Обстрел начался 25 февраля и продолжался до первых чисел марта. Крепость устояла, а немца таки повесили. Где я тогда был? И не помню уже. В Галиции, наверное. Или мы тогда уже ушли оттуда? Весной Юго-Западный фронт немцы с австрияками сильно потеснили. Я не хотел туда возвращаться после госпиталя из-за того, что узнал – моего родного полка больше не существует. А может потому, что там сейчас недостаточно «жарко» для меня.
Про оборону Осовца я читал в газетах. Тогда все об этом писали: русские, французы, англичане, японцы. Внимание всего мира было приковано к этой небольшой русской крепости. «Вот это для меня», – подумал я и стал слезно проситься туда.
Теперь я еду в поезде на Белосток. Оттуда пойду к главной своей цели. Снова на войну. Возбуждение и энтузиазм возрастали с каждой минутой. Одно я чувствовал – чем дольше я в дороге, тем сильнее немец в окопе напротив, а я раскисаю, размокаю от водки в госпитале, от большого количества хороших папирос, от присутствия симпатичных медсестер. А он – крепнет в окопе и становится сильнее меня. Поэтому я тороплюсь. Мог бы я бежать быстрее поезда, не задумываясь выскочил из вагона и побежал бы – туда, где смерть, туда, где некогда думать, туда, где все братья, туда, где никто ни за что не осудит!
А пока от безделья и того, что не находил себе применения, я уже с ума сходить начал – напивался в хлам, в кровь разбивал кулаки о стены, орал во сне. Да и что мне снилось? Мне снились фронтовые кошмары, к которым я, наверное, никогда не привыкну.
Я думал. Много думал. Ведь я и делать больше ничего не умею. Всю свою короткую жизнь служу в армии, я ведь всегда готовился к войне, да и к чему же еще может готовиться офицер? Хотя я никогда этого не понимал, просто учился, ходил на службу, получал жалование. Все изменил наш с Анной разрыв. Наконец я нашёл себя. Мое место там, в окопе: я совсем не приспособлен к мирной жизни. Я не знаю, что делают в мирное время. И понял это я только тогда, когда побывал на фронте. Там, в тылу, все сложно. Ты не знаешь, кто друг, кто враг, кого любишь, а кого ненавидишь, не знаешь, что будешь дальше делать и как жить. На фронте – все по-другому. Там только жизнь и смерть, друзья – в твоем окопе, враги – напротив, что дальше делать – прикажут. Просто выполняй приказ – и будет тебе похвала. Будь смелым – и будет тебе уважение. Все просто. Люблю когда просто.
Я курил и смотрел в окно.
– А все-таки, как Вы думаете, отстоим мы Отечество?
Я аж подскочил от неожиданности. Это был молодой прапорщик – тот, который менее разговорчивый.
– Прикажут – отстоим, а прикажут – сдадим с потрохами, – хмуро говорю я.
– Я не стал бы так шутить, – с укором заявляет он.
– А я и не шучу.
Затягиваюсь. Ну что ты от меня хочешь, парень? Не хочу я с тобой разговаривать. Хочу, чтобы поезд быстрее колеса крутил.
***
Белосток
18 Июля 1915 г.
Слава Богу, приехали. На станции людно. Постоянно прибывают эшелоны. Привозят людей и боеприпасы, забирают раненных и гражданских, которым посчастливилось получить билет и выбраться отсюда. Рядом с нашим поездом стоит эшелон со скотом. Неизвестно, скот эвакуируют или привезли провиант для армии, но душек там стоит аховый. Тороплюсь скорее убраться оттуда. Надо узнать, как добраться до крепости.
– Эй, поручик, окликнул, меня кто-то.
Да это же капитан Белов! Он меня догоняет, на лице со шрамом улыбка от уха до уха. Прямо сама доброта! Ни злобы, ни обиды. Все как я и думал, просто нервишки пошаливают, но это для фронтовика – норма.
– Вам куда? – спрашивает он.
– В ад, – улыбаюсь я в ответ, – в Осовец.
– Я там с начала войны служу и Вас не помню,– недоверчиво косится он на меня.
– Так я после ранения по предписанию.
– Эх, не повезло вам, поручик, отправили вас в самую заднюю точку этой планеты. Ну, ничего, давайте вместе пойдем, чай вдвоем дорога веселее будет. Если вы не возражаете, конечно.
– Да какие тут могут быть возражения, – весело говорю я.
Он мне нравится, этот капитан. Видны манеры, но свой в доску. Видать солдаты его любят. Они вообще любят тех, кто попроще. А кто может быть проще Белова? Невысокий, коренастый. Круглое, простое лицо, короткая стрижка. Ну, ни дать ни взять крестьянин от плуга случайно оторванный. Портят это впечатление лишь военная выправка и аккуратность, которые за один день не вырабатываются. Даже если снять с него форму, то все равно видно, что в армии он давно.
