Ознакомительная версия.
Вспомнилась недолгая патологоанатомическая «эпопея». Странно, но смерть воспринималась там совершенно иначе, чем до того и после, и осознать это можно было только сейчас, постфактум. Данилов стал было докапываться до причины (такое уж сегодня нашло «мыслительное» настроение) и решил, что дело, скорее всего, в том, что патологоанатомы имеют дело со смертью «в прошлом времени», как с уже свершившемся, законченным событием, которое поправить невозможно. А раз уж так, то и рыпаться нечего, остается делать свое дело и цинично, а может, и не цинично, радоваться тому, что ты пока еще жив. Совсем другое дело там, где смерть еще не наступила, но может вот-вот наступить. Здесь и отношение к ней другое, и думаешь о ней чаще, потому что есть возможность предотвратить, оттянуть, чего-то добиться.
Если на дежурстве в голову лезут хорошие веселые мысли, да еще по каким-то причинам назавтра тебе надо быть в бодром состоянии, чтобы сделать какие-то важные дела, то дежурство будет тяжелым и изматывающим. Если дел — только доехать до дома и отоспаться, а мысли посещают все больше печальные, то злой рок пройдет мимо, не обратив на тебя никакого внимания (неинтересно ему, видите ли), и дежурство выдастся спокойным.
— Все живы, реанимаций не было, два поступления, — утром доложил Данилов начальнику отделения.
— Сплошная прибыль и никакого убытка, — пошутил тот.
Разговаривали они в ординаторской, наедине (Половникова, по обыкновению, опаздывала), поэтому Данилов спросил:
— Роман Константинович, вас никогда не тяготила ваша работа?
— Практически ежедневно, часов с трех начинает тяготить. Неудержимо хочется домой.
— Я в глобальном смысле. Близость смерти, частые смерти и все такое?
— Конечно, тяготит. — Начальник отделения склонил голову набок и прищурился, всматриваясь в Данилова. — А что это вы вдруг? Да еще после спокойного дежурства?
— На спокойном дежурстве как раз и тянет подумать, вот и спросил.
— Обсудите эту тему с Черновым, — посоветовал Роман Константинович. — Только наберитесь терпения, потому что он просто засыплет вас цитатами и соображениями. «Тибетскую книгу мертвых» Витя вообще цитирует по памяти. У нас как-то батюшка лежал…
— Батюшка? — изумился Данилов. — Что, в МВД уже штатных священников ввели?
— Да нет, просто батюшка, который пришел во вторую терапию к кому-то из тяжелобольных, и вдруг потерял сознание. Привезли к нам — оказался синдром ВПВ.[17] Раз уж к нам попал, мы и лечили, несолидно как-то в блок из реанимации переводить. Так вот Чернов с ним такие диспуты устраивал — мама дорогая! Аж после дежурства на два часа остался, пришлось в прямом смысле вытолкать его из отделения, чтобы дать батюшке отдохнуть. Так что если есть желание порассуждать на тему жизни и смерти, то это к Виктору Владимировичу.
— Спасибо за совет, — вежливо поблагодарил Данилов.
— А сами-то вы в порядке? — обеспокоился начальник отделения. — Со здоровьем проблем нет? С чего это вы вдруг? Откуда такие мысли?
— У меня вроде бы все нормально, а мысли от избытка свободного времени на дежурстве.
— Избыток свободного времени — причина всех зол! — Начальник отделения улыбнулся, показывая, что он шутит. — Ничего, вот будет у нас двенадцатикоечное отделение, тогда вспомните благословенные старые времена!
— А зачем вообще двенадцатикоечное отделение, если и такого, как сейчас, госпиталю вполне хватает?
— Так ведь сейчас из-за ремонта не все отделения развернуты полностью, да и госпитализация к нам вообще уменьшилась, и не забывайте, что сейчас лето. А как только госпиталь заработает на полную мощность, так у нас каждый день будет не менее восьми человек. Поэтому наслаждайтесь избытком свободного времени, пока он есть. Только мне кажется, что лучше думать о чем-то приятном. А то потихоньку превратитесь в депрессивного депрессанта.
— Да это я так… — немного смутился Данилов, совершенно не желавший прослыть «депрессивным депрессантом». — Мне вообще-то не свойственны мрачные мысли.
— Наш начальник, — Роман Константинович имел в виду начальника госпиталя, — как-то сказал, что когда он был лейтенантом и имел в подчинении четырех человек, жизнь казалась ему прекрасной и мысли лезли в голову только хорошие. А сейчас он каждое совещание начинает словами: «Ну и чего вы мне плохого скажете?»
— В таком случае мне с одной медсестрой в подчинении пессимизм и депрессия не грозят, — пошутил Данилов.
— Все зависит не от количества, а от качества, — вздохнул Роман Константинович, глядя на часы. — Мне, например, Галина Леонидовна доставляет больше проблем, чем все остальное отделение вместе взятое. Ну вот где она, кто мне скажет? Пойдемте, проведем пятиминутку без нее.
