Ознакомительная версия.
– Ваш мальчик не может грамотно написать двух слов. И плохо обучаем. И, если уж об этом зашла речь, обучаться в принципе не желает. Я понимаю, что вы можете заплатить за поступление сколько угодно. Вы и заплатили бы, и заплатите, будьте спокойны, но это – сочинение. Письменный экзамен. Его надо хоть как-то написать. А он не сможет. И никто его за месяц этому не научит.
– Но почему же за месяц? – проблеяла мамашка. – Сейчас ноябрь, вы сами сказали. Еще полгода, время есть.
– Время есть, – отрезала я. – Преподавателя нет.
– А вы?
– А я от вас ухожу. При таком отношении к занятиям я не вижу смысла тратить на вас свое время. Оно у меня, знаете, денег стоит.
И я потянулась за пальто.
Олеся Андреевна уцепилась за слово «деньги», как за последнюю соломинку.
– Марина Михайловна, подождите! Я поняла. Если мало, я вам прибавлю. Пусть будет пятнадцать, двадцать долларов за урок. Я знаю, я мало вам платила, я думала, что по знакомству... Мы это исправим...
Честно говоря, соблазн остаться у меня был. И даже не ради себя, а ради Марины. Но я его поборола.
– Нет, Олеся Андреевна, – гордо изрекла я. – Тут дело не в деньгах.
– Я ему скажу! Я с ним поговорю! Он извинится! Владимир, иди сюда немедленно! – закричала она.
Но я не стала дожидаться окончания сцены и покинула игровое поле. И всю дорогу до дома у меня было хорошее настроение. И дома какое-то время тоже. А потом я стала думать, где добыть денег. Вернее, как.
И в самом деле, как может женщина средних лет заработать немного денег? Так, чтобы хватило на приличные брюки, и куртку, и пару кофточек, и еще сумку, и апельсиновый сок по утрам, и... И это уже получается не так уж немного. А все равно – где?
Что я умею делать? Я раньше думала, что вообще ничего, а оказалось, что могу учить детей литературе. Смешно, но у меня действительно получилось неплохо. Так мне, по крайней мере, кажется. Мы с ними разговариваем, им интересно, и даже с программой я успеваю. Вот тут недавно в шестом классе читали Марка Твена, «Принц и нищий», так было интересно. Мне – потому что я неожиданно увидела в этой истории сходство с собственной жизнью, а детям – не знаю уж, почему. Может, потому что они видели, как интересно мне...
Впрочем, это я отвлеклась. Дети – это отлично, но денег в школе не заработаешь. А оболтусов по домам я, как выяснилось, еще учить не могу – опыта не хватает. Или не наголодалась еще в должной мере. И что тогда остается?
Можно, конечно, попытаться устроить в школе революцию, переизбрать как-нибудь директрису, основать там какой-нибудь, к примеру, лицей, набрать хороших учителей, поднять всем зарплату... Только это когда еще будет. Сплошная маниловщина, да и денег на все нужно. Нет, как это все-таки люди умеют денежку добывать? Вот Валька. Он всегда это как-то умел, даже еще студентом. Почему он умел, а я нет? Может, меня чему-то не тому учили?
Стоп. А действительно, меня же учили-учили... И мне так нравилось. Искусствоведение... Эллада, Византия... Марк Твен и Булгаков... Ну почему все это никому не нужно? Не может такого быть. Надо просто (как это Валька называл?) найти правильные рынки сбыта.
Самое смешное, что я их нашла. Вернее, я на них почти наступила. Выходила утром из подъезда и поскользнулась на глянцевой журнальной обложке, валявшейся на тротуаре. И тут меня осенило. Я вспомнила, как кто-то когда-то при мне говорил, что в таких журналах платят вполне приличные гонорары. Что за статью можно получить до нескольких сотен долларов, если повезет. Тогда-то я даже в голову не взяла, но сейчас... А ведь действительно... Я могу написать что-нибудь эдакое в какой-нибудь дамский журнал. Что-нибудь такое... Изящное... Об искусстве... Ну, например, об искусстве одеваться. Чтоб на гроши и красиво.
Про гроши я, конечно, писать не стала, но идея меня захватила. Я просидела три вечера, извела две Марининых тетрадки в линейку и в конце концов породила некий, как мне казалось, вполне удобочитаемый текст. И даже примерно себе представила, в какой журнал это пойдет. Все-таки в прошлой жизни я тоже была не совсем уж чужда глянцевого блеска.
Еще неделя ушла у меня на то, чтобы привести чертов текст в печатный вид. Я совершенно не имела никакого представления о том, в каком виде принимают в журналах рукописи, но уж, наверное, не в тетрадках в линейку. Ближайшая знакомая мне пишущая машинка стояла в школьной канцелярии, и мне потребовалась коробка конфет и куча вранья, чтобы уговорить вреднющую секретаршу допустить меня к драгоценному агрегату. И еще все окна на неделе, чтоб напечатать все это, стуча двумя пальцами по западающим клавишам и закрашивая опечатки белой мазилкой.
