У Соборских жителей лица какие-то «ну поел, поспал, надо бы еще поесть, а чего?», а у Нафигулиных сквозь черные очки такой напор, такой фонтан чего-то! Обычно, когда едет по дороге кран «ивановец», то люди, не раздумывая, шарахаются от него прямо в канаву, ну вот и тетя Фая с коровой тоже попятились, а дед Сергей чмокнул раз, чмокнул два и проснулся!
И все бы ничего, да тут на грех просто вбежала в Фаину калитку соседка Маруся с двумя сумками. Она бежала всю дорогу из магазина и ни на кого не смотрела, а ругалась сама с собой по поводу мороженых рыбных палочек, которые, потеряв бдительность, купила вчера в палатке, пожарила, съела, отравилась и побежала сегодня с утра ругаться с прорвой-продавщицей, а та, не будь дурою, такого тете Марусе насказала, нажелала и практически начала тетю Марусю охаживать гирей, и если бы не Марусины быстрые ноги…
– Мышцы накачиваешь? – спросил дед Сережа у Подковыркиной и преградил своей клюкой Марусе путь.
– Хочешь пошшупать? – быстро нашлась бедовая не только на язык Маруся и протянула деду длинную в кожаной тапочке ногу.
Тетя Фаина сделала вид, что не слышит этих игривостей, и ждала Малышку, пока та почешет бок об забор и зайдет в калитку.
Дед Сергей щупать не стал и вежливо убрал клюку – мол, иди, куда шла.
– К-к-а-ак не стыдно! На старости лет! У-устроили-и-и групповуху-у! – от своей калитки громко высказалась Злата и, отстегнув телефон, демонстративно начала по нему звонить: – Москва?
И только тут Маруся увидела все семейство Нафигулиных, сразу же забыв о рыбных палочках и потасовке у рыбного ларька:
– Ах ты! Ух ты! Явились – не запылились! – кинув сумки с крупами в разные стороны, тихо начала и громко закончила Маруся. – Ой, что сейчас будет, ой, держите меня, ой, не завидую-ууу!..
Если вы слышали пожарную сирену и не оглохли, то… продолжайте слушать:
– Убили насмерть дедушку! С крыши убили! – заорала тетя Маруся на всю улицу, и, что странно, никто не прибежал смотреть – что за страсти? Всегда лучше притвориться глухим.
Семья Нафигулиных, так и не успев войти в свою калитку, стояла как раз напротив Фаины и коровы. Корова меланхолично жевала, а тетя Фая ждала, что будет дальше.
– Сво-о-о-о-ло-чи-и-и-и! – набрав побольше воздуху, уже поспокойнее продолжала Маруся.
– Ты же женщина, а как выражаешься, – наконец встрял Валентин Михалыч между Марусиными … ями и … дями . – Матерно ругаешься, как не стыдно… Ты же женщинааа.
– А-а-а-а! – дождавшись вражьего ответа, завопила Маруся еще голосистей и, подпрыгнув на месте, помчалась к Нафигулиным, правда, за забор не вышла, а стала выкрикивать сквозь него: – Убил дедушку, окаянный! Убил такого дедушку! Вон, сидит, не дышит совсем! Теперь как он женится? Как? Ирод!!!
А убитый дедушка тем временем встал еле-еле и подошел поближе к забору, Марусе и Валентину Нафигулину, которому эта канитель с матерщиной на всю улицу была, по-видимому, так неприятна, что он побагровел, вспотел и только оглядывался на зятя в черных очках, Злату в мятой юбке и при телефоне и жену Зою, которая смотрела куда-то вдаль на крышу и трубу и вечерний месяц в небе.
– Да они пьяные, папа, пойдем! – надменно и почему-то в телефон, сказала Злата. – Хамка! Ккакая жже хамка! Всякое не пойми что на папу орать вздумало!
– Ах, ты вонь рейтузная! Твово папу надо на цепь сажать, он же бешеный! Ой, чего тебе будет! Ой, швабра по тебе плачет! И веник! – закричала еще шибче Маруся и, странное дело, помолодела прямо на глазах – румяная, прямая и по всему забору не ходит, а прыжками передвигается. – Твой папа зачем дедушков с крыш сбрасывает? А-ась?..
– Я-а-а? – удивленно переспросил Валентин. – Так вон дедушка-то живой, да я… Правда, Зой? – обернулся он к Зое. Та закивала и велела:
– Пойдемте! Устроили тут! Файка, заткни ей рот, а не то я сама заткну. Слышишь? Мой Валяша ни под каким винегретом мухи не обидит! Весь Краснофлотск Валю знает!
Тетя Фая продолжала стоять правее коровы, не глядя на сестру и на все семейство Нафигулиных. Дед Сережа повис на заборе и рассматривал Нафигулиных пристально, как обычно летчики снисходительно озирают всех бескрылых.
– Да, – крякнул дед, рассмотрев, наконец, пухлую, бледную Злату с ног до головы.
