— Зайди, — сказал он, с усилием встал, повернулся и отомкнул дверь, попав ключом с четвертой попытки.
Наверху царила тишина. Знаев с удовольствием расслабился. Сели в кресла.
— Хорошая у тебя девчонка, — сказал Жаров, отдуваясь.
— Других не держим.
— Может, поделишься?
Банкир подумал и сказал:
— Не говори мне больше такого никогда, Герман.
— Ладно, — мгновенно ответил альфа-самец.
— Ты меня за этим позвал?
— Нет. Не за этим. Ты видел Марка?
— Не видел.
— Он приехал час назад. Велел передать тебе, что тобой заинтересовались.
Знаев взмахом ладони отодвинул от лица табачный дым.
— Кто?
— Милиция. Управление по борьбе с экономическими преступлениями.
— С какой стати?
— Неизвестно. Но настроены серьезно. Это даже не заказ, Знайка. Похоже на то, что ты их обидел.
— Я? Обидел ментов? Каким образом?
— Тебе лучше знать.
— Это бред, — уверенно произнес банкир. Он не сильно испугался. — У меня чистая лавка. Никакого левака и криминала. Налоги, белая зарплата — все, как положено. Я поговорю с Марком. И я сам выйду на людей из УБЭПа. Спрошу в лоб, прямо, что им нужно.
— Да, это будет правильно. Только не ищи Марка сейчас. Суббота, десятый час вечера — не дергай человека. Он в каминном зале лежит. Обкуренный. Поговоришь завтра.
Знаев кивнул.
— А рыжая твоя — приятная девочка. Я тебе завидую, Знайка.
— Иди к черту.
— Сам иди, — обиделся Жаров. — Это мой дом.
— Тогда я пошел. Спасибо тебе.
— Всегда к твоим услугам, брат, — пьяно проскрежетал электроторговец. — Я всегда рядом. Сегодня ночью, когда ты залезешь под одеяло к своей Алисе, я буду мысленно с тобой.
Банкир не любил слишком грубых шуток на сексуальные темы — он молча покачал головой и вышел.
Внизу по-прежнему царил разгул, но чуткий Знаев уловил некоторую неловкость, едва заметное напряжение атмосферы. Скользнули чьи-то взгляды. Кто-то торопливо склонился к уху соседа. Какой-то незнакомый сопляк с тщательно взращенной бородкой сально подмигнул и указал взглядом на полуоткрытую дверь туалета.
Знаев осторожно заглянул. Очень серьезная, очень аккуратно причесанная, с очень красным лицом Алиса подкрашивала губы. Ее рука крупно дрожала.
— Я искала тебя, — спокойно сказала она.
— Что случилось?
— Я подралась. С подружкой твоего Жарова.
— С Анжелой?
— Ее зовут Анжела?
— Да.
— Значит, с ней.
— И где она?
— Откуда мне знать? Получила по морде и убежала. Но ты не волнуйся. Я не виновата. Эта кобыла начала первая. Ей показалось, что я на что-то претендую. Или на кого-то.
— С тобой все в порядке?
— Со мной — да. А у этой дуры, похоже, будет синяк.
— Ага, — сказал Знаев. — Давай-ка сбежим отсюда. Прямо сейчас. Исчезнем по-английски…
— Я готова.
Они прошли через дом к главному входу. Банкир еще не решил, забавляться ему или тревожиться, — рыжая же шествовала, как королева, гордо подняв подбородок.
Выруливая со стоянки, едва не задевая чьи-то ярких расцветок болиды, Знаев испытал большое облегчение и даже некоторую благодарность к подруге, очень вовремя устроившей маленькое происшествие, ставшее поводом для своевременного бегства. Судьба Анжелы банкира не беспокоила, таких Анжел рядом с мачо Жаровым перебывало — сотни; ничего ей не сделается, Анжеле. Анжелы, даже самые сексапильные, глазастые и грудастые, должны знать свое место и не переходить известных границ: не портить серьезным мужчинам отдых, не трепать нервы, не мешать, не устраивать истерик, — одним словом, никогда, никогда, никогда не требовать к себе повышенного внимания.