Но вот все мучения позади, адрес редакции вычитан в журнале на стойке у метро, и я, в своем единственном условно-приличном одеянии, с бьющимся сердцем и мятыми листочками в сумке, после уроков тащусь туда, чтобы пристроить «творение».
Редакция размещалась в здоровенном серо-стеклянном здании на умеренной окраине Москвы. Кроме нее в том же здании находилось, наверное, еще полсотни разнообразнейших контор, фирм и лавочек, а порядка в расположении не было никакого, не говоря уж об указателях. Я просто взмокла, носясь по бесконечным коридорам и лестницам. Спрашивать кого-либо было бесполезно. Все, начиная с охранника на входе, скрупулезно записавшего мои паспортные данные в здоровенную амбарную книгу, давали мне какие-то абсолютно разноречивые указания, которые к тому же оказывались неверными. В общем, когда я нашла, наконец, нужную дверь, я была так счастлива, что почти забыла, зачем я, собственно, сюда пришла.
Но мне быстро напомнили. Редакционная приемная оказалась большой комнатой с окнами во всю стену, несколькими выгороженными кабинками, в которых кто-то шуршал и переговаривался, и блестящим секретарским столом, на котором громоздилось несколько телефонов, высились какие-то папки и мерцал экраном компьютер. За столом сидела стильно подстриженная, ярко накрашенная и модно – насколько я могла оценить – одетая девица лет двадцати пяти.
– Вы к кому? – сурово спросила она меня.
– Знаете, – неуверенно начала я, – я тут написала статью...
– На тему? – с сомнением приподняла бровь девица.
– Это не скажешь в двух словах... В общем, если кратко... Наверное, влияние византийских нравов на современную высокую моду... – я сбилась и замялась.
У девицы обе брови поднялись так высоко, что совсем скрылись под лаковой челкой. В общем-то я, наверное, могла ее понять. Приходит тут сомнительного вида тетка, одетая чуть лучше бомжа, и несет что-то про современную моду. Да еще Византия с ее нравами... Зря я связалась.
– Не актуально, – подтвердила мои сомнения пришедшая в себя девица. – И потом, мы не берем сейчас статьи, у нас портфель полон.
Наверное, на этом можно было попрощаться и уйти, но я зачем-то полезла в сумку, вытащила, как дура, свои мятые листики и сделала пару шагов к ее столу.
– Может быть, вы все же посмотрите... Ну, не сейчас, так на будущее... Вообще-то это подходит?
Девица бросила косой взгляд на мои листки.
– Да вы что, на этом... как его... ротапринте печатали?
– На машинке.
– Мы в таком виде вообще не берем. У нас только компьютерная верстка. Все статьи должны быть набраны на дискету. Это в крайнем случае. А так – по электронной почте.
– Но если у меня нет компьютера...
Ответом мне был только презрительный взгляд. Ладно, надо уходить. Дура, что приперлась. Самое смешное, что дома у меня был отличный компьютер, и почта, и все, что угодно... Знать бы, когда...
Наверное, от расстройства я шагнула, не глядя, за дверь и почти столкнулась с вбегающим в редакцию плотным мужиком. Он довольно сильно задел меня по плечу. От неожиданности и боли я взвыла.
– Простите, я вас не видел. Вы сами должны были... Арина?
Честно говоря, я не сразу догадалась, что он имеет в виду меня. Вот что значит вжиться в образ. Озарение наступило, наверное, спустя минуту, в течение которой мужик радостно подпрыгивал вокруг меня, тряся за ушибленное плечо.
– Господи, Арина! И правда ты! Здорово! Какими судьбами?
И тут я его наконец узнала. Петя, мой бывший однокурсник, одногруппник и старый приятель. Один из немногих мальчиков, учившихся в нашем бабьем царстве. Кутила и весельчак, вечный организатор каких-то пьянок, гулянок, капустников и сабантуев. Кажется, он пытался за мной ухаживать. Я не помню деталей, но ревнивый в то время Валька, во всяком случае, его терпеть не мог. На нашей свадьбе, помнится, Петя был чуть ли не тамадой и сперва кричал «Горько» активнее всех, а потом быстро напился и плакал в углу, приговаривая что-то о своей теперь навеки печальной и разбитой судьбе.
Петя отвлек меня от воспоминаний своими прыжками.
– Слушай, поверить не могу! Действительно ты. Совсем не изменилась, все такая же стройная. Я-то, как видишь... Пойдем, я тебе кофе налью, потреплемся. Нет, это здорово, что я решил сегодня зайти, с утра не собирался. А ты чего здесь?
Ознакомительная версия.
