Стефани какое-то время созерцала дело своих рук, затем встала и налила себе еще джина с тоником. Вернувшись к секретарше, она, не садясь, осушила свой бокал и поставила его на столик.
— Будете знать, как играть в дипломатические игры с жизнью и смертью людей, — сказала она. — Как пытаться выдать меня за сумасшедшую. И, может, теперь вы заставите этих сукиных детей признаться в своих преступлениях? Или же нефть ударила вам в голову, и вы их защищаете…
Она взяла со стола чашу со льдом и вытряхнула ее содержимое себе в сумку. Та стала теперь куда легче. Стефани направилась к двери. Но у нее был скверный характер, и она об этом знала. Даже в джунглях нью-йоркской моды за Стефани закрепилась репутация человека, с которым лучше обращаться почтительно или, по меньшей мере, с осторожностью. Прежде чем уйти она вернулась к столику, взяла голову Бобо и поцеловала ее в лоб.
— Good-bye, you son of a bitch,[68] — нежно сказала она.
Она положила голову Бобо на колени секретарше — теперь ту наверняка ждет приятное пробуждение — и вышла. Шофер такси вновь заговорил о Северном полюсе, и Стефани спросила себя, а пришло бы ей в голову положить лед в сумку, если бы не его рассказ.
Шофер, похоже, немного удивился, когда она объявила ему маршрут, и им пришлось вернуться, чтобы заправить полный бак. После этого он взял курс на горы.
Не было ничего безмятежнее этого часа, когда солнце уходило прочь, закончив свое поджигательское дело. Дорога спустилась в долину Ширана, где в воздухе стояла пыль, поднятая вечерними стадами, а высокие скалистые стены, прочерченные водопадами, давали тень, благоухавшую жасмином и еще какими-то дикими растениями, названия которых Стефани не знала, но которые напоминали одновременно и мяту, и мирру. Но из пустыни уже долетало жгучее дыхание сахардима — так шофер преисполненным почтения голосом называл царство песков.
Оазис Сиди-Барани показался спустя два часа. В агонизирующем небе, над густой стеной зелени, возвышались четыре белых купола дворца, выхватывая друг у друга последние лилово-пурпурные обрывки дня. Стефани с облегчением вздохнула и улыбнулась: только одному человеку в этой стране она могла доверять, и это был ребенок. Один лишь ребенок мог успокоить ее своей невинностью — а она в этом так нуждалась после стольких предательств, низости и коварства…
Дискуссия продолжалась два часа, а Руссо еще не удалось вставить ни слова. Слева от него сидел посол Соединенных Штатов Хендерсон — устроившись в кресле и свесив с подлокотника руку с томно изогнутым запястьем, он укрывался за крайней вежливостью, которая на дипломатическом языке означает несогласие. До того как войти в кабинет министра, он взял Руссо под руку и сказал:
— Предоставьте действовать мне. У всех маленьких стран поднимается настроение после того, как они чем-нибудь обидят гражданина Соединенных Штатов. Для них это что-то вроде психотерапии.
Господин Самбро, министр иностранных дел, был симпатичным человеком с тонкими и нервными чертами лица. Позади него на стене висел портрет Виктора Гюго, французского поэта девятнадцатого века, что ошеломило Руссо, хотя он и не мог сказать почему.
— Господин посол, я очень прошу вас доложить своему правительству, что мы предъявляем ультиматум Соединенным Штатам, — говорил господин Самбро.
Хендерсон принял еще более любезный вид. Прежде ультиматум, как правило, означал войну, однако словесная инфляция, распространившаяся от Африки до Индийского океана и вызвавшая рост беспомощности и бессилия, привела к тому, что слова эти полностью лишились смысла. Так что теперь «ультиматум» означал не что иное, как глубоко прочувствованное мнение. Посол склонил голову.
— Разумеется, — сказал он. — Менее чем через час я передам каблограмму с ультиматумом Вашего Превосходительства в Государственный департамент.
Очки господина Самбро сверкнули.
— Не в Государственный департамент, — сказал он, повысив тон. — Самому президенту Никсону.
Посол, похоже, был в полном восторге.
— Полностью согласен. Я пошлю ее президенту лично. Можете на это рассчитывать. Ее отправят немедленно.
Руссо начинал восхищаться дипломатом: он, должно быть, обладает чертовской силой характера, раз еще не стал алкоголиком…
— Эта история с самолетом — отвратительное злодеяние! — доказывает, на что готовы пойти наши враги, чтобы спровоцировать у нас гражданскую войну, за которой последует иностранное вторжение… Так что вы скажете президенту следующее: или Соединенные Штаты поставляют нам вооружение, о котором мы просили два месяца назад, или мы раздобудем его в другом месте. Соблаговолите отметить, что мы особенно настаиваем на получении тактического ядерного оружия. Разумеется, мы используем его, только если сами подвергнемся нападению. Мы готовы дать все необходимые гарантии. Но мы требуем ядерного оружия и не-мед-лен-но.
