Не знаю, почему я это сказал, но мне почему-то показалось, что я должен напомнить ему то, что накануне вечером он сказал мне на пароходе.
Он хрипло рассмеялся.
— Тебе это не повредило, — только и сказал он.
И наконец папашка рассказал мне, что древние греки начертали на стене большого храма в Дельфах: "Познай самого себя".
— Но это легче сказать, чем сделать, — прибавил он, имея в виду себя.
Мы пошли обратно к выходу. Папашка хотел зайти в музей, находящийся по соседству, чтобы взглянуть на знаменитый "пуп Земли", который стоял в святилище Аполлона. Я заикнулся, что мне не хочется туда идти, и всё кончилось тем, что он разрешил мне подождать его, сидя под тенистым деревом. Это означало, что в музее не было ничего обязательного для изучения.
— Можешь посидеть здесь под земляничным деревом, — сказал он.
Он показал мне на дерево, подобного которому я никогда не видел. Могу поклясться, что хотя это и невозможно, но дерево гнулось под тяжестью красных ягод.
Я не без умысла отказался идти в музей: лупа и книжка-коврижка всё утро жгли меня сквозь карман.
С этих пор я не упускал ни одной возможности прочитать о Хансе Пекаре. Мне хотелось бы вообще не отрываться от книжки, пока я её не закончу. Но приходилось считаться и с папашкой.
Я начал подозревать, что эта крохотная книжка является своеобразным оракулом, который в конце концов ответит на все мои вопросы. У меня по спине бежали мурашки — ведь я читал о Джокере на загадочном острове именно тогда, когда мы столько говорили о нём.
ДЖОКЕР
…он проник в селение подобно ядовитой змее…
"Наконец Фроде встал. Он подошёл и открыл дверь, ведущую на крыльцо. Я шёл за ним. На улице уже была чёрная ночь.
— Одно звёздное небо сверкает у меня над головой, а другое — у моих ног, — пробормотал он.
Я сразу понял, что он имеет в виду. Над нами сверкали ярчайшие из всех виденных мною звёзд. Но это было только одно звёздное небо. Внизу по склону в селении были разбросаны огоньки светильников. Казалось, будто лунная пыль отделилась от неба и рассыпалась по земле.
— И оба этих звёздных неба одинаково непостижимы, — сказал Фроде.
Он показал вниз, на селение.
— Кто они? Откуда взялись?
— Впору спросить, откуда взялись и мы сами, — заметил я.
Старик быстро повернулся ко мне.
— Нет-нет! — воскликнул он. — Они не должны задавать себе этот вопрос.
— Но…
— Они не смогут жить бок о бок с человеком, который когда-то их создал. Неужели ты этого не понимаешь?
Мы снова вернулись в дом, закрыли за собой дверь и сели к столу.
— Все пятьдесят две карты совершенно разные, — продолжал Фроде. — Но у них есть одно общее: никто из них никогда не задаётся вопросом, кто он и откуда взялся. Они живут в единении с природой. Просто они всегда жили в этом райском саду — такие же выносливые и беспечные, как животные… А потом… потом появился Джокер. Он проник в селение подобно ядовитой змее.
Я громко присвистнул.
— Прошло уже достаточно времени с тех пор, как укомплектовалась вся колода, и я уже не думал, что на острове появится ещё и Джокер, хотя он непременно присутствует в каждой карточной колоде. Но в один прекрасный день этот маленький шут неожиданно явился в селение. Первым его увидел Валет Бубён, и впервые в истории острова появление нового пришельца вызвало небольшой переполох. И не только потому, что на его необычной одежде звенели бубенчики, он не принадлежал ни к одному из четырёх живших тут семейств. Прежде всего карликов злило, что он задавал им вопросы, на которые они не могли ответить. Постепенно он стал держаться особняком. Ему предоставили дом на краю селения.
— Он понимал больше, чем все остальные?
Фроде задержал дыхание и глубоко вздохнул.
— Однажды, когда я утром сидел на крыльце, он выскочил из-за угла дома. Он попрыгал передо мною и сделал несколько головокружительных кульбитов, на платье у него звенели бубенчики. Склонив голову набок, он сказал:
"Мастер! Я только одного не понимаю…"
Я отметил, что он назвал меня "Мастером", потому что карлики всегда звали меня просто Фроде. К тому же они никогда не начинали разговор с того, что они чего-то не понимают. Потому что, если человек понимает, что он чего-то не понимает, значит, он в скором времени поймёт всё, что ему нужно.
