Якуб пожелал этого Алоису от всего сердца, но чего-то все-таки испугался. Алоис ведь хочет, чтобы их кучер ушел на войну… Сразу Якуб это до конца не осознал, но у него возникло ощущение, что все дни, которые он прожил с Алоисом и которых было немало, стали теперь только тем, о чем говорят: «Что было, то прошло».
Алоис разговорился:
— Знаешь, что означает быть кучером, настоящим кучером? Не только свозить зерно, дрова и навоз. Это означает ездить в город. На ярмарку. На станцию. Объезжать хорошие мельницы. И когда господский кучер входит в трактир, в руках у него бич, а на голове — шляпа… Вот!
— Я желаю тебе этого, Лойза! И я также буду рад, если добьюсь своего.
По дороге домой Якуб зашел на кузницу. Она стояла пустая и холодная. Через закопченные окна можно было увидеть черные стены. Якуб разглядел висящие на стене молоты и дуги подков над потрескавшимися мехами.
Остывшая в самый полдень кузница — к несчастью.
И кузнец Якеш собирался на войну. На фоне черной стены кузницы Якуб вдруг увидел странную усмешку Алоиса.
Алоис Машин, который до сих пор сидел наклонившись, глядя на свои сцепленные между колен пальцы, выпрямился.
Якуб улыбнулся. Чуть-чуть, так, что этого не заметили даже те, кто сидел ближе всего к нему. Будто одним рывком с чего-то страшно таинственного было сброшено покрывало, и все стало на свои места. Не было даже необходимости внимательно рассматривать боязливо бегающие глаза, а сегодня к тому же еще жаждущие чего-то необычного.
Он отпил воды и сказал:
— Вон тот человек разрешил мне говорить. Хорошо, спасибо. Но где микрофон?
Несколько человек рассмеялись, большинство же предпочли молчаливо переваривать эту неповторимую неподготовленную шутку.
Молодой человек из первого ряда, который привлек его внимание особым мечтательным взглядом, встал, еле сдерживая смех, но все же уважительным тоном ответил:
— Моя фамилия Фулин, пан Пешек… Это помещение сравнительно небольшое, а цветы делают акустику отличной. Вас хорошо будет слышно и без микрофона.
Однако человек, который ввел Якуба, взмахом руки восстановил тишину на тот случай, если бы молодой человек захотел продолжать.
— Да, ваш вопрос справедлив. Вы просили дать вам возможность выступить по радио. Разумеется, вы будете иметь такую возможность, но у нас здесь существуют определенные обычаи и правила. Все, что идет в эфир, предварительно должно хотя бы немного проверяться. Когда я с вами говорил по телефону, вы отвергли предложение предварительно записаться на магнитофонную пленку. Ну что ж, у вас есть право не доверять нам, мы хорошо знаем, как лучше склеить или вырезать пленку. — Эти слова вызвали веселое оживление в зале. — Но согласитесь, что за передачу по радио несем ответственность мы, хотя ни в коей мере не хотим диктовать вам, что нужно говорить. Мы только хотим узнать это заранее.
У Якуба от этой длинной речи едва не закружилась голова, но он признал, что в общем этот человек прав. Он только подумал: «И для этого вас тут должно быть тридцать человек, и для этого здесь должен быть Лойза…» Но Якуб не сказал ни слова, и человек продолжал:
— По телефону вы говорили, что вы старый коммунист и не согласны с тем, что происходит сегодня. Но, пан Пешек, мы здесь тоже в основном коммунисты. И также кое с чем не согласны. Могли бы вы поподробнее сказать нам: с чем не согласны вы?
Якуб с удовольствием посмеялся бы над этой прелестной формулировкой: «Мы здесь тоже в основном коммунисты», но на это уже не оставалось времени. Шпаги скрестились. Было ясно, что из этой ситуации выкрутиться нелегко, но говорить надо.
— Я скажу это просто. Мне не нравится, что вы клевещете на все, что мы сделали после Февраля, и что вы клевещете на Советский Союз.
Это было сказано столь кратко и четко, что большинству слушателей, к кому относилось это обвинение, стало ясно, что с этим деревенским стариком будет очень трудно завязать дискуссию о сложностях процесса возрождения[2]. К счастью, никакой такой дискуссии на сегодня не планировали.
Человек с приятным лицом проговорил после нескольких секунд молчания:
— Это все, пан Пешек?
— А что, разве этого мало?
— Ну, смотря как к этому подойти. Обвинение серьезное, но вам надо это доказать. Вы действительно уверены, что все обстоит так, а не иначе?
— А как может быть иначе?
