В Средней Азии каждый мужчина — кулинар, и те, у кого есть время, готовят на свою компанию плов или жаркое из привезенных с собой продуктов.
Но в некоторых случаях чайханщики, не особо обремененные работой, готовят к обеду казан плова или казан шурпы. Вот в такие чайханы в округе и ездили ребята Фалина. И хотя еда в чайхане была отменная, плата умеренная — не намного дороже, чем в столовой, местная власть периодически пресекала такое частное предпринимательство. Не раз, проехав километров двадцать до чайханы, где они только вчера обедали и договаривались на завтра, уезжали, что называется, не солоно хлебавши. Огорченный чайханщик с сожалением разводил руками, мол, участковый пригрозил крупным штрафом. Вот тогда, прикинув, сколько времени теряют строители на обед и как неразумно используется транспорт, решил Фалин на собственный страх и риск открыть чайхану для своих рабочих рядом с объектом.
И чайханщика подыскал подходящего — фронтовика Махсума–ака, пенсионера. Должности в штате такой, конечно же, не было, пришлось оформить старика монтажником. Нарушение, разумеется, а что делать?
Соорудили печь, сколотили айваны, навесы, посуду за счет профсоюза приобрели. Идея пришлась всем по душе, так что за несколько дней все было готово. Даже добровольные помощники у Махсума–ака объявились. Только дрова да уголь для самовара и мангала доставали чайханщику, а остальное Махсум–ака, человек в округе уважаемый, добывал сам, разве что иногда машину просил — за барашком в горы к чабанам съездить. И повелось с тех пор: день шурпа, день плов, иногда жаркое или шашлык, а по весне — домлама, и весь обед с лепешкой, чаем — рубль.
Повеселели монтажники, да и старик помолодел, чувствовал себя при нужном деле. Семь месяцев работала чайхана, шутливо прозванная высотниками на парижский манер «У Максима». Но нашелся кто-то, настрочил бумагу в народный контроль, что, мол, Фалин отбивает клиентов у общепита и держит мертвые души в бригаде монтажников. На один такой сигнал реагируют куда быстрее и эффективнее, чем на тысячу в адрес общепита… И Фалину, и монтажникам досталось тогда… И, хотя ребята уверяли, что с их ведома и согласия числится в бригаде повар и норму его они выполняют с гаком, ничто не помогло. Им сказали, что если бы они Гагарина в бригаду зачислили или работали, предположим, по почину «За того парня» (конечно, предварительно согласовав кандидатуру с райкомом), тогда — совсем другое дело, а повара ни в коем разе нельзя. В общем, даже собирались передавать дело в суд… Во всей этой истории Фалину было больше всего жалко старика — ведь это он втянул Махсума–ака в авантюру. И когда вместо суда вдруг предложили возместить «ущерб, нанесенный государству»,— а исчислялся он почти в тысячу рублей,— Фалин вздохнул облегченно и, не задумываясь, внес деньги в кассу. Но еще долго, пока не уехал, чувствовал себя виноватым перед стариком и старался реже попадаться ему на глаза. Так что прелесть чайханы Александр Михайлович знал хорошо.
Разъезженная, с разбитыми обочинами дорога убегала назад, селения встречались не часто, вокруг лежала выжженная степь: пейзаж напоминал скорее Казахстан, чем Узбекистан, сказывалось безводье. Азиз рассказывал о кишлаках, лежащих на пути, показал Богарное, ближайшую от Маржанбулака станцию, куда поступали грузы и оборудование для комбината. «Далековато… Из–за тридцати километров дважды перегружать каждую тонну стройматериалов»,— мелькнула у Фалина мысль. Но тут же решил, что проектировщики правы: тянуть новую ветку железной дороги не имело смысла. Готовую продукцию будут увозить раз в неделю или даже в месяц в бронированном автомобиле или на вертолете.
Но все же с обидой, годами копившейся на проектировщиков, подумал: «Конечно, так уж они и расстараются для нашего брата строителя. «Как-нибудь доставят» — вот и все их решение». Да, строим одно, а у каждого свои интересы: кому — подешевле спроектировать, а кому — понадежнее построить. И, как бы проверяя себя, спросил у Азиза:
— Кирпич поступает на поддонах?
— Я поддоны видел только в Москве, удобная штука,— уклончиво ответил Азиз.
— А цемент, надеюсь, в мешках?
— В прошлый выходной наши комсомольцы работали на воскреснике: пять вагонов цемента неожиданно пришло. Я разгружал вместе с ребятами. Валом, конечно. Пока перевозили, наверное, полвагона по дороге выдуло, зона-то у нас ветровая.