Маленький Джокер пару раз кашлянул и изрёк:
"В нашем селении есть четыре короля. А также четыре дамы и четыре валета. У нас есть четыре принцессы и четыре масти от двоек до десяток".
"Правильно", — сказал я.
"То есть четыре разных рода, — продолжал он. — И по тринадцать представителей каждого рода, потому что все они бубны или черви, трефы или пики".
Я кивнул. Впервые один из карликов дал такое точное описание порядка, частью которого все они были.
"Кто же организовал всё это так мудро?" — спросил он.
"Думаю, это произошло случайно, — солгал я. — Бросаешь в воздух несколько палочек, и, падая, они образуют тот или иной узор".
"Этому я не верю", — сказал маленький шут.
Впервые я столкнулся с тем, что кто-то на этом острове мне возражал. Я имел дело уже не с бумажной фигурой. Это была личность.
С одной стороны, я обрадовался. Джокер мог оказаться достойным собеседником. Но с другой — это меня огорчило. Что будет, если карлики вдруг поймут, кто они и откуда взялись?
"А что ты сам думаешь по этому поводу?" — спросил я.
Он посмотрел на меня отсутствующим взглядом. Даже его фигура застыла, как статуя, но одна рука почти незаметно дрожала так, что бубенчики звенели.
"Похоже, что всё это спланировано, — сказал он, стараясь не показать своего огорчения. — Всё выглядит таким подготовленным и обдуманным. Мне кажется, мы обращены спиной к кому-то, кто выбирает, повернуть ли нас картинкой к себе или оставить всё как есть".
Карлики часто употребляли в разговоре слова и выражения из карточной игры. Это позволяло им более полно выразить свои мысли. Когда можно было, я отвечал им так же.
Маленький шут сделал прыжок, и все бубенчики зазвенели.
"Я Джокер! — воскликнул он. — Не забывай этого, Мастер! Я не совсем такой, как все остальные. Я не король и не валет и не отношусь ни к бубнам, ни к трефам, ни к червям, ни к пикам".
Я весь похолодел. Но мне было ясно, что я не должен выкладывать свои карты.
"Кто я? — продолжал он. — Почему я Джокер? Откуда я взялся и куда денусь?"
Я решил использовать возможность, которую даёт Джокер.
"Ты видел всё, что я смастерил из растений, которые растут на острове, — сказал я. — Что бы ты сказал, если бы я признался, что создал также и тебя, и всех остальных карликов, живущих в селении?"
Он замер, глядя мне в глаза; я видел, что он дрожит всем телом, бубенчики на одежде нервно позвякивали.
"Тогда бы у меня не осталось выбора, Мастер, — произнёс он дрожащими губами. — Тогда я был бы вынужден тебя убить, чтобы вернуть себе чувство собственного достоинства".
Я заставил себя засмеяться.
"Конечно. Но, к счастью, всё обстоит не так".
Секунду или две он недоверчиво смотрел на меня. Потом скрылся за углом. Через мгновение он уже снова стоял передо мной, в руке у него была небольшая бутылка пурпурного лимонада. Она много-много лет стояла у меня в глубине шкафа.
"За твоё здоровье! — воскликнул он. — Ням-ням, говорит Джокер!"
Он приставил бутылку ко рту.
Я словно окаменел, — продолжал Фроде. — Мне было страшно прежде всего не за свою шкуру. Я испугался, что всё, созданное мною на острове, погибнет и исчезнет так же неожиданно, как и появилось.
— Но возможно ли это? — спросил я у Фроде.
— Я понял, что Джокер уже пил из этой бутылки, — ответил Фроде. — Это мой странный напиток и сделал его вдруг таким проницательным.
— Разве ты не говорил, что пурпурный лимонад туманит человеку сознание и он теряет способность ориентироваться в пространстве?
— Совершенно верно, но не сразу. Сначала напиток обостряет умственные способности. Но это потому, что весь разум используется за один приём. Постепенно человек тупеет. Вот почему этот лимонад так опасен.
