Бульмастифы всегда меня привлекали. Эти спокойные умные псы были идеальными охранниками. При надлежащем воспитании, с установленными незыблемыми правилами поведения они становятся идеальными домашними питомцами, уважающими всех, кого принимает хозяин, и отказывающими в гостеприимстве остальным. Однако если такую собаку заводит человек, которому лучше было бы взять той-пуделя или котенка, она способна превратить его жизнь в кошмар, какой не снился и Стивену Кингу.
В рассудительности, серьезности и ненапряженной властности этой породы было нечто очень привлекательное для меня. Бранка тоже обладал этими достоинствами, но они были скрыты под толстым слоем задиристости и наглости, так что настоящий характер пса было не разглядеть.
Я читал ему целую неделю, пока наконец не рискнул войти в загон. Для чтения я выбрал «Беовульфа», мне это показалось подходящим. Какое-то время он бился об дверцу, подобно Гренделю, но потом утихомирился, разве что временами бодал ее головой.
Он был как Кинг Конг, захваченный в плен на райском острове и доставленный в неволю. Я, конечно, не годился на роль спасительницы-блондинки, но никого другого у него рядом не было, и мало-помалу он стал ко мне привыкать и временами даже съедал печенье, что я ему бросал. Я назвал свой план укрощения Бранки «Используем стокгольмский синдром».
Этим утром я попросил, чтобы его не кормили, и сам пришел к десяти часам с куском индейки в кулаке. Он подошел, принюхиваясь и не сводя с меня глаз. Он был великолепен – мощный, широкогрудым, с мускулистой шеей толщиной почти с его голову, золотистой шкурой и взглядом охотника.
— Бранка, сидеть, — скомандовал я, держа кусок мяса у него нал головой. Он посмотрел на меня, потом на индейку, явно пытаясь решить, что сильнее: голос или ярость оттого, что его держат в неволе. Потом, неохотно ворча, все же уселся.
— Хорошо. — Я дал ему кусочек. Похвала звучала сдержанно, я не собирался изображать бурную радость с этой собакой. Буду тоже вести себя как бульмастиф, решил я.
Я немного выждал, не глядя ему в глаза. Он потоптался на месте и придвинулся ближе, явно желая заполучить остатки мяса. По его движениям мне показалось, что он может знать команду «дай лапу» – и точно. Стоило мне это сказать, как здоровенная лапища уперлась мне в грудь.
— Молодец, Бранка. — Я дал ему еще индейки, и он аккуратно взял ломтик. Спасибо Чандре, ее наука оказалась не совсем бесполезной.
— Ты слишком долго делал все, что тебе захочется, приятель. А теперь эти жандармы, там, у тебя дома, решили, что пора воткнуть в тебя иглу. — Я держал кусок мяса в кулаке, и он аккуратно толкался туда носом. — И нам придется быть заодно – тебе, мне и Лу, чтобы этого не допустить. — Я потрепал его по холке, и он отступил, не спуская глаз с мяса.
Важно было достичь разрядки напряженности раньше, чем выводить на сцену Лу. Невзирая на разницу габаритов, Лу бросился бы меня защищать, если бы этот зверь вздумал напасть, и я не хотел, чтобы он пострадал.
Я много часов провел с Бранкой. Он так капал слюнями, что мне приходилось держать в кармане специальную тряпку. Когда я с ним не занимался, то привязывал его в тренерской, в коридоре или в таком месте, где он мог бы наблюдать за происходящим вокруг, но ни с кем не сталкиваться нос к носу.
Бранка был ошарашен происходящим. Его стащили с золотого трона и увезли неизвестно куда. Лишили короны, верных слуг и привычных жертв и стали требовать повиновения, хороших манер и уважения – всех тех вещей, о которых он не имел ни малейшего представления. Глубоко внутри он был хорошим псом, но сейчас мне приходилось иметь дело с оболочкой.
Агрессивность Бранки шла не от запуганности, как у многих собак. Он обладал защитными инстинктами, свойственными его породе, и был избалован неумелыми хозяевами. Ему это нравилось. Когда собака любит проявлять защитную агрессию, на нее не действуют никакие привычные методы убеждения – подкормка, перенаправление и отвлечение внимания, работа или разгрузка.
Бранка хотел быть агрессивным и остался бы таковым, невзирая ни на какую отработку выдержки, переадресацию повеления и килограммы скормленного мяса. Это повеление не могло прекратиться само по себе, и даже при исчезновении из его окружения привычных стимулов он без труда бы нашел себе новые, чтобы продолжать в привычном духе.
