Он посмотрел Веде в глаза, и она, зная, что он хотел сказать, одобрила, покивав. Я думаю, что во время своего отсутствия они уже договорились о том, как действовать, и то, как они понимали друг друга без слов, одними только взглядами — на мгновение я даже подумал, что тут не обошлось без телепатии — говорило о том, что они все хорошо продумали и заранее спланировали.
Вот что сказал Божо:
— Итак, я не буду особо ходить вокруг да около сути создавшейся проблемы или основного сюжета развития событий, а сразу перейду к главному. А главное состоит в одном-единственном предложении, которое тебе нужно принять сразу и без особых раздумий.
— Что за предложение?
— Ну, скажем, двадцать процентов за твое молчание.
— Какие двадцать процентов? Что за двадцать процентов и от чего?
Божо тогда сказал Веде, что он предупреждал, что со мной будет нелегко, и что им придется поднять цену, после чего без колебаний предложил: одна треть!
Мне стало ясно, что треть должна была стать моей долей из того, что они в конечном итоге взяли бы в качестве добычи или планируют взять из какого-то сейфа, если он вообще здесь есть. И, честно говоря, все это выглядело как сцена из дешевого фильма, которого вообще не существует в реальности и который я вижу у себя в голове.
— Если не ошибаюсь, Божо, и если не ошибаюсь, Веда, речь идет о подкупе честного гражданина. И вы знаете, что подкуп, называемый по-другому взяточничеством и коррупцией, строго наказывается не только у нас, но и в международном сообществе, где такого вообще не существует!
— Ты ошибаешься. В нашем случае речь не идет ни о подкупе, ни о взяточничестве ни о совершении других коррупционных действий, а лишь о компенсации за проделанную работу.
— Ничего не понимаю.
— Как известно людям, хоть немного разбирающимся в бизнесе, компенсация за проделанную работу выплачивается всем, независимо от того, работали ли они в сфере образования, науки, здравоохранения и так далее. Кстати, мне не стыдно сказать, что за мои вложенные усилия в качестве юриста я, не стесняясь, всегда требовал выплатить то, что мне следует. И так я поступал много раз.
— Правда? И сколько, если это не секрет, ты потребовал в качестве оплаты за злодеяние, которое ты совершил в связи с наследством Веды?
Веда опустила взгляд вниз и на мгновение задумалась, а потом выпалила:
— Именно потому, что его обманули и обвели вокруг пальца и что он не получил того, что заслужил, я теперь помогаю ему получить то, что он заслужил, и кое-что еще — то есть меня.
— А знаете ли вы, что за такие вещи сажают в тюрьму, не знаю, как в других местах, но здесь, в Юго-Восточной Европе, точно?
— Знаем, но мы уверены, что если будем действовать сообща, мы будем сильнее.
— А скажите, пожалуйста, чему будет равна треть, которую вы мне предлагаете?
Тут я допустил слабину, я сам не ожидал, что задам этот вопрос, но он появился как исторический факт, как социальный результат, как отчаянный призыв к дискуссии о моральных нормах в обществе. Я сказал это и, наверное, тогда-то они оба и подумали, что держат меня в руках.
— Пусть это останется маленьким секретом, пока мы сами не убедимся, что все существует на самом деле, но заверяем тебя, ты не уйдешь с пустыми руками.
— Нет, — сказал я.
— Что нет!
— Не буду и не согласен, хочу оставаться честным гражданином, каким был до сих пор, и, если нужно, бедным до конца дней своих, так что нет!
— Что ж, — сказал Божо, глядя на Веду, — тогда в самом ближайшем будущем ты окажешься жертвой, наши планы побега не коснутся тебя.
— Дамы и господа, — говорю я, — совершенно ясно, что вы не сможете с легкостью выпутаться из этой ситуации, точно так же, как и я. Но я еще раз призываю к тому, чтобы мы все втроем собрались с силами и вместе что-нибудь придумали, как спастись, чтобы вас не поймали на прелюбодеянии с женой одного из самых могущественных Лазо в Скопье, а меня чтобы не обвиняли в том, чего я не делал и не собираюсь делать. К тому же я хочу уйти отсюда так же анонимно, как и пришел.
