Не надеясь больше увидеть Херста и Джоплинга (которые и правда больше не показывались), Джефф с Лорой расплатились и отправились пешком к нему в отель. По дороге они купили связку бананов и съели их — по два банана каждый, — сидя на низком парапете неизвестного канала. Несмотря на дикую жару, внутри бананы были прохладными.
— Ты похож на обезьяну, — сказала Лора, глядя, как он ест.
В отеле она почистила зубы дежурной щеткой, которой пользовалась в первую проведенную здесь ночь. Джефф улегся на кровать. На телефоне мигал красный огонек — новое сообщение.
— Знаешь, — сказала Лора, выйдя из ванной, — у нас же все еще есть кокс, подаренный мне Мартином. Хочешь?
— Разумеется.
Она порылась в сумке и сделала две дорожки на прикроватном комоде. Джефф видел ее лицо в зеркале над комодом и безо всякого зеркала — затылок, волосы, спину, ноги, зад. Она отошла и сделала приглашающий жест. Он втянул одну тоненькую дорожку и снова сел на кровать. Лора наклонилась, так что тонкая ткань платья обтянула ягодицы.
— На что это ты там смотришь? — спросила она, выпрямляясь.
— Если одним словом — на тебя. Если тремя… — Он замялся.
— Ну?
— На твой зад.
Она снова наклонилась и занюхала вторую дорожку. Джефф поднял глаза и поймал ее взгляд в зеркале. От кокса вкупе с темой разговора его сердце тяжело стучало. На скошенном краю зеркала вспыхнула разноцветная полоска спектра.
— И о чем же ты думал, пока смотрел? — спросила она. Их диалог происходил через зеркало. Разговаривали не они, а их отражения, живущие своей независимой жизнью.
— Я думал, что хочу подойти к тебе и положить руки по краям твоего платья, возле самой кромки.
Он встал, подошел к ней и положил руки по краям ее платья, чувствуя ладонями ткань. Он прижался к ней членом, она чуть подалась назад.
— А потом я медленно, очень медленно поднял бы тебе платье…
Дюйм за дюймом платье поднималось, открывая ее загорелое тело.
— …пока не увидел первый проблеск белья.
Когда платье скользнуло выше бедер, его взору предстали голубые хлопковые трусики. Они стояли молча, не двигаясь. Он поднял взгляд и увидел, что она смотрит ему прямо в глаза, которые тут же вновь сосредоточились на маленьком темно-голубом треугольничке, исчезающем меж ягодиц. Он чуть наклонился, чтобы погладить тыльную сторону ее бедра.
— Затем… — продолжал он, лаская внутреннюю поверхность ее ног, подбираясь все ближе к голубой ткани, но не касаясь ее самой, — я бы встал на колени, чтобы мое лицо оказалось вровень с твоим задом.
Он опустился вниз; его лицо остановилось в дюйме от нее. Он протянул руку — ее трусики были мокры. Одним пальцем он отодвинул их в сторону. Она еще сильнее наклонилась вперед. Он слегка раздвинул ее ягодицы ладонями. От зрелища ее ануса, тугого, почти без волосков, его член стал еще тверже. Он несколько раз лизнул ее зад, потом снова развел ягодицы и протолкнул язык внутрь, чувствуя, как пульсирует ее сфинктер. Она подалась назад, к нему. Он держал ее за бедра, зарываясь в нее лицом, проникая в нее языком. Никакого вкуса он не ощущал. Она запустила пальцы себе в трусики. Он расстегнул брюки.
— Трахни меня вот так, — сказал она.
Платье упало на пол, и она вышла из него. Он встал и снова увидал в зеркале ее лицо, ее грудь. Его член проскользнул внутрь нее. Когда она наклонилась еще сильнее вперед, он больше не мог видеть ее лица, а лишь ниспадающий поток волос и спину. Она расставила ноги еще шире и снова запустила руку между ними. Он потер пальцем ее влажный анус. Она еще сильнее прижалась к нему. Он осторожно ввел палец внутрь, ощущая тугую пульсацию, и они вместе кончили.
Они немного постояли без движения. Он открыл глаза. Ее лицо снова всплыло в зеркале.
— Давай ляжем, — сказала она.
Они растянулись на кровати, расслабленные после секса и все еще пьяные от кокаина. Было трудно понять, что им теперь делать. В обычных обстоятельствах можно было бы уснуть, но сейчас об этом не могло быть и речи, так что они просто лежали и молчали. Потом Лора встала и сказала, что хочет принять ванну. Что было отличной идеей. Пока набиралась вода, она открыла мини-бар.
— Тут есть бутылочка белого вина, — сообщила она. — Не желаешь?
Эта тоже было отличной идеей. Все еще нагая, она открыла бутылку и наполнила два стакана. Джефф разглядывал ее с головы до ног.
— Какая жалость, что с нами нет наших специальных стаканчиков, — сказал Джефф.
Тем не менее они благополучно чокнулись тем, что оказалось под рукой.
— Да уж, — сказал Лора, удаляясь в ванную, — иногда приходится пить из банок от варенья.