Во дворе госпиталя солдаты срочной службы, исполнявшие в госпитале обязанности санитаров, гонялись за кошками, проникавшими на территорию госпиталя для ревизии мусорных контейнеров, в которые выбрасывались пищевые отходы. Полы незастегнутых белых халатов развевались в стороны, словно крылья, делая солдат похожими на больших белых птиц. Кошки, выражая свое недовольство громким мяуканьем, убегали прочь. Приглядевшись, Данилов понял, что солдаты не ловят кошек, а просто гонят их прочь. За солдатами наблюдал пожилой «придверный» сержант, вышедший покурить на свежем воздухе.
— Что за новый вид спорта? — спросил Данилов.
— Сейчас приедет телевидение, — тоном человека, посвященного во все тайны мира, ответил сержант. — Может, пройдутся с камерой по территории, а тут — кошки. Непорядок. Вот и выпустили этих лосей на забаву. Нет, мы в армии такой фигней не занимались — кошек гонять. Мы бы их перестреляли, и все.
— Дурак ты, — коротко сказал Данилов.
— Что так? — профессионально набычился сержант.
— Ничего, — так же спокойно ответил Данилов. — Был бы умный, уже понял бы.
— Из-за кошек? — догадался сержант. — А что я такого сказал? Кошка — это просто кошка.
— А дурак — просто дурак.
Не пожелав продолжать дискуссию, сержант бросил окурок в урну и ушел на свой пост у входа.
«Если увидит кто из жильцов соседних домов, то решит, что оголодавшие солдаты ловят кошек, чтобы съесть, — подумал Данилов, глядя на двенадцатиэтажные башни, стоящие почти впритык к госпитальной ограде. — Или подумают, что они перепились с самого утра. Интересно, долго они собираются бегать за кошками? Вплоть до приезда телевидения?»
Отойдя от проходной метров на сто, Данилов увидел микроавтобус с логотипом Первого канала, ехавший ему навстречу, и улыбнулся, думая о том, как будет прикольно, если телевизионщики успеют заснять солдат, бегающих за кошками. А что, ведь и снимут, если в передачу не войдет, так на какой-нибудь юмористический конкурс можно отправить. Или же снабдить смешными комментариями и выложить в Интернет.
Созерцание жизни во всей ее красе — лучшее лекарство от мыслей о смерти. В метро Данилов немного почитал, а потом стал думать о том, куда они с Еленой и Никитой могут поехать зимой, ведь отработав шесть месяцев в госпитале, он получает право на отпуск. А если даже отпуска и не дадут, всегда можно договориться с коллегами и начальником отделения и выкроить из графика свободную неделю. С одной стороны, хотелось в Европу, а с другой — неплохо было бы для контраста махнуть куда-нибудь в Тунис, где жарко и море.
Глава двенадцатая
ОКАЯННЫЙ КАТЕТЕР
Начальник отделения анестезиологии и реанимации Павел Петрович Хренков выбился в люди благодаря двум качествам — упорству и смекалке. Ему бы еще ума — и карьеру могло занести в такие заоблачные выси, которые без бинокля и не разглядеть. Увы, с умом у Павла Петровича было как-то не очень. Он предпочитал теории практику, хорошо набил руку в своем ремесле, знал, что когда и как нужно делать, но все, что выходило за рамки привычных шаблонов, ставило его в тупик. Павел Петрович скромно говорил о себе: «Я — врач не из последних», всякий раз с сожалением добавляя в уме: «и не из первых». А ведь хотелось быть первым, когда-то очень сильно хотелось, до бессонницы.
Впрочем, Павел Петрович и так имел все основания гордиться собой. Это ж уметь надо — родиться на Дальнем Востоке, причем не во Владике, а в захолустном поселке, где даже своего кинотеатра не было, с отличием закончить школу, поступить в медицинский институт, отучиться, суметь зацепиться в Москве и сделать какую-никакую, а карьеру. Трезво оценивая свои возможности, Павел Петрович, тогда еще Паша, подал документы в Томский военно-медицинский институт, в котором был далеко не самый высокий конкурс, а осел в Москве и попал на работу в госпиталь благодаря женитьбе на дочери довольно высокопоставленного чиновника из министерства внутренних дел. Типичный случай, ничего особенного — толковый и симпатичный паренек из провинции женился на взбалмошной и избалованной столичной девице, которую родители уже и не чаяли, что называется, сбыть с рук. К истерикам супруги Павел Петрович быстро привык (да и как не привыкнуть, когда они закатывались по два раза на дню?), к пасынку, доставшемуся в «приданое», относился точно так же, как и к своему единокровному сыну, на работе очень скоро (не без помощи тестя, само собой) выдвинулся в заведующие отделением… Короче говоря, жизнь удалась — семья, работа, достаток. Нереализованным оставалось одно желание — подняться еще на ступеньку, то есть выдвинуться на сугубо административную работу, в заместители главного врача крупного учреждения, вроде родного госпиталя, или в главные врачи учреждения помельче — какой-нибудь поликлиники или медсанчасти. На тестя, увы, уже нельзя было рассчитывать — того несколько лет назад «ушли» на пенсию, но Павел Петрович не унывал. Он считал себя родившимся под счастливой звездой и верил, что его мечта непременно сбудется. А почему бы ей не сбыться, если все остальные сбылись?
Ознакомительная версия.