Это то, чего и сегодня не понимают многие дрессировщики: случается, что собака увлекается дурным поведением, которое вырабатывает самостоятельно, и наотрез отказывается что-то менять, если только не лишить ее иного выбора. Собаки не безмозглые автоматы, они творят и инициируют поведенческие схемы. За шестнадцать лет с Лу я твердо это усвоил. Он постоянно изобретал новые паттерны, без какого-либо участия с моей стороны. Но когда этим занят такой пес, как Бранка, он хочет повторять привычные схемы, потому что именно они формируют его натуру. Он сотворяет сам себя.
Точно так же, как невозможно излечить алкоголика, запирая его в шкафу, показывая черно-белое кино и закармливая шоколадками всякий раз, когда он тянется к бутылке, я не мог и отвлечь Бранку от агрессии или погасить ее проявления, просто изменяя окружающую среду. Мне нужно было дать Бранке новый источник вдохновения, а старый сделать менее привлекательным. И мне пришел в голову оригинальный план.
В перерывах между тренировками мы чаще всего держали собак привязанными на нейлоновом поводке. Бранку приходилось сажать на стальную цепь, потому что любой другой материал не выдержал бы его приступов бешенства и рывков. Поначалу, когда тренер проходил по коридору с другой собакой, Бранка ревел, вставал на дыбы и кидался; цепь натягивалась и удерживала его. Через лень-другой он понял всю бесплодность этих попыток и утихомирился.
Наблюдая за ним из холла, я увидел то, на что рассчитывал: Бранке стало одиноко. У него появился неуверенный ищущий взгляд, как у мальчишки, которого не взяли в команду. Даже последним задирам нужны друзья.
Понятно, что до сих пор мы не знакомили его с другими собаками. У него и раньше-то не имелось приятелей, только жертвы, которых он мог запугивать. Пора было показать Бранке, как хорошо иметь кого-то рядом, дать пример для подражания. Он должен был понять, что в жизни есть что-то поважнее страха.
Бранка был вдвое тяжелее Лу и на восемь дюймов выше. На его фоне Лу казался щуплым пинчером.
Когда он впервые увидел Бранку, то покосился на меня изумленно: «Приятель, ты шутишь?»
— Я знаю. — Я потрепал его за ухом. — С этим парнем нам придется нелегко.
— Р-р, — сказал Лу мне в ответ.
Я привел Бранку в зал для занятий, как приводил Соло, когда Лу уже сидел на мостике. Я не стал прибегать к двойному сдерживанию, хотя мы обычно пользовались этой техникой с особо опасными псами. При этом второй тренер нужен только затем, чтобы собака не покусала основного дрессировщика. Вдвоем они натягивают поводки в разные стороны, удерживая животное между ними и не позволяя ему напасть. Тут очень важно полное доверие между тренерами, иначе кто-то может пострадать.
Бранка уже не кидался на меня, как в первые дни, и даже позволял себя гладить. Но это не означало, что он не взбесится вновь, если сильно его разозлить, и этого я не хотел.
Я привязал Бранку к стене, а сам пошел погладить Лу. Он сел, лизнул меня и получил печенье. Бранка весь напрягся, он не спускал с нас глаз и глухо рычал.
— Тихо, — велел я, глядя ему в глаза. Он замолчал, глядя на меня озадаченно и слегка склонив голову набок, как пьяный матрос, получивший бутылкой по башке. — Это Лу, мой пес. Он лучше, чем ты. Может, когда-нибудь и ты станешь хорошим псом, но сейчас просто сиди тихо и жди.
Так продолжалось несколько дней. Я кормил Лу и Бранку в одной комнате, привязывал их в одном холле, усаживал Лу в соседний загон. Бранка смотрел, как мы с Лу играем, а после того, как я отрабатывал с Бранкой команды, нещадно гоняя его, как армейского салагу, он видел меня с другими собаками, и так у него сложилось впечатление, что я большая шишка. Я постоянно был в окружении стаи и он тоже захотел быть ее частью.
Будь его агрессивность порождена страхом, у нас ничего бы не вышло. Но на самом деле он был просто увальнем, убежденным, что друзей надо валить на землю и усаживаться сверху. Ничего другого он попросту не умел, и лишь поработав со мной две недели и понаблюдав за тем, как ведут себя настоящие друзья, он стал готов повзрослеть.
Я стал выгуливать их вместе. Лу было все равно, с какой стороны идти, поэтому его я вел справа, а Бранку слева, не позволяя им встречаться. Бранка пару раз попытался ткнуться носом в ту сторону, но огреб от меня выговор.
К этому моменту с ним успели поработать все остальные инструкторы, он научился сносно ходить рядом и хорошо себя вести, если не было посторонних. Но эта дрессировка была не самоцелью, а лишь средством для того, чтобы всерьез изменить его натуру.