В третьем ряду поднялась рука, раздался приятный голос:
— Не согласен с формулировкой! Это нечестно!.. Зачем пан Пешек будет здесь доказывать, что мы клевещем на все, что было сделано после Февраля? Он пришел сюда не для этого и наверняка к этому не готов. Давайте сделаем наоборот и будем говорить конкретнее. Пусть пан Пешек сначала расскажет нам о том, что с того Февраля сделал он сам. Он лично. Уж это он наверняка знает наизусть.
У Якуба неожиданно возникло чувство, что оба косогора, между которыми протекает ручей и на берегу которого стоит его дом, начали постепенно сближаться. У него нет привычки говорить о своих заслугах и даже вообще вспоминать о них. Да и какие это заслуги! К чему его хотят подвести? Почему он должен упорно раздумывать, как при игре в шахматы? Он же хотел высказать от сердца…
Молодой человек в первом ряду выкрикнул:
— Согласен! Кто за это предложение, пусть поднимет руку!
Над головами поднялся лес рук.
Якуб хотел сказать: «А меня не спросите?» Но вовремя понял, что они могли бы расценить это как проявление страха. Он понял, что они специально старались подвести его к этому, и прочитал на их лицах вопрос: струсит или нет?
Под впечатлением этой мысли он сказал:
— Я лично никаких заслуг не имею…
В зале раздался смех, сквозь который Якуб услышал, как молодой человек, представившийся Фулином, сказал:
— Но вас же не просят рассказывать о ваших заслугах…
Первый удар дубинкой. У Якуба потемнело в глазах. Он понял, что таких дубинок у них припасено много. И как раз поэтому он не должен дрогнуть! Стараясь держаться как можно спокойнее, он посмотрел на молодого человека и потом, когда стало тише, сказал:
— А не могли бы вы, молодой человек, быть немножечко любезнее и позволить мне закончить свою мысль?
Молодой человек встал и проговорил, так почтительно склонив голову, что не было бы стыдно даже английскому дипломату:
— Простите, пан Пешек. Договорите, пожалуйста, свою мысль.
Потрясающий театр! Якуб на мгновение даже сбился.
«Я не ждал, что меня встретят с распростертыми объятиями. Я предполагал, что если уж до этого дойдет, то будем дискутировать — возможно, бурно, с употреблением соответствующих выражений. Но это в том случае, если речь пойдет о деле. А они только забавляются. Не могу же я ошибаться. Они все это считают развлечением. Откуда у них такая уверенность, что все на их стороне? Пойму ли я это? Дадут ли они мне возможность это понять?»
— Спасибо, — сказал он сухо и продолжал: — Я лично не имею заслуг, но если говорить о том, что проделано с Февраля, то надо говорить и о них.
«Боже мой, где я? Вот там на меня смотрит Ярослав, сын Алоиса, известный редактор. Неужели он не знает об этих заслугах? Десять лет его статьи начинались словами: «Снова гигантский успех социализма». Да разговариваем ли мы вообще теперь на одном языке?»
Не успел он продолжить, как из зала раздался голос:
— Насколько я понял, вы хотите рассказать о заслугах не своих, а чьих-то еще. Но не это нам надо, пан Пешек. Об этих заслугах мы тоже хорошо знаем. Мы читали и до сих пор еще читаем «Руде право». Рассказывайте, пожалуйста, о себе.
Возможно ли это? Люди вдруг перестали друг друга понимать! Перестали понимать смысл слов, которые произносит кто-то другой!
Ах, как же элегантна и остроумна их речь! А Якуб всю свою жизнь с большим удовлетворением что-нибудь делал, нежели говорил.
— Почему я должен говорить о себе? Я не для этого сюда пришел.
— Но это было бы слишком просто, вам не кажется? Вы хотите критиковать нас, не сказав при этом ни слова о себе. А может, вы не подлежите критике?
В зале снова раздался смех.
Якуб чуть заметно прищурил глаза. Он был убежден, что это специальная задержка, но, если они этого хотят, пусть слушают.
— В партии состою с начала двадцать второго года…
Атмосфера в зале сразу переменилась. Как будто все ждали именно этой фразы. Трудно сказать, как это уловил Якуб. Может быть, по нескольким подсознательным движениям или по особому блеску глаз. В зале раздался голос, который до сих пор не звучал, и напряжение снова резко возросло:
— А как вы попали в партию, пан Пешек? Вас рекомендовал туда граф Чернин или вас приняли потому, что вы выдали своего товарища?
На первый взгляд это были пустые слова. Но Якуб не сдержался. Он встал и крикнул:
— Кто кого выдал?!