Руссо вытер лоб дрожащей рукой. Он всё еще надеялся, что ему это снится. Приветливая улыбка посла застыла, немного искривилась, казалось, что она вот-вот переломится надвое, но Хендерсон очень быстро взял себя в руки, и улыбка вновь стала теплой, ободряющей, оптимистичной, в стиле «ну а как же иначе, да сейчас же!». Руссо мысленно пожал ему руку. Это был ас.
— Наши соседи устраивают провокации и готовят интервенцию. Соединенные Штаты должны поставить нам ядерное оружие.
Позже посол сказал Руссо, что его удивила не сама эта просьба. Она была простым проявлением тревоги, потому что вообще-то господин Самбро был человеком мирным. Нет, его поразило удивительное совпадение: тем же утром его семилетний сын тоже попросил у него ядерное оружие.
— Я не премину это сделать, — сказал он, подразумевая, вероятно, передачу «ультиматума». — Тем не менее, господин министр, мое правительство поручило мне задать вам один вопрос. Мы слышали, что вы передали в Южную Африку очень крупный заказ на поставку оружия. А именно — в «Талликот тул компани», если мне не изменяет память…
Лицо господина Самбро стало мраморным.
— Шпионаж, — сухо прокомментировал он.
Посол, похоже, успокоился. В течение последних десяти лет на всех постах, через которые он прошел, обвинение в шпионаже являлось его ежедневным хлебом насущным. Приятно было чувствовать, что они не отступают от шаблона и не швыряют ему в лицо что-нибудь неожиданное.
Выражение его лица стало почти эйфорическим.
— Не совсем, — сказал он. — Эта информация поступила к нам прямо из Кейптауна. Она пропечатана во всех их газетах.
Господин Самбро мрачно размышлял, постукивая карандашом по рабочему столу.
— Нам грозит истребление, — сказал он. — Если эта ужасная история дойдет до ушей шахиров — а я уверен, что провокаторы сделают все, что для этого нужно, — то Раджад восстанет. А потом на нас нападут под лозунгом «арабского единства». Под предлогом, что мы люди «чужой расы»… как это уже было на Занзибаре и в Уганде. Вот почему мы готовы купить все оружие, которое могут нам предложить на мировом рынке…
Хендерсон услужливо согласился.
— Понимаю. Вам небезызвестно, разумеется, что та же самая «Талликот тул компани» вооружает сейчас ваших врагов и, в частности, племена Раджада. Мы почти уверены, что именно агенты «Талликот» и стоят за историей с самолетом…
— У нас нет выбора, — сказал господин Самбро. — Мы будем покупать оружие у самого дьявола, если не сможем достать его иначе. Вопрос выживания…
Руссо уже был сыт этой демагогией по горло.
— Кстати, господин министр, как раз о выживании, — сказал он. — Думаю, мисс Стефани Хедрикс следовало бы как можно скорее покинуть Хаддан…
Господин Самбро устремил на него свои очки. Они походили на два зеркальца офтальмолога.
— А зачем, скажите, пожалуйста? Чтобы обвинять нас в преступлениях против человечности и таким образом сыграть на руку нашим врагам, в точности, как они это и задумали? И вообще, как получилось, что мисс Хедрикс и синьора дель Кампо пощадили, вы можете мне сказать? Вы не находите, что это довольно странно?
— Вы же не станете утверждать, что мисс Хедрикс — сообщница убийц, господин министр, — сказал Хендерсон.
— Я ничего такого не утверждаю. Но ее роль в этом деле еще далеко не ясна. Почему она с таким упорством помогает нашим врагам? Как случилось, что этот караван — которого больше никто никогда не видел — оказался там как раз вовремя, чтобы «спасти» мисс Хедрикс и ее спутника? А? Вы не находите, что тут наблюдаются… странные совпадения? Я никого не обвиняю, но пока это дело не прояснится, мисс Хедрикс останется здесь. В любом случае, у нее в багаже нашли гашиш…
Руссо наконец-то удалось разжать зубы.
— Этой молодой женщине грозит смерть, господин министр. Не далее как сегодня утром на нее было совершено покушение. Начальник полиции в курсе. Ясно, что ваши враги, кем бы они ни были… заинтересованы в том, чтобы убрать свидетеля, которому вы всеми средствами мешаете говорить, и повесить это преступление на вас… Мне это кажется очевидным. Это то, что само напрашивается, или, если вам так больше нравится, господин министр, это следующий ход на политической шахматной доске… Если мне позволительно будет так выразиться. Скажут, что полиция Хаддана сделала так, чтобы мисс Хедрикс исчезла, потому что мисс Хедрикс отказывалась молчать — и трудно будет опровергнуть, что вы сделали все, чтобы заставить ее замолчать…
