Наблюдаю, как Глитц ослабляет галстук и, выскользнув из туфель, вытягивает ноги под столом. Я, выжатая как лимон, сижу напротив. Внешность у Глитца незаурядная. Серебристые волосы, продолговатое лицо, крупный нос и проницательные голубые глаза, что даже иголку в стоге сена заметят. Если бы Глитц не работал в сфере современного искусства, то стал бы классным детективом. Так и вижу его в стильном пальто и при бинокле.
– Отличная работа, Ребекка. Рамы хорошо смотрятся.
– У вас дырка в носке, – улыбаюсь я, глядя на торчащий большой палец.
Глитц тоже смотрит на свои ноги.
– Вот как.
Я поигрываю ручкой.
– Не думала, что вы из тех, кто носит дырявые носки.
Он отвечает не сразу.
– Жизнь полна неожиданностей. – Глитц задерживает взгляд на мне, и я отворачиваюсь, заранее зная страшный вопрос. – Как ты?
– В порядке. Мне кажется или здесь жарко?
– Честно в порядке или ты под столом пальцы скрестила?
Я показываю руки – никаких скрещенных пальцев. После похорон Олли, шесть недель назад, Глитц решил дать мне отдохнуть от работы, но я не могла вынести и мысли о том, что останусь одна в нашей квартире. Я так и не починила штангу для душа.
– Видите? Честно, – притворяюсь я.
– Тогда как насчет пойти выпить?
За последние три года мы с Глитцем стали хорошими друзьями и временами ходим в бар или ресторанчик после работы.
– Господи! – восклицаю, вчитываясь в записку, которую забыла передать ему днем. – Звонила Марти! У вас сегодня вечеринка… Том… – пытаюсь разобрать собственный почерк. – Том Бейли?
– Вот черт!
Марти – жена Глитца. Она пухленькая и милая. Любит носить бледно-желтые свитера и золотые украшения. Она позвонила мне чуть ранее со словами: «Как там его величество, в настроении?» Я ответила «да», и Марти быстренько рассказала о вечернем мероприятии, подчеркнув, что Глитцу не отвертеться.
Однако он и бровью не повел.
– На этих вечеринках и слова не разобрать.
– Может, пора приобрести слуховой аппарат?
– Ох, и ты туда же? Мне вторая жена не нужна.
– У моего папы такой есть. – Я умалчиваю, что отец этот аппарат никогда не носит.
– Что? – криво усмехается Глитц. Я снимаю свою куртку со спинки стула, и тут меня слегка качает. – Позвони Марти и скажи, что меня ограбили на улице.
– Нет. Сами звоните и говорите, что вас ограбили.
– Не могу. Эти негодяи отобрали у меня телефон.
Смеюсь.
– Я отдам тебе картину Ламонта, которую ты так любишь, – торгуется Глитц.
– А-а, заманчиво… – Я присаживаюсь. Кружится голова.
– Ребекка? С тобой точно все в порядке?
– Нет. – Тру глаза. – Наверное, надо пойти домой, прилечь.
– Я вызову такси.
Я пытаюсь встать, но снова теряю равновесие и хватаюсь за край стола.
– Ребекка!
Перед глазами снуют, как головастики, черные точки.
– Сядь, сейчас же!
– Странное чувство… сейчас в обморок упаду…
Он мигом оказывается рядом, пробует лоб рукой. По мне градом катится пот. Глитц вдруг рывком опускает мою голову вниз, между колен. Я отзываюсь стоном. Мне плохо.
– Не помогает? – Теперь Глитц хватает меня под руки и тянет вниз.
– Что вы делаете? – возмущаюсь я, падая на пол.
– Особое положение. Поднимай ноги!
Как только я их поднимаю, Глитц подскакивает со словами, что сейчас принесет воды.
– Мне дурно… – бормочу я. Перед глазами туман.
– Держись, – настаивает Глитц.
Вернулся ли он, я уже не помню.
Окончательно пришла в себя я только в больнице. Молодая темноволосая девушка-врач, на вид в два раза меня младше, измеряет мое давление. Нас скрывает задернутая желтая штора в цветочек.
Смущенный Глитц сидит у моей кровати на пластиковом стуле, рядом с держателем бумажных полотенец. В такси по дороге сюда он рассказал, что я пробыла без сознания по меньшей мере минуту, и мне немедленно нужен врач. По-моему, Глитц слишком драматизирует, но он и слушать ничего не желал, даже когда мне более-менее полегчало.
– Я обещал Марти за тобой присмотреть. Она говорила, что тебе не стоит так скоро возвращаться к работе.
– А может, вы просто хитрите, чтобы не пойти на вечеринку?
– Самую малость.
– Давление в норме, – прерывает нашу беседу врач, записывая что-то на листе, прикрепленном к серому планшету.
– Значит, мне можно домой?
Она кивает.
– Да, мы уже вас полностью осмотрели.
– Замечательно. Спасибо.
– И вы, и ребенок в порядке.
