— Стой паршивец!.. Я тебе что сказала!?… Стой… поймаю хуже будет!
Потом Антон явно поддался, дал себя догнать, но мать только раз успела ожечь его ремнём по руке. В следующее мгновение он уже поймал конец ремня, и началось "перетягивание каната", причём шестидесятикилограмовый сын явно перетягивал восьмидесятикилограмовую мать.
— Пусти… отдай… я тебе что сказала!? — изо всех сил, двумя руками пыталась вырвать ремень Лена, который сын удерживал одной.
Но когда Антон выпустил ремень, Лена едва не упала… На этот раз она разозлилась по настоящему, и сын, наконец, тоже по настоящему испугался и хотел спрятаться в будку летнего душа, закрыв за собой дверь, но не закрыл… Мать успела поставить на порог свою ногу, и Антон не решился её прищемить… Беглецу некуда было деться…
Что происходило там, Сурин уже не видел, так как находился от будки сзади и сбоку. Но то, что места для двоих там мало, осознавал. Сначала слышались шлепки — Лена лупила сына, потом… Потом послышалась какая‑то возня, от которой сотрясались дощатые стенки будки, потом как будто всё стихло… Сурин ничего не понимал… Наконец, послышался голос Лены:
— Пусти… пусти сейчас же… мне же больно!
Потом опять шлепки, но уже не ремнём, а как будто рукой… и из кабинки вылетел красный как рак Антон с ремнём в руке. Он добежал до бани и бросил ремень за поленницу дров и тут же побежал к картофельной делянке и начал энергично обирать с ботвы жуков. Лена вышла из будки где‑то полминуты спустя, поправляя сбившуюся косынку и купальник, на щеках пылал яркий румянец. Она подошла к смиренно работавшему сыну и с минуту, что‑то строго ему выговаривала. Антон разогнулся и с виноватым видом пошёл к поленнице, достал ремень и принёс, подал матери. Та неловко, по‑бабьи замахнулась… но не ударила, а погрозила, и снова что‑то стала говорить… Антон опять приступил к работе, а Лена продолжала стоять рядом и читать нотации. Убедившись в уже полной покорности сына, она вернулась к своему корыту…
Исмаил окончательно разочаровался в лидерах чеченского освободительного движения когда началась вторая война с русскими. После Хасавьюрта, когда федералы с позором ушли из Чечни и, казалось, свершились чаяния многих поколений чеченцев… Исмаил тоже пребывал в эйфории. У него даже не возникало естественной для чеченца мысли о мести за семью, хоть он и знал фамилию и звание командира солдат, которые «зачищали» его село в девяносто шестом. Гостивший тогда в их доме младший брат жены Султан зачем‑то стал стрелять по солдатам с чердака. Братья жены вообще были крайне несдержанны, в общем, настоящие чеченцы. Солдаты, конечно, ответили на огонь «всеми имеющимися средствами» и из‑за этого сумасшедшего мальчишки погибли все, жена, отец и мать Исмаила. Спасибо Аллаху, что у них с женой ещё не было детей.
В момент той трагедии Исмаил с полной боевой выкладкой совершал марш с гор на равнину, где накапливались отряды боевиков, чтобы штурмовать Грозный. Кто виноват в случившимся? Как человек разумный, инженер, выпускник нефтяного института, Исмаил понимал, прежде всего, спровоцировавший солдат Султан, как чеченец он должен был обвинять русских собак. Узнать имена конкретных убийц оказалось невозможно, но их командира… Его имя узнали родственники жены. Они тоже хотели его выследить и отомстить ещё в ходе войны. Тогда это было возможно — нищие русские офицеры и прапорщики не только продавали оружие своим врагам, находились и такие кто продавали и своих подчинённых… командиров, товарищей. Нищета очень часто бывает движущей силой подлости. Но тут случился Хасавьюрт и война кончилась. Искать того майора, ехать в Россию? Исмаил не поехал, и не потому, что простил, просто он посчитал, что инженер‑нефтяник куда нужнее в новой, независимой Ичкерии. Ведь столько работы, надо восстанавливать промыслы, нефтеперегонные заводы, нужно добывать нефть, получать из неё бензин, керосин, мазут… продавать всё это, чтобы иметь средства для восстановления разрушенной родины, чтобы превратить Чечню во второй Кувейт, Эмираты…
Увы, его ожидания не оправдались. Все три года независимости никто ничего не строил, не восстанавливал, кроме частных особняков вновь образовавшейся чеченской знати. А нефть добывалась и перегонялась на кустарных заводах не ради общенационального благоденствия, а той же вновь народившейся знатью, полевыми командирами и доходы шли им в карман. По всей Чечне ездили на джипах и грузовиках вооружённые банды, издевались над не успевшими убежать русскими, не щадили и "худородных" чеченцев, иногда сталкивались в кровавых схватках между собой. Но работать… работать мало кто работал.
