В тот вечер я сидел с Лу на полу и вспоминал своего сварливого попугая и книжки по собаководству, которые читал под одеялом с фонариком, а также Сабино, домовладельца, ненавидевшего животных. Еще я вспоминал сегодняшних детишек и думал, как правильно все в итоге сложилось.
— Лучше поздно, чем никогда, верно, приятель?
— Р-ру.
Много лет спустя, когда моя личная жизнь неожиданно развернулась на 180 градусов, Лу, ставший много старше и набравшийся достоинства, опять начал учить детей. В этот раз он вдохновил их на изучение нового языка, того, которым миллионы людей пользуются каждый лень. В свои шестнадцать лет этот комок шерсти стал лучшим преподавателем, чем я сам.
В детстве человек живет настоящим, не осознавая, как накапливаются воспоминания. Но в старости, когда людям кажется, что ничего стоящего уже не случится с ними теперь, когда они медленно угасают в домах престарелых, они лелеют память о былом, живут ею, обращаются к ней всякий раз, когда им необходима поддержка.
Но порой случается нечто неожиданное, и это может пробудить воспоминания о чем-то важном, и такие воспоминания подобны старым книгам с хрупкими страницами, касаться которых надо особенно бережно и осторожно. Они хранятся на полках, полузабытые и запыленные, пока не произойдет событие, которое заставит извлечь эту книгу за корешок и распахнуть на самом значимом месте, так что память о нем пронзит сердце читателя, подобно молнии, и останется с ним теперь уже навсегда.
Для одного такого человека, доживавшего свои дни в чистеньком и неприметном приюте для престарелых, однажды вернулись воспоминания, связанные с далекими жаркими джунглями и друзьями, которых он там потерял и которые жили теперь лишь в его памяти, подобные ангелам на картинах. И тем, кто вернул ему эту память, был Лу.
Детишки очень любили наших собак и учились у них. Но многим из нас хотелось приносить радость и тем людям, кто находится уже в конце жизненного пути, тем, кто прожил долгую жизнь, воспитывая детей, собак, сражаясь за свою родину, меняя к лучшему мир вокруг себя, но кто теперь, сраженный возрастом и болезнями, оказался лишен даже самых простых радостей земного существования. Мы могли принести им нечто очень простое: дружбу с хорошим псом.
В начале 1990-х годов терапия с использованием собак еще не вошла в моду. Однако для многих из нас это было самоочевидно: контакты со спокойным любящим животным могли улучшить физическое и душевное состояние человека в любом возрасте. Медицинские исследования показывают, что люди, имеющие постоянные контакты с собаками, реже обращаются к врачу, у них реже повышается давление, случаются сердечные приступы и другие хронические болезни. Домашний питомец может стать стимулом к физической активности и социализации. Но в домах престарелых держать домашнее животное чаще всего невозможно: у пациентов нет физической возможности ухаживать за ним. И мы решили, что с этим нужно что-то сделать.
Связавшись с несколькими домами престарелых в округе, мы выбрали тот, где наиболее радушно отнеслись к тому, чтобы к ним в гости наведывались хорошо воспитанные, спокойные собаки.
— Если это доставит радость нашим пациентам, мы будем счастливы, — заявила директор заведения, которая сама держала дома маленькую собачку и временами брала ее с собой на работу, чтобы порадовать стариков.
Но мы собирались брать с собой крупных псов.
— Если вы гарантируете, что они будут вести себя хорошо – никаких проблем, — был ее ответ. — Главное, чтобы они не были слишком нервными и любили, когда их гладят.
Лу подходил под это описание на все сто, точно так же как и Гатор, питбуль Трейси, опровергавший своим примером все предвзятые мнения о своих собратьях. Сегодня специалисты по терапии с животными чаще всего используют другие породы, но Лу и Гатор любили людей и отличались спокойным нравом. Они идеально подходили для такой работы.
Пациентов приводили в общую гостиную. Большинство перемещались в инвалидных креслах или с ходунками, двоих привезли на каталках. По счастью, в академии имелось такое кресло и ходунки, и мы заранее познакомили с ними собак, чтобы они не нервничали. Лу и Гатор относились к происходящему с олимпийским спокойствием.
Какое-то время мы показывали различные трюки и команды, потом повели псов знакомиться с пациентами, чтобы они могли пообщаться в свое удовольствие. Им это нравилось. Видно было, что они вспоминают собак, которых держали сами – когда были детьми, родителями, дедушками и бабушками. Они рассказывали о пастушьих собаках на фермах в Северной Дакоте и Миннесоте, об охотничьих собаках, способных унюхать перепелок на любом расстоянии, и просто о любимых собаках, сопровождавших их долгие годы. Такое множество воспоминаний, и все от чистого сердца. И была одна история, которая тронула меня особенно глубоко, а у рассказчика вызвала на глазах слезы.