– Чудненько. Прекрасно. Постойте… и кто?
Глитц врезается плечом в держатель полотенец.
– Ребенок в порядке, – повторяет девушка, с любопытством поглядывая на тихонько ругающегося Глитца.
– Я беременна? – Она не знает про Олли. Это невозможно. У меня не может быть ребенка!
Врач кивает.
– Простите, наверное произошла ошибка.
Да она шутит!.. Однако врач качает головой и поворачивается к Глитцу в надежде увидеть адекватную реакцию. Тот как воды в рот набрал.
– Ну, поздравляю вас… обоих… – произносит она.
Три недели спустя мы с Китти переносим ящики и коробки в арендованный фургон для перевозки мебели.
Доктор предположила, что я беременна уже девять недель.
– Уезжай из Лондона, Ребекка, – сказал Глитц, стоя на моей кухне тем же вечером.
Он обвел рукой беспорядок, стопки нераспечатанных писем, забытый на столе вчерашний ужин…
Он прав. Жить здесь слишком больно. Меня повсюду преследует тень Олли, а теперь появилась новая забота – будущий малыш. Только куда мне податься?
– Ребекка, тебе нужно побыть с семьей. Оставайся там сколько захочешь.
– Сейчас мне всего-то нужно выпить чаю, – покачала я головой.
Глитц выдернул вилку из розетки и внимательно на меня уставился. Утром, перед работой, я гладила платье, но была уверена, что все выключила…
Мы проезжаем мимо здания фирмы «Дейри Крест» на трассе А316. «Смотри, там на крыше коровки», – однажды заметил Олли.
Сегодня я не могу поднять на них взгляд, поэтому смотрю на Китти, которая с мрачным видом сидит за рулем, огненно-рыжие волосы собраны в хвост. Когда мы впервые встретились у школьных ворот, меня сразу притянули ее янтарные глаза. Никогда раньше таких не видела. Как и я, Китти выросла в Винчестере. Правда, ее родители много лет назад переехали в Кент, поближе к сыну и внукам.
Я смотрю в окно, понимая, что буду безумно по ней скучать.
– Я буду скучать, – произносит Китти, словно прочитав мои мысли. – Кому же теперь звонить после очередного кошмарного свидания?
– Ты по-прежнему можешь звонить мне.
– Это уже не то… Ох, черт, не хочу, чтобы ты уезжала.
– И я не хочу.
А ведь я никогда не ценила те вечера, когда мы встречались после работы, смотрели фильмы, ели, смеялись и обсуждали всякие веселые происшествия. В пятницу вечером Олли, пара его друзей, Китти и я ходили по клубам. В субботу утром мы неторопливо завтракали. На выходных я часто уговаривала Олли пойти на художественную выставку, а по вечерам он водил меня на концерты. Утро воскресенья мы обычно проводили в постели, но потом все же тащились на долгую прогулку и обедали с друзьями в пабе. Олли обожал традиционное воскресное жаркое.
Жизнь была такой простой…
– Если станет совсем тяжко, я куплю надувной матрац, и ты сможешь жить у меня. Идет?
– Идет, – с улыбкой одобряет идею подруга.
Мне будет не хватать моих друзей, а особенно – Китти и старых университетских товарищей, Сильви и Джейми. Сильви работает в компании, которая занимается креативным маркетингом, и между делом играет с огнем, встречаясь с начальником. Джейми открыл собственный бизнес – его фирма снимает на видео крещения и свадьбы. От него так и веет теплом. Когда он появляется, будто солнышко выходит из-за туч.
Сильви, Джейми и Китти помогли мне освободить квартиру. Я боялась касаться вещей Олли. Бумаги, разбросанные по столу, рукопись книги, наша фотография с корнуоллского пляжа в рамке… все, как он оставил.
Сборами руководила Китти. Она работает на Пикадилли, в консультационной фирме по вопросам карьеры и образования, специализируется на трудных подростках. Однако ее истинные способности – организаторские. Мы с Олли всегда смеялись над тем, как она себя ведет в супермаркете. Не успевали мы еще до него доехать, как она уже прикидывала содержимое рядов с товарами: «Я возьму яйца, хлеб, молоко, ты возьми фрукты, овощи, сыр…»
– Все жду, что она вот-вот достанет секундомер и дунет в свисток, – шутил Олли.
В нашей квартире она принимала твердые решения, но в то же время была чуткой и не торопила меня, особенно когда дело дошло до части шкафа, где лежали вещи Олли.
Каждый раз, открывая ящик или сервант, я тонула в ворохе воспоминаний. Все, чего я касалась, имело свою историю. Радость в глазах Олли, когда я в прошлом году подарила ему винтажный проигрыватель; мы его увидели на ярмарке старья в Брайтоне, а когда он отвернулся, я взяла у продавца визитку. Олли включал пластинки, когда садился за книгу. Больше всего он любил Make You Feel My Love Боба Дилана. Олли сыграл ее на пианино во время нашей свадьбы.
