Светлана Борминская - Дом золотой

Хотя, как умерла баба Катя, знала вся Пухляковская улица, одни ангелы так умирают, тихо, не болевши. Всем бы так…

Что с Валентина взять? В нем черт сидит, и нет ему покоя. Другой бы любовался на внученьку золотоволосую, мастерил бы с внучонком какой табурет. А он не может, черт ему покоя не дает, в печенку кусает! Тошно Валентину, зачем люди живут? Только бы Валентин жил и семья Валентинова.

Сколько бы еще длилась охота на Файку – неизвестно.

Может, и померла бы тетя Фая от многая обид…

Но пора мне закругляться, история подходит к концу, и тетя Фая остается до конца ее живой. А что будет дальше с ней, мне неизвестно. И с любовью ее что будет, я не знаю. Я уезжала из этого города, меня нашла судьба, и я выходила замуж.

Шло лето. Хорошее было лето, несмотря ни на что.

И наступил сентябрь. Теплый день. И ничего не предвещало того происшествия, которое вот-вот должно было случиться, а именно начаться и закончиться.

Надо вам сказать, что дом в то лето трещал и вздыхал особенно тяжело и намного чаще, чем когда ему было девяносто девять лет, девяносто восемь и, конечно уж, девяносто семь…

Тетя Фая уговаривала дом не трещать так, ведь оборвется внутри какая-нибудь жилочка, старенький нерв – и все, шлите телеграммы…

Дом соглашался и только вздыхал, проглатывая вместе с Фаей обиды, и терпел, терпел, терпел, но, видимо, последний год все-таки доконал его теми дрязгами, которые устроили Нафигулины тете Фаине.

В то утро, как всегда, тетя Фая повела корову пасти и пошла не одна, а с дедом своим Сережей. Прошло утро, наступил полдень, три часа дня, четвертый час…

И дом упал. Всему на земле есть начало и пребудет конец. Сто двадцать лет для деревянного дома – мало это или много? (Спрошу у соседей, они умные.)

Не знаю, выждал ли дом, пока тетя Фая уйдет с коровой на луг или зазевался и упал нечаянно?

Как раз только-только вошла и прилегла поспать Зоя, к ней с бочку присоединился Валя, а следом через пятнадцать минут приехал на желтом «Москвиче» Юрий со своей третьей женой Ниной. Не был сколько лет, а тут приехал. Юра с Ниной сразу уединились в своей комнате и, открыв по баночке «пльзенского», разглядывали паутину в углах.

И дом упал.

Сначала сложилась крыша, раздавив изъеденные древоточцем бревнышки перекрытий, потом потолок раздавил стены и упал на дубовый пол… Поднялась такая пылища!

А на заливном лугу в те мгновенья шел престранный разговор.

– Какой ты у меня отчаянный! – смахнув с деда паутинку, сказала тетя Фая.

– Я бедовый, – строго поправил дед Сережа.

…А из Фаиного окошка, взмахнув бумажными крыльями, вылетела толстая цвета засахаренного меда «Лапипундия» и шлепнулась на пионовый куст.

Вечером, поохав у обрушенного дома, в котором копошились побитые, в синяках и шишках родичи, тетя Фая вместе с коровой пошла ночевать к мужу деду Сереже Фазанову. Хотя соседка Маруся тянула ее к себе разве что не силой!

А ночью тетя Фаина положила на колени, отогнув фартук, свою «Лапипундию».

– Господи, Царица Небесная, последняя страница!

И не думая, круглыми буковками, свернутая в сердечко рука тети Фаины вывела:

«Кажется – вся жизнь впереди, а все уже кончилось. Или еще нет?

Скажи, Господи?..»

На синем лугу у зеленой реки сидели на перевернутой лодке Фаина и дед Сережа. Корова глядела на себя в реку и не могла наглядеться.

– А все-таки, Фая, стала ты моей, – вытащил «беломорину» дед Сергей.

И смотрит на Фаину, не мигая, строго.

– И не стала, – машет прутиком тетя Фаина.

– Нет, стала!

– Не стала!..

– Стала!

– Не стала!

– Не супротивничай, – советует дед.

– Так мы ж невенчанные, Серый! – важно выговаривает тетя Фаина. – Грешники и есть…

– А-а-а…

– Вот тебе и а-а-а…

Занавес