– Ты чего это на мою дочуру глаза вывинтил?.. Валера, не спускай! – благостная улыбка отчего-то сошла с лица Валентина за какие-то пять секунд. Зять Валерий сделал вид, что недослышал. – А-а?.. Свою сноху оглядывай!
Как-то сразу стало ясно, что Валентин отчего-то деда Сережу не любит. Хотя раньше они, ну до полета, совсем даже не ругались и не дрались. Жили как в параллельных мирах. Один на Пухляковской улице города Соборска, другой на улице Дачной в Краснофлотске, дом 9, кв. 50.
* * *
А на орущих людей тем временем смотрел столетний старый дом. Смотрел, вздыхал и уже начал трещать половицами, потолками и тяжелыми стенами. Ажурные прогнившие наличники, свидетели сотни зим и миллиона дождей, подслеповато щурились на старых и не очень людей. Люди были намного моложе дома. Так обычно седая бабушка, без улыбки, но с расплавленным любовью сердцем, наблюдает за родными внуками…
Чего они ругаются?
Жить так хорошо…
А Валентин, не зная, куда деть руки, и беззвучно раскрывая рот, подошел почти к самому забору, за которым находились и Фаина, и Маруся, корова тоже все слышала, а на заборе висел дед Сережа и помалкивал, разглядывая теперь уже Зою – в длинном черном платье с разводами. Зоя рылась в сумке, искала ключи от своей калитки. Злата отвечала кому-то в телефон:
– Ладно… Ладно… Нет, все пиво не пейте! Нам с отцом оставьте…
Валерий, зять, грыз ногти и поглаживал живот, рассуждая про себя, что неплохо бы сейчас на верблюжьем одеяле под яблоней поспать, и чтобы тихо.
– Пенек! Пьяница! – вдруг азартно выкрикнул Валентин и подскочил к тому месту забора, на котором повис дед. – Нажрался и сам с крыши навернулся! Алкота уличная! Притворяется! С палочкой прыг-прыг! Я вот тебе!..
И глянул на деда, ой, нехорошо так глянул.
– Ах ты, варнак! – вдруг тихо выговорил дед Сережа, поднял палку и со всей силы хрястнул ею по потному черепу Валентина Нафигулина, семидесятитрехлетнего старца, мужа, отца, деда, бывшего начальника и владельца двух дач и двух автомобилей «Ока».
«Хряс-сь!» – послышалась реакция соприкосновения черепной кости, обгоревшей на солнце кожи на лысине, капель пота и суковатой желтой палки.
На Пухляковской улице повисла толстая тишина. Обычно после такой тишины в лучшем случае родят собаки, в худшем – кого-то калечат.
Про собак сказать не берусь, не было времени проверять, но у Валентина в голове образовалась борозда, он осел, закатил глаза, хотел упасть прямо в лопухи у дороги, передумал и, покачиваясь на гнутых ногах, – молча! – пошел к себе в дом. В свою половину.
И за ним быстро ушли в черных очках, с сумками на плечах, сперва Злата, потом Зоя, путаясь в подолах своего черного платья, и удивленным метровым шагом прошествовал зять Валентин, мяукнув брелоком-сигнализацией.
– Миу! – сказал вслед своим хозяевам многострадальный автомобиль «Ока».
Сережа Фазанов, сын деда Сергея, по нынешним временам был совсем неправильным. Абсолютно не злой. Нет, постоять он за себя еще как мог, но вот не сказал ему отец, во избежание непредсказуемых последствий, что с крыши его скинул Валентин, а не голова у него закружилась, а Сережа сам ни о чем таком и не подумал. Зачем? Разве людей с крыш скидывают? Жизнь не гонконгский боевик, а соборские старики – не каскадеры.
И поэтому продолжал исправно здороваться с Валентином Михайловичем, Зоей и даже отвесил комплимент Злате, своей ровеснице, когда та, подоткнув юбку, дергала редис с грядки.
– Златка, ну ты наклонилась так! – перегнувшись через забор, удивился Сергей, прикрыв один глаз пустым ведром.
– Как? – разозлилась Злата. У нее с детства реакция на окружающий дурной мир и дремучих людей была одна – колючая.
– Офигительно! – не растерялся Сергей. – Ты чего, Злат?..
– Не может быть! Не могу поверить в такое счастье, сам Сережа со мной заговорил, – надменно продолжила Злата. – И чего твой старый дурак тебе наплел?
– Какой дурак? Старый? Ха! – не понял Сережа и не сообразил, что Злата «дураком» называет его отца.
– Не понял?! – не поверила Злата и вгляделась в Серегину добродушную морду, то есть, конечно, лицо, но очень большое и круглое. – Ну, ты и жук! Жук и есть! Дай я тебе руку пожму!
– Может, лучше – ногу?! – высунулся в окно супруг Валериан и стал наблюдать за ситуацией.
Тетя Фая со своего огорода слышала весь этот разговор, и было ей не по себе, даже нет, было ей – неприятно, что над Сережей смеются. И решила она Сереже про крышу не говорить, но намекнуть, что с родственниками у нее случились большие нелады по причине их зловредных помыслов и коварных планов.
