– Трое. Не, общага – нормальная, новая, можно сказать. Недавно построили. И от института недалеко.
Коля взял со стола колоду карт.
– Распишем «тысячу»?
Серый кивнул.
* * *
Я прошел под аркой «китайской стены» – так звали длинный дом на Первомайской, рядом с Домом быта, – поднялся по ступенькам шестнадцатой школы. На двери в коридоре висела табличка «Городская станция юных техников. Автомодельный кружок». Я постучал.
Кто-то крикнул:
– Заходи.
Я открыл дверь. Полкомнаты занимала трасса – как в игре «Мототрек», только раз в десять больше. У стен стояли столы, верстак и токарный станок. За столом в углу сидел усатый лысый дядька. Волосы с боков были зачесаны на лысину. Он посмотрел на меня и сказал:
– Ты что, в сарай зашел?
– Нет.
– А раз нет, то что надо сделать? Наверно, поздороваться, да?
– Здрасьте.
– Ну вот, другое дело. Что ты хочешь?
– Автомодельный кружок здесь?
– Да.
– Хочу записаться…
– Зачем?
– Так. Интересно. Модели машин собираю…
– Модели – это одно, а здесь совсем другое. Здесь – спорт. Как футбол или хоккей, только главное – не сила или скорость, а техника. Голова должна быть на плечах, и чтобы руки не под кое-что заточены. Ты понял?
– Понял.
– А если понял, то решай, надо тебе это или нет. Мне такие не нужны, которые запишутся, придут два раза – и с концами. Здесь должна быть дисциплина, строго три раза в неделю – понедельник, среда, пятница. И работать: делать машины – паять, детали вытачивать на станке. В каком ты классе?
– В шестом.
– Учишься как?
– Хорошо.
– Хорошо – это как? Сколько «троек»?
– Нисколько.
– Что, серьезно?
– Могу принести дневник.
– Ладно, верю. Но это – не самое главное. Ты можешь быть хоть отличником, но если руки – как у девочки, здесь тебе делать нечего. Ну что, записывать тебя?
– Да.
Он выдвинул ящик стола, вынул книгу учета с замасленной обложкой, открыл.
– Меня зовут Роговец Александр Григорьевич. Я – кандидат в мастера спорта СССР, тренер автомодельного кружка. А тебя как зовут?
– Игорь.
– А фамилия?
– Разов.
– Ну, смотри. Записался – надо работать. Мне здесь ротозеи не нужны. Это спорт, одна разница, что технический. Как минимум два раз в год – соревнования. Сначала – трассовые модели. В январе. – Он кивнул на трассу. – Но это так, детские игрушки. А потом, в апреле – «область» по кордовым моделям. В Бобруйске. В мае – «республика» в Минске. Туда едет команда, которая выиграет «область». Выиграем мы – едем мы, выиграет Бобруйск – едет Бобруйск.
* * *
В дверь позвонили. Я открыл глаза. Было еще темно. Звонок зазвонил еще раз, потом еще и еще.
– Кто это может быть? – сказала мама папе. – Подойди, мало ли что?
Заскрипела кровать, мелькнула в темноте белая папина майка. Позвонили еще раз.
– Кто там? – спросил папа в прихожей.
Щелкнул замок.
– Папа пьяный, бьет маму… – Я узнал голос Ольки Якимович с четвертого этажа. Она училась на год младше меня.
