Погрузили также в багажник коробку пива и, наконец, тронулись.
Прибыв на место, Петро, чертыхаясь, выгрузил пьяных иностранцев и разложил под гигантским дубом. Очнулся один Петерсен. Он приподнялся и, аккуратно поворачивая голову, пытался рассмотреть пейзаж.
Петро привез их в красивейшее место. Лес выходил на оба берега реки, делая ее более загадочной. Свенсен завороженно рассматривал ландшафт. Кругом буянила жизнь. Деревья, кусты, трава – всё лезло друг на друга и тянулось к солнцу. Дуб давал плотную прохладную тень. Мимо головы Петерсена по своим делам мотались пчелы, жуки и еще какие-то мухи. Они с любопытством рассматривали своими сложными глазами новых млекопитающих. Пели птицы.
Архитектор впервые в жизни не услышал ни одного техногенного звука. Душу обволакивал какой-то неземной покой и тихая радость: «Наверное, так должен выглядеть рай», – подумалось ему. Петерсену показалось, что в районе лопаток начало чесаться – там пробивались крылья.
Подошел Петрович и возле каждого тела положил по банке пива.
Петерсен, расслабленно улыбаясь, обратился к Петровичу:
– You put me on the ant hill (Ты посадил меня в муравейник).
Тот, тоже улыбнувшись, ответил:
– Не скучай, веннусь ченез пану часов. Потом сваним уху. Отдыхайте.
Он подошел к берегу, сел в резиновую лодку и уплыл. Петерсен, продолжая глупо улыбаться, смотрел, как Петрович скрылся в камышах. Оставшись наедине со спящими друзьями, Петерсен попытался разобраться в своих новых ощущениях. Они были скорее приятными.
«С чем это можно сравнить, – вспоминал архитектор. – Похожее состояние у меня возникло после того, как во время вечеринки в университетском кампусе вставился двумя полосками кокаина. Такая же бодрость, приятная возбужденность, только вместо лица немеет задница. К тому же, сидение на муравейнике значительно дешевле кокаина. Нужно будет как-то совместить муравейник с косяком», – подумал Петерсен.
Меж тем, муравьи, кроме исследовательской деятельности, уже начали что-то добывать для нужд муравейника. Он подумал – эти черные труженики специально бодрят организм, и пока человек изучает свои новые ощущения, они кодлом заползают вовнутрь и жрут печень, почки, сердце и мозги. Петерсен представил, как во время беседы с Опанасом или Колянычем у него изо рта вдруг полезут муравьи – это будет неудобно и неэстетично. Он решил, пока не поздно, действовать. Слабой своей ручонкой засунул банку пива в карман шортов, потом аккуратно положил туловище в траву и откатился на несколько метров. Муравьиная активность стала спадать. Петерсен решил это отпраздновать и открыть банку, но у него не хватило сил. В сердцах он выругался и переключил внимание на крону дуба. Он восхитился ее размерами. Созерцание его сморило, и он отключился.
Друзья проснулись, услыхав треск ломаемых веток. Это Петро вовсю колдовал над ухой. Поляна наполнилась запахами, которые возбудили зверский аппетит. Шведы выпили пиво и жалобно смотрели на Петра. Наконец тот отвлекся от забот и, внимательно осмотрев викингов, радостно засмеялся. Он обратился к Свенсену, показывая на реку:
– Небята, вам нужно выкупаться, устаность как нукой снимет. Уха будет готова через 15 минут.
Эта мысль, несмотря на технические трудности, понравилась друзьям. Сделав в пути две остановки для отдыха, они подкрались к берегу. Свенсен попросил Петровича, чтобы тот курировал проект с купанием лично. Добрый Петрович помог Юхансену и Свенсену войти в воду. Петерсен проник в речку на четвереньках. Купание действительно повлияло на них самым положительным образом. Они самостоятельно покинули район купания и, наконец, дождавшись ухи, накинулись на харч. Только навернув ведро, иностранцы поинтересовались, что Петро варил с ухой в полотняном мешочке. Петро объяснил:
– Там ныбная чепуха дня буньена. Она ванится пенвой, потом в ход пошна бнагонодка, две щучки, судачок и сомик, пана кантошек, зенень, специи.
– Научишь рыбачить? – спросил Юхансен, с уважением глядя на Петровича.
Свенсен переводил. Петрович успокоил друга:
– Но пнобнем. В воскнесенье откнытый чемпионат Бенмуд по ныбной новне. Все ваним в Кнадьковку на Десну. Едем вместе. Днузья, пошни в нес, покажу вам скит, где монах пножин нет двадцать.
Шведы согласились, они посмотрели скит, набрели на малинник. Компания вернулась домой в девять вечера. Уставшие, счасливые они отказались от ужина, попадали в постели и немедленно уснули.
Утром Арнольд разбудил своих постояльцев и сообщил, что завтракают они в сто седьмом гараже.