Он терпеть не мог инвалидное кресло. Это читалось в его взгляде, в том, как он орудовал колесами и тормозом. Если бы он мог встать во весь рост, сразу стала бы видна солдатская закалка – когда-то он был крепким, мужественным бойцом. Долгая жизнь оставила свой отпечаток в выражении его лица, в морщинах и складках. И хотя он утратил молодость, голубые глаза смотрели по-прежнему зорко и были полны жизни и воспоминаний.
Когда появился Лу, в его взгляде что-то вспыхнуло. Он улыбнулся и сжал голову Лу в старческих широких ладонях.
— Привет, здоровяк, рад с тобой познакомиться.
— Ар-ру-а, — ответил на это Лу, нежно глядя на него снизу вверх, и поставил лапу на колено, укрытое больничным пледом.
— Вот ведь красавец. — Он потрепал Лу по холке. — Вылитый Кларк Гейбл.
— Мне говорили, он больше другого актера из старшего поколения напоминает – Таурона Пауэра, — ответил я.
— Нет, этот пес будет помощнее. — Он смотрел на Лу в упор, глаза в глаза, и тот тоже смотрел в ответ, как будто у них было что-то общее, и они делились воспоминаниями или мыслями. — Ничего плохого не скажу о мертвых, конечно. Пауэр был из хорошей семьи, в сорок пятом побывал в Кваджалейне и на Сайпане. Помогал в эвакуации с Иводзимы. Жаль, рано умер.
— Я не знал, — сказал я. Директор дома престарелых кивнула.
— Да. Сердечный приступ в сорок четыре года, прямо как у его отца. Раз – и все.
Лу слегка нажал на колесо кресла, и оно сдвинулось на пару дюймов. Старику нравилось подкатывать его туда-сюда, и он не поставил тормоз. Потрепав Лу за холку, он вновь пристально уставился на него.
— Вы воевали на Тихом океане? — спросил я.
— Да.
— Мой дядя тоже.
— Вернулся?
— Нет.
— Мои соболезнования, сынок.
— А где вы служили? — спросил я с осторожностью, не будучи уверенным, хочет ли он о таком говорить.
— Гуам, Сайпан, Иводзима. Слыхал о таких местах?
— Я изучал историю в колледже. Вторую мировую войну.
— А про боевых собак слышал?
— Нет, сэр.
Он по-прежнему смотрел на Лу.
— Тогда я тебе расскажу. Гуам был чертовой дырой. Враги скрывались по зарослям и пещерам. Никогда не знаешь, в какой момент кто-то выскочит и начнет стрелять или бросит гранату. Но у нас было одно преимущество перед ними.
— Собаки-разведчики? — Кажется, я об этом читал.
— Точно. Во втором и третьем взводе их использовали для поиска мин и засад, в основном овчарок и доберманов, у меня была помесь овчарки, Шепом звали. Красавчик был, прямо как твой Лу.
Комната затихла. Старики кивали, перебирая какие-то свои воспоминания, у многих были близкие или друзья, погибшие на войне. Между ними возникло странное чувство безмолвного единения, даже я это ощущал.
— Шеп столько раз спасал наши шкуры, я даже сосчитать не могу. Указывал на засады, находил пехотные мины, солдат, которые прятались в ямах. Чертовски опасную работу этот пес выполнял.
Он весь ушел в свои воспоминания, и я не знал, хорошо ли это для него. Но директор не возражала, чтобы он говорил дальше.
— Стоило ему что-то увидеть или почуять, этот пес вставал как вкопанный и указывал в ту сторону. Смотрел таким взглядом, как волк, точно нет в целом свете ничего, что сдвинет его с места. И когда мы вечером на привал вставали, все хотели, чтобы Шеп был поближе, чтобы никто к нам ночью не подкрался. Он любил нас как братьев. Это чувствовалось. Шел прямо навстречу врагам, застывал, подходил ближе, опять вставал. Но потом не выдерживал и бросался в атаку, рыча, как тигр. Такой храбрый. Вспугивал этих мерзавцев, как перепелок, а тут и мы делали свою работу. Так они больше Шепа боялись, чем наших винтовок, я тебе точно скажу.
— И что с ним случилось? — спросила женщина, сидевшая рядом.
— Да… подстрелили его, когда он в очередную пещеру кинулся. Похоронили мы его, как других собак, в углу воинского кладбища на Гуаме. Сотни раз он мне жизнь спасал, этот пес, и ни медали, ничего не получил.
