Тито ясно написал: «лишаю себя жизни». И лишил себя жизни из за нее.
В первый раз в своей жизни Мод почувствовала угрызение совести.
– Если бы я была более верной или делала вид, что верна ему, то…
– Не думайте об этом – успокаивал ее Ночера. – Угрызение совести самая бесполезная вещь. Лучше идите домой и ложитесь спать. С похоронами я сам все устрою.
Мод поцеловалз ещераз лоб Тито, подмазала кармином губы и пошла к себе домой, туда, где она проводила детские годы, и где пахло едой.
Из уважение к ее горю отец деликатно спросил, какой костюм лучше всего надеть на похороны.
В доме умершего появились полицейский нрач и священник; врач сейчас же ушел, а священник ставался с полчаса.
– Мой бедный друг был атеистом – заявил Ночера.
– Нет никакой необходимости, чтобы покойный был веруюшим – обяснил священник. – Довльно, чтобы верующими были оставшиеся.
Начались длинные подсчеты на священников, певчих, свечи, ковры и т.д.
После священника началась та же история с похоронной процессией, гробовщиком и музыкантами. Наконец принесли гроб. Ночера извлек желтую пжаму и облачил покойного согласно его желанию.
Траурная процессие двинулась: музыканты, монахи и монахини, духовенство, а затем гроб. За грбом Мод, Ночера, отец Мод в пальто покойного, которое было точно на него сшито, и масса мужчин и женщин, которых Ночера никогда и не видел.
Не обошлось без обычных в таких случаях толков и пересудов: говорили о покойном и о Мод, судачили о причинах смерти и приписывали ее о Мод, кто какой-то катастрофе, а кто и тому другому. Истины во всем этом было столько же, олько и в диагнозе обоих врачей…
По окончании печальной церемонии Ночера проводил Мод до дому, открыл ей калитку и дал на выбор одну из урн с пеплом покойного.
– Все равно сказала она – и взяла первую попавшуюся.
Редко случается, чтобы наследство делилось так мирно.
Какой жалкой показалась Мод ее квартира, после того, как она привыкла к большим гостиницам и шикарным виллам современных крезов.
Только несколько недель, как она вернулась в Турин после своего последнего выступления в Сенегалии, чтобы удалиться от жизни и запереться в той бедной комнате, где она провела свою юность.
Тут она нашла старые открытки, пожелтевшие тетради, коробочки из- под конфет, старые ленточки. В памяти ее воскресли старые воспоминания: место, на котором Тито впервые поцеловал ее; обстановка, при которой произошло ее «падение» с человеком, о котором она почти ничего и не знала.
Ей показалось даже приятным запереться навсегда в этой комнате и жить и умереть среди воспоминаний. Тут она хотела остаться со своими угызениями совести, что не была Тито верной или не дала ему иллюзии верности. Но теперь она посвятит себя памяти о нем: Тито должен был быть п о с л е д н и м, как он и хотел.
Тяжелой утратой для нее был отезд Пьерины, которая получила беccрочный отпуск.
По комнате были раccтавлены сундуки с билетиками разных гостиниц и пароходов.
На столик, который должен был заменять письменный стол, она поставила карточку Тито и урну с его пеплом.
Этот серый порошок был Тито. Нога? Голова и рука? Два ребра и шея? Как знать, какие части пришлись на ее долю при дележе!
– Среди этих воспомиеаний – думала она я могу приготовиться к смерти.
Будучи в Париже, Пьетро Ночера не имел ни разу случая присмотреться ближе к Мод: если бы он увидел ее там среди настоящих парижанок, она показалась бы ему бедной провинциалкой.
Но, когда увидел ее в Турине, сразу заметил ту притягательную силу, которой обладают женщины, повидавшие свет. Преданность ее покойному тронула его: отсюда недалеко и до других чувств.
Однажды утром – три дня спустя после похорон – Мадлена пила утренний кофе у себя на балоне, когда ей подали письмо. Она быстро прочла его и написала карандашом на первом попавшемся под руки куске бумаги:
«Дорогой Ночера. Вы не любите меня. Вам только так кажется. Не пишите мне больше так, как сегодня. Никогда не буду ни вашей, ни кого- либо другого! Тито должен остаться последним»
Через день ей передали новое письмо от Ночера, который высказывал желание расцеловать ее прекрасное тело.
Она подошла к зеркалу, которое отражало ее всю, и ответила
178
«Дорогой Ночера. Я очень иохудела. Болыпе я не могу любить и не хочу, чтобы меня кто-либо любил. Последней моей любовью будет Тито которому я и останусь верной до гроба».
На следующий день она ждала письма, но его не было. Ждала два дня, три дня, и беспокойство охватило ее.
Почему Ночера не настаивал?
– Тебе письмо, Мадлена.
– Спасибо, папа.
Это было последнее восторженное пнсьмо от Ночера, который заклинал ее придти в один уединенный, поэтический домик. Он писал ей, что любит ее и не может без нее жить.
Мадлена задумалась на некоторое время, потом взяла бумагу и конверт, и спокойно, с очаровательной улыбкой написала: «В четыре буду у тебя. По-целуй меня».
Стала искать пропускную бумагу. Ее нигде не было. Не было и песку. Но на глаза ей попалась урна, в которой хранился серый порошок.
Мадлена взяла ее, посыпала свежие чернила и снова всыпала порошок в урну. Вложила весточку в конверт, отдала посыльному и на минуту задумалась: музыкальная пауза…
Прикусила верхнюю губу, чтобы придать ей более свежий вид, потом умело подвела обе губы кармином.
179
Нашла самый маленький ключик и открыла однн из чемоданов.
На душе у нее было легко и весело.
Напевая игривую песенку, она стала на колени и начала выбирать самые тонкие чулки, в которых нога выглядела голой.