Общаться с ним было легко и приятно. Я узнал, что он из Екатеринославля. Почти земляк – из Новороссии.
– Давно воюешь? – спрашивает он у меня.
– Да вот, с ноября месяца.
– И где служил?
– Юго-Западный, – коротко говорю я.
Не люблю разговаривать о том, что лично я видел на войне. Пожалуйста, Илья Григорьевич, ну не расспрашивай меня об этом. Ведь я ничего у тебя не спрашиваю. Что захочешь – сам расскажешь.
Он как будто бы прочитал мои мысли, сразу перевел тему на медсестер в госпитале. Вот это тема для обсуждения! Про женщин и все, что с ними связано – в любых количествах!
Мы шли и травили байки, порой настолько не правдоподобные, что в пору было говорить: «Ой, да не верю я вам», – но никто такого не говорил. Потому, что другой темы для разговора у нас все равно не было. О войне ни он, ни я говорить одинаково не хотели.
***
До Осовца мы добрались через два дня. Вроде за эти два дня ничего не ели и шли в основном пешком, но уставшим я себя не чувствовал. Я был в своей стихии!
Тут даже пахло иначе, чем в тылу. А полуразрушенные укрепления так радовали глаз. Наверное, я сумасшедший. Я смотрел на воронку от снаряда и прямо чувствовал тот запах пороха, чувствовал, как тряслась земля. От этого захватывало дух и учащалось биение сердца. Да, я точно псих. Умалишенный и изредка вменяемый, но, черт возьми, как я за всем этим скучал! И как же я здесь счастлив, хотя это еще не передовая, это только третья линия фортификационных сооружений. Как же мне не терпится попасть на передний край!
Чего не скажешь про Белова, он стал хмурым и угрюмым. Ему здесь совсем не нравится, он до сих пор не бросил оружие и не побежал лишь из-за невероятного мужества и осознания своего долга перед Отечеством. Ему тяжело, он ненавидит войну всеми силами своей души. Он на пределе, это видно по взгляду, по тому, как едва заметно дергаются мышцы его лица, когда он смотрит вокруг. На войне у каждого свой предел прочности. Белов свой предел уже перешагнул. Он уже другой, не такой как раньше. И никогда уже таким не будет. Как и я, как и остальные. А ведь начинали мы все одинаково. Просто теперь мы смотрим на войну по-разному. Он видит смерть, я вижу жизнь, а кто-то вообще уже ничего не видит и уже ни к чему не стремится. Для него война – трагедия, которая забрала у него друзей, которая забрала его! Он не принял перемены в себе. А для меня война – то, что дает мне силы жить дальше. Но таких как я и таких как Белов объединяет одно – мы выживаем, в отличие от тех, кто стал безразличным.
Мы направлялись в штаб, нам нужно было доложить командованию о своем прибытии, а мне – еще и узнать где мне предстоит дальше служить, ибо в моем предписании об этом не говорилось решительно ничего.
Комендантом крепости был генерал-майор Николай Бржозовский. Думаю, стоит немного сказать об этом человеке. Точнее об этом человеке стоит сказать много, но я знаю лишь то, что писали в газетах, да рассказы сослуживцев, которые с ним когда-нибудь пересекались. Настоящий офицер, участвовал во всех войнах, начиная с русско-турецкой, прославился своим бесстрашием, имеет боевые награды. Именно он приказал повесить немецкого парламентера, после неудачного штурма крепости. Я бы за таким в огонь и воду…. Хотя, мне только прикажи, так я за любым в огонь и воду. Лишь бы огонь с водой были.
К нему в кабинет очереди нет. Первым к нему заходит Белов. Он пробыл там недолго, думаю, они с генералом хорошо знакомы.
– Ну? – спрашиваю я.
– Буду снова командовать своим батальоном. Тебя подождать? – мы уже на «ты».
В ответ я только кивнул. От волнения у меня аж колени тряслись. Вот я совсем близко к цели! Сейчас, только узнаю, каким подразделением предстоит командовать, потом на передовую – принимать командование!
В кабинете было два офицера: комендант и его начальник штаба. Они стояли над картой, им было не до меня.
– Ваше превосходительство, поручик Милютин для прохождения дальнейшей службы прибыл, – я отдал честь и встал «смирно».
– Полковник, определите его куда-нибудь, – сказал Брожорский, даже не посмотрев на меня.
Начальник штаба наконец-таки оторвался от карты и посмотрел на меня.
– Поручик, примите командование 13-й ротой 226-го Землянского полка. На постой вас командир батальона определит. Все, свободны, поручик.
Я козырнул, развернулся «кругом» и вышел из кабинета. Капитан терпеливо меня ждал. Мы вышли из штаба и закурили.