– Сегодня у Вовчика день рождения, готовит он шикарно, – мечтательно вспомнил Арнольд предыдущие праздники.
Шведы с трудом привели себя в порядок, захватили подарок – карту Швеции, напечатанную на женском платке, одеколон, шведский государственный флаг – и выступили навстречу новым впечатлениям и ощущениям.
– Далеко? – по-деловому спросил Свенсен.
– Тринадцатая линия – ответил Арнольд, – там у нас одна богема проживает.
Подошли к сто седьмому гаражу.
– Заходите, – приветливо пригласил хозяин, – Сейчас начнем.
После яркого света глаза привыкали к полумраку помещения. Адаптировавшись, иностранцы пришли в восторг. Вовчик исповедовал аскетизм. Письменный стол, сейф, пустой книжный шкаф со скорчившейся брошюрой «Техника безопасности транспортировки нефти по железной дороге» и вдоль стены – узкая самопальная скамья. Стены, пол и мебель были выкрашены серой молотковой эмалью.
Звездой интерьера был висящий метровый макет массового советского бомбардировщика Ту-16. Он как бы шел на посадку. Макет исполнял роль звонка, его изготовил Коляныч для Вовчика, отслужившего прапорщиком на военном аэродроме треть жизни. Когда нажимали кнопку на входе, у бомбардировщика зажигались фары, мигали проблесковые маяки, и он издавал характерный звук летящего реактивного самолета.
Столы уже были накрыты. Вовчик предложил рассаживаться, но у Ту-16-го засвистела турбина и зажегся свет. Помещение сразу же стало тесным: Опанас Охримович, Геник, Коляныч, Петро и Шурик обрадовались шведам, как родным.
– Ну что, начнем с тернивки, – хозяин обратился к Свенсену, – вам фужеры или рюмки? Компания дружно расхохоталась.
Вовчик, гремя ключами, открыл дверь сейфа. Все как завороженные следили за его действиями. В стальной утробе покоилась канистра серого цвета. На ее железном боку было отштамповано «WERMACHT 20 L».
– Блин, какая вещь, – впился глазами в антиквариат Коляныч. – Где взял? Продай.
– Не могу, – Вовчик достал из письменного стола бутылки и лейку.
– Ну, тогда подари.
– Хорошо, – ответил Вовчик, разливая по бутылкам любимую жидкость, – приходи завтра, потолкуем.
Праздник начался. Несколько рюмок выпили для разминки под холодные закуски. И вот Геник с Вовчиком внесли парящий казан.
Гараж наполнился ароматом казацкой каши.
– Какой сложный букет! – потянул носом Петерсен.
Опять выпили под кашу. Разговор прекратился. В полной тишине стучали о тарелки ложки да слышались нетерпеливые эротичные всхлипывания. Только после двух добавок беседа восстановилась.
Коляныч заметил, что Геник ест из небольшого таза, и тем позорит страну перед просвещенной Европой.
– Я съел честно один таз, а ты добавками догнался на пару тазиков, – возмущался Геник.
– Вы особенно на кашу не налегайте, сейчас несу голубцы, – сказал Вовчик, раздвигая место на столе для выварки, забитой крошечными голубцами.
О его голубцах в Бермудах ходили легенды. Только Вовчику хватало терпения и выдержки закручивать в лист квашеной капусты размером со спичечный коробок особенный фарш с копченым мясом. Казалось, у него в подвале сидит бригада японских женщин и создает миниатюрные шедевры. Опять ели, пили, пили, ели. Наконец Юхансен выдохнул – «я сейчас лопну».
Чтобы предупредить трагедию, решили сделать перекур.
– Здорово у вас тут, – признался Свенсен. – Я даже завидую этим ребятам – арабам из кафе.
– Почему только арабам? – подхватил тему Опанас. – Первым до реконструкции вид на жительство попросил Шурик. После него были и французский режиссер, и сербский шофер-дальнобойщик, и уже известные вам палестинцы, а киевские художники, вообще, оккупировали тринадцатую линию почти полностью.
– А как вы созрели к переезду на Бермуды? – спросил Свенсен Шурика.
– Свой гараж я получил в наследство от покойного дяди. Вначале хотел его продать. Приехал сюда, раззнакомился с ребятами, пожил тут и передумал. Знаете, тут так спокойно. И самое главное, на Бермудах невозможно стать лузером.
– Родился я в интеллигентной семье, – начал свой рассказ Шурик. Мать – преподаватель. Отец – ответственный работник аппарата ЦК КПСС. Родители занимали большую трехкомнатную квартиру ведомственного дома. Я, младший брат и моя девяностошестилетняя бабушка Сарафановна жили в одной комнате. Отец был строг, требовал хорошей успеваемости в школе и наказывал за плохие отметки. Мне же хотелось гонять в футбол и тусовать вечера с друзьями. Сарафановна постоянно меня закладывала. Брат был меньше на пять лет. Его никто не трогал. Зато я провел свое счастливое детство в углу.