Одним из таких немногих был Исмаил. Он поработал у одного, второго "атамана"… конструировал и собирал миниперегонные нефтезаводики. Но он происходил из малочисленного, бедного, "худородного" тейпа, потому к нему и относились почти как к рабу, платили гроши. Когда Басаев затеял свой рейд в Дагестан, Исмаил окончательно осознал то, о чём подозревал уже давно. Что во главе святого дела стоят в лучшем случае авантюристы, а в худшем обыкновенные бандиты. Он сразу понял, что грядет новая война. Эти безответственные уроды, оказавшись на вершине власти, совершенно не дорожили миром, столь необходимым Чечне, нужным чтобы встать на ноги, укрепиться, заявить о себе в мировом сообществе, заявить не зверствами и отрезанными головами. Исмаил считал себя цивилизованным человеком и потому был готов отказаться от мщения за семью. Ведь жизнь его близких, как и десятков тысяч других погибших чеченцев, это плата, жертва Аллаху за независимость. Но почему… неужто этих жертв мало? О Аллах, почему ты, даровав чеченцам победу, не даровал ни одного достойного, мудрого правителя? Разве такие лидеры нужны народу, который два века борется за независимость?
Не захотел Исмаил вновь идти под командование этих, или недалёких, или звероподобных людей, так бездарно растранжиривших плоды великой победы девяносто шестого года, тот великий шанс, растоптавших великую мечту, за которую отдали жизни столько чеченцев и в этом и в прошлом веке, а теперь ещё отдадут и в веке грядущем. Он успел выехать до вступления федералов, сначала в Кабарду, где сел на поезд Нальчик‑Москва…
В Москве ему не к кому было обратиться кроме Вахи, второго брата погибшей жены. Он не хотел с ним связываться, но ничего другого не оставалось. Ваха тоже был в Москве не "тузом", а шестёркой, работал у богатых московских чеченцев, занимавшихся перегоном и торговлей иномарками. Туда же устроился и Исмаил рядовым шофёром, перегонять машины из Германии в салон‑магазин, который держали те самые чеченцы. Именно во время одного из этих перегонов Исмаилу удалось отличиться. И в школе, и в институте он хорошо успевал по немецкому языку. Среди же родственников хозяина фирмы, составлявших руководство, преобладали либо люди без образования, либо с "купленными" дипломами. Это обстоятельство и способствовало тому, что Исмаила в конце концов повысили из рядовых шоферов в менеджеры. У него появилась возможность снять квартиру, нормально одеться… Во сне он иногда видел родителей. Но со временем их лица отдалились, изгладились. А вот жену он помнил до ярчайших подробностей. Почему жену? Наверное, всё‑таки он не такой чеченец как большинство. Впрочем, ему об этом постоянно напоминали с самого детства. Не джигит… тебе бы женщиной родиться. Зато умный, — обычно отвечал отец, когда его чрезмерно доставали за слишком уж тихого сына, за то, что не играет в дикие игры с ребятами, за то, что любит читать книжки, сидеть за уроками…
Ваха, старший брат жены, напротив, стопроцентный "джигит". В узком кругу он часто хвастал, как славно повоевал в первую войну, сколько русских отправил к их Богу. Почему не пошёл воевать в девяносто девятом? От таких вопросов он под различными предлогами уходил. Впрочем, догадаться было нетрудно, хоть и злобен Ваха, но не дурак, и перегонять машины ему нравилось куда больше, чем рисковать жизнью в горах. Может, потому он и проявил такую энергию в поисках виновного в смерти сестры и брата, чтобы иметь веское оправдание пребыванию в Москве. В Москве Ваха попутно скорешился с чеченскими уголовниками, стерегущими бизнес своих земляков и заодно стригущими дань с ряда московских фирм и банков. Ваха тоже участвовал в их "акциях". Одновременно с помощью московских чеченцев он продолжал поиски, и вот…
Ваха заглянул в офис к Исмаилу и с важным видом предупредил, что вечером зайдёт к нему на квартиру… Вечером Исмаил встретил родственника внешне приветливо, они сели за стол, выпили, и тут Ваха заговорил резко, вызывающе:
— Ты собираешься за семью мстить, или нет!?
— Как мстить… откуда мне знать, где тот майор? Он сейчас поди воюет… Может, и в живых нет его!? — растерянно отвечал Исмаил, предчувствуя, что Ваха не просто так зашёл к нему.