Джеффа вдруг потянуло написать хотя бы немного о биеннале, и он вскочил с постели. Импульс, правда, испарился, стоило ему сесть за стол и открыть лэптоп. Он был полон восторженных эмоций, но мозг его был прохладен и пуст; мысли неслись через него стремительным потоком, и лишь одна не отпускала ни на миг — мысль о Лориной заднице. Чем же так манит нас женский зад? Откуда берется это непреодолимое желание засунуть туда палец, член, язык? В содержимом задницы нет ничего приятного — оно ужасно и противно, но вот само вместилище… Быть может, ему стоит написать небольшое эссе — как раз на пять сотен слов — о том, что современный мужчина любит больше куннилингуса одну только вещь — лизать женский зад. Он чувствовал себя римским императором в век сервисного обслуживания. Ему пристало бы сейчас бить себя по-тарзаньи в грудь, но Джефф ограничился тем, что включил телевизор. То была уникальная свобода, высший шик отельных комнат: не возможность среди бела дня заняться сексом, не римминг и не кокс, но право в любое время включить телевизор и смотреть что угодно (хоть там и нечего смотреть), не мучась ни стыдом, ни угрызениями совести. Проводи Атман побольше времени в отелях, он в жизни не раскрыл бы уже ни одной книги. Если бы все на свете жили в номерах, то книги отошли бы в прошлое — люди утруждали бы себя лишь чтением меню рум-сервиса. Он щелкал каналами, пока не наткнулся на нарезку хроники спортивных катастроф: лыжники, кувыркающиеся по склонам, матадоры, повисшие на рогах у быка, мотоциклисты, переворачивающиеся в воздухе на полной скорости. Зрелище выглядело таким привлекательным не из-за страдающих людей. Нет, в членовредительстве не было ничего приятного. Но вот в моменте полета, пока человек еще не приземлился на землю бесформенной кучкой, определенно присутствовало нечто идиллическое. Если бы земля была не такой твердой или гравитация — не такой всесильной, как было бы забавно, когда тебя подбрасывает на двадцать футов вверх в результате оплошности на трассе или треке… Но даже телик, к которому люди прибегают сплошь и рядом, когда они не в состоянии концентрироваться, не мог удержать его внимания. Он встал и посмотрел в окно на скопище крыш, на незримую гравитацию неба. Лора окликнула его из ванной, спрашивая, который час и когда им нужно выходить. Черт, уже шесть! Им нужно выйти через полчаса, крикнул он в ответ. Весь сегодняшний день был похож на каникулы или даже на медовый месяц. Они любовались достопримечательностями Венеции, не встретили никого из знакомых — и вдруг им снова нужно вспомнить о том, что они здесь по работе. Их ждали вечеринки, на которые нужно пойти, друзья, с которыми нужно пообщаться, беллини, которые нужно выпить. И кроме того — вот досада! — прямо сейчас над ухом звонил телефон.
— Приветствую, Макс.
— Откуда ты узнал, что это я? У тебя что, определитель номера на отельном телефоне? Ты поэтому весь день не отвечал?
— Нет. Меня не было. Просто я надеялся, что это ты, и вот мечта стала явью…
— Короче, давай к делу.
— Я сказал «мечта», да? Извиняюсь, я имел в виду «кошмар».
— Очень смешно. Так что там у тебя происходит?
— Все получилось просто отлично, — слукавил Джефф. — Интервью прошло на ура.
Но лукавство тут же уступило место панике: нужно было срочно придумать, как ответить на вопрос, который сейчас неизбежно последует, — о рисунке, которого он не добыл, и фотографии, которую не сделал. — И…
— Ну да, все тип-топ. Слушай, мне надо идти. У нас с ней назначена встреча по поводу снимка. Я позвоню тебе завтра, о’кей?
Макс, должно быть, тоже торопился, так что Джеффу удалось завершить разговор, не вдаваясь в дальнейшие объяснения. Лора вышла из ванной, голая, с тюрбаном из полотенца на голове. Это было очень по-домашнему, словно они были уже давно женаты.
Может быть, как раз поэтому по дороге на вечеринку (Джефф не знал, куда они идут, и просто брел за Лорой, как щенок) он все больше убеждался в том, что идти туда ему не слишком хочется. К тому времени, как они прибыли на место, отстояли очередь и проникли внутрь, это состояние сгустилось до степени «совсем не хочется». Ему хотелось спросить Лору о том, что их ждет, когда и где они снова встретятся, но, сделав это, он нарушил бы то совершенное настоящее, во власти которого они все еще пребывали. Впрочем, долго это продолжаться не могло. Времени оставалось все меньше, а на задворках сознания постоянно маячила мысль о проблемах, с которыми ему неизбежно придется столкнуться, когда их время окончательно истечет, когда он снова окажется в Лондоне без рисунка и без фото, не готовый сказать ничего вразумительного об искусстве, про которое ему тут полагалось писать. Хотя все это его в данный момент не так уж волновало. По большому счету биеннале — это всегда куда больше вечеринки, чем искусство. Только вот сейчас вместо того, чтобы околачиваться по вечеринкам, он бы предпочел отправиться домой (то есть в отель) с Лорой и лежать на кровати, пока она будет скользить вагиной ему по лицу. Но сколь бы увлекательной ни выглядела эта идея, сейчас это было совершенно невозможно. В Венеции надо развлекаться, ходить на вечеринки вроде этой, откуда, если все будет хорошо, можно будет уйти домой не в одиночестве… Мысли упорно лезли в голову, как бывает, когда ты сильно устал. Почему же, когда все так отлично складывается, куда лучше, чем даже в самых смелых мечтах, он так себя накручивает? А просто потому, что остатки кокаинового драйва, наложившегося на глубоко запрятанную в подсознании усталость, мутировали во всепоглощающую, беспредметную тревогу. Словно бы у него вдруг стали быстро отрастать седые корни. И как же с этим справиться? Просто выпить еще беллини, чтобы успокоиться, и нюхнуть еще кокса, чтобы взбодриться.