Божо и Веда с кислыми минами отправились в свою комнату, чтобы подумать, что делать, а я остался и продолжил смотреть на монитор в надежде найти спасение от глубокой депрессии, которая меня неожиданно охватила. Мне снова пришла на ум Любица, не знаю по каким причинам, хотя до этого я все время думал о Марте и ее молчании.
Тем временем я сочинил устное эссе, которое назвал
Об обстоятельствах и престиже
Однажды один мудрый человек сказал, что мы не должны подстраивать обстоятельства под себя, наоборот, мы должны к ним приспосабливаться. Если мы попытаемся приспособить обстоятельства к нашим потребностям, мы скоро столкнемся с непреодолимым препятствием: а именно, мы поймем, что обстоятельств гораздо больше, и мы, как личности и как индивидуумы, не можем приказать им действовать в соответствии с нашими потребностями. Такое поведение встречается у детей, и в таких случаях мы называем их избалованными детьми, что не исключает возможности называть так же взрослых, которые пытаются приспособить обстоятельства под себя. Мы называем таких людей неприспособленными, и такая неприспособленность может иметь как положительные, так и отрицательные коннотации. Если неприспособленность носит детский характер, то есть граничит с баловством, то она негативна, потому что этим ничего не достигается. С другой стороны, если неприспособленность — это всего лишь бунт против определенных негативных обстоятельств, которые мы хотим силой воли приспособить к нашим потребностям, такая неприспособленность имеет положительные коннотации и обычно называется революцией. Главное, что в случае как негативной, так и позитивной неприспособленности таких людей отлучают, то есть отвергают народные массы, желающие жить средней, обычной, нормальной жизнью.
Итак, дело в том, что в нашем обществе мы — те, кто должны приспосабливаться к обстоятельствам, иначе нам придется отвечать за последствия.
И чтобы не подвергаться такой опасности, нам необходимо адаптироваться к обстоятельствам и таким образом стать частью социальной сети или культурных отношений. Если мы этого не сделаем, проблем не будет, потому что они будут продолжать функционировать без нас, то есть без нашего присутствия. А нам просто будет грозить отлучение. Неважно, пахнет ли мир вне условностей анархизмом, неважно, есть ли на концепциях отпечаток идеологии, не присущей вашему образу мышления (если он у вас вообще есть). Выживать вне социальных норм и условностей — значит чувствовать горький вкус отверженности или отлучения, независимо от того, чувствует ли это большинство людей, которые вместо того, чтобы бороться с тем, что их мучает, решают смириться со своими мучениями и таким образом достичь высот престижа перед кем-то другим.
Ах, да, престиж! Как я раньше о нем не вспомнил.
Престиж — это способ, при помощи которого люди думают, что могут подняться от среднего уровня до высот выше средних, о которых я говорил. Другими словами, они становятся оригинальными с точки зрения нижнего слоя. Престиж в некоторых классовых обществах был морально неприятен и этически досаден. Но суть в том, что такие общества — редкость, и что именно престиж — одна из категорий, украшающих человеческий дух и поведение с самых ранних проявлений цивилизаций. Так что по-настоящему престиж — это то, к чему стремятся и сегодня.
31.
На дворе воскресенье потихоньку готовилось отойти ко сну.
И без того редкие прохожие в это время дня становились еще более редкими. Закат отражался от витрин магазинов, которые я уже и видеть-то не хотел, и горячая душная волна начинала подниматься с асфальта. Даже уличное движение прекратилось, словно готовясь к нервным заторам следующего дня.
Совершенно неожиданно, как это уже случалось со мной несколько раз за прошедшие сутки, когда я тупо глядел в монитор, я услышал голоса, доносящиеся как будто издалека. Сначала я не понял, что происходит, но вскоре определил, что голоса приближаются к магазину и к моей витрине. Впрочем, я устал, глаза сами закрывались, так мне хотелось спать, к тому же я был немного пьян, поэтому не вполне уверен, существовали ли голоса, которые я слышал, взаправду, или были плодом моей пьяной усталости.