— Я так и думал,— подытожил Фалин, а Азиз так и не понял, о чем это он.
— Вот здесь вы пока будете жить,— Азиз лихо тормознул возле вагончика под номером «66».
Фалин выпрыгнул из машины, огляделся. Они находились почти в центре хорошо спланированного, с улицами и переулками, городка, состоявшего из типовых бытовых вагончиков. Такого множества новых бытовок Фалину до сих пор видеть не приходилось. Хотя все вагончики были пронумерованы, на бытовках красовались яркие надписи, свидетельствовавшие о ведомственной принадлежности — «Минстрой», «Стальконструкция», «Тепломонтаж», «Энергострой», «Узбекзолото»… И еще, и еще. Приезжий человек легко мог отыскать кого надо. Судя по количеству вывесок, снабжение золоторудного комбината было на высоте, наверное, ни в чем отказа не знали. Эта мысль на миг порадовала Фалина.
Азиз уже внес вещи и ждал у входа.
— В другой половине вагончика,— шофер показал рукой,— живут трое наших бетонщиков. Они из кишлака Яван. Домой ездят только на воскресенье, очень далеко добираться. Народ семейный, солидный, спать ложатся рано, и вам мешать не будут. К слову, готовят они себе сами… Так что, если столкуетесь, вам будет удобнее — не придется думать об ужине или обеде. О вашем прибытии они знают. Ну, как будто все. Утром, в девять, начальник проводит планерку, где и представит вам всех инженерно–технических работников. До свидания, Александр Михайлович.— С тем словоохотливый Азиз и отбыл.
В бытовках Фалин живал не раз, но эта была новой, улучшенной конструкции и планировки: окна, на манер поездных, хорошо открывались и были из небьющегося стекла, отопление спрятано под обшивку стен и настил пола, что и говорить — полный комфорт!
— Жить можно и нужно! — сказал себе Фалин. Распахнув чемодан, достал фотографию и прикрепил кнопками над кроватью, аккуратно заправленной неизвестной пока комендантшей.
С фотографии глядела юная девушка, снятая в строгой школьной форме, при фартучке, которые носили даже выпускницы в уже далекие шестидесятые годы. Эта фотография темноглазой девочки в белом передничке над изголовьем взрослого мужчины порою казалась нелепой, но другой карточки у него не было.
Фалина не однажды спрашивали: сестренка? И он коротко кивал в ответ: да, мол. Но девушка с грустными глазами, едва заметной родинкой на щеке не была его сестренкой. Не была она и женой…
Женился он поздно, в двадцать восемь, когда работал уже главным инженером, а развелся через год с небольшим. Оказалось, что Фалин по натуре — однолюб. Та первая, безответная любовь к милой девочке из соседней школы в провинциальном городке на западе Казахстана осталась в нем на всю жизнь. «Пьянея звуком голоса, похожего на твой» — ничего подобного Фалину так и не пришлось испытать, хотя как хотелось ему встретить девушку, чем-то похожую на Тамару. Только однажды он позволил себе заслушаться голосом девушки, в котором уловил волновавшие его некогда нотки, и она тут же почувствовала, что имеет какие-то ключи к недоступному Фалину.
Вика Кораблева, инженер планового отдела, как и многие на тракторном заводе, который они строили, была влюблена в главного инженера. Еще там ему предсказывали головокружительную карьеру, и, будь он чуть тщеславнее и практичнее, что ли, уже в Павлодаре мог бы стать главным инженером крупного объединения «Тракторстрой». Да и как было не влюбиться в Фалина: молод, порядочен, талантлив. А перспективен — аж дух захватывает. Такому и в Москву перебраться — стоит только захотеть. Хотя поклонников у Вики было немало, настойчиво замуж никто не звал. Она не любила Павлодар, на ее взгляд, он сплошь был населен незамужними женщинами, а мужчины были заняты лишь одним — работой.
Энергии инженеру Кораблевой было не занимать, а уж если женщина что-то замыслит, остановить ее невозможно. Она как движущийся под уклон локомотив — несется, пока есть путь. И вот тактика наступления разработана, кони роют копытами землю, шашки наголо. Вперед! Для начала Вика обменяла свою двухкомнатную квартиру на однокомнатную, зато на одной лестничной площадке с Фалиным. В любом случае она не особенно проигрывала: долго оставаться в холодном, ветреном Павлодаре не собиралась.
Потом она познакомилась с бабушкой из соседнего подъезда, которая убирала квартиру и вела несложное хозяйство Фалина. Так Вика впервые вошла в квартиру Александра Михайловича и увидела на стене фотографию.