— Ты не слишком сильно ей попала? — деловито спросил банкир.
— А мне плевать, — бесцеремонно сказала рыжая. — Пусть не лезет.
Молодец, подумал Знаев. Могла бы обидеться. Вот, мол, о чужой девке беспокоишься, а обо мне не спросил, а мог бы пожалеть, платочком лобик промокнуть и так далее.
— Ты молодец, — искренне сказал он. — Я тобой горжусь.
— Тебе нравятся драчливые бабы?
Банкир уважительно засопел.
— Если честно, я впервые встречаю девушку, умеющую махать кулаками.
— Моя мама часто цитировала Некрасова. Про женщину, которая коня на скаку остановит, в горящую избу войдет.
— Твоя мама — молодец.
Алиса откинулась в кресле.
— Почему ты замолчала? — спросил он.
— Ты думаешь о чем-то своем.
— Извини. Расскажи еще что-нибудь. Про себя.
— Жаль, что мы так рано уехали.
Знаев пожал плечами.
— А мне не жаль. Меня бесят такие мероприятия. Все пьяные, все празднуют… Что они празднуют? Какой такой праздник? На этих праздниках я с ума схожу. Могу продержаться час, два — максимум… Потом — сбегаю. Нет ничего глупее, чем прожигать жизнь на праздниках, устраиваемых без повода. Нет ничего страшнее, чем смотреть на людей, которые так прожигают свою жизнь…
Рыжая, казалось, не расслышала пафосных реплик банкира, — услышала, то есть, не совсем то, что хотел сказать ее сжимающий руль приятель.
— Ах вот как! — воскликнула она. — Значит, мы уехали не потому, что я побила девушку хозяина, а потому, что тебе там надоело?!
— Именно так, дорогая. Подраться — это приключение, а вовремя сбежать от пьяных дураков — суровая необходимость.
— Не слишком ли ты суров?
— Не слишком.
— Мы замечательно провели время.
— Возможно.
Алиса помолчала. Тихо вздохнула.
— Можно тебя попросить…
— Я слушаю.
— Останови машину.
Знаев повиновался — и через мгновение оказался в плену нежнейших рук, скользящих ладоней, губ и языка, поспешного, в самое ухо, шепота:
— Успокойся. Расслабься. Забудь обо всем. Ты выглядишь совершенно измученным.
— Я в порядке…
— Да, да, все правда, ты — в порядке, но ты устал, я же не дура, я все вижу, прости меня за этот скандал, я не права, я должна была понять, догадаться, что ты одиночка, что в толпе тебе плохо, прости меня, я больше не буду… Не отталкивай меня…
— Поедем, — пробормотал Знаев, осторожно высвобождаясь.
— Нет. Давай посидим. Вот так. Чтоб ты на меня смотрел, а не на дорогу.
— Я вижу дорогу везде, куда бы я ни смотрел.
Алиса улыбнулась.
— Не пытайся произвести на меня впечатление своим интеллектом. Ты уже это сделал. Лучше скажи… Вчера ночью… В котором часу мы уснули?
— Около половины третьего.
— А когда ты встал?
— В четыре утра.
— Зачем?
— Я всегда встаю в четыре утра.
— А что ты делал потом?
— Плавал. Потом — штангу тягал. Потом гулял. Потом немного поработал. Потом — разбудил тебя…
— Ты спал полтора часа, потом таскал железо, потом работал, потом кормил меня завтраком и развлекал разговорами, потом потащил меня на светское мероприятие, хотя сам терпеть не можешь такие мероприятия… Ты с ума сошел. Ты слишком жесток к себе. Езжай домой и ложись спать. Немедленно.
— А ты?
— А я возьму такси и поеду к маме.
Знаев почувствовал резкий прилив сил; он сам его инициировал, он в совершенстве владел этим.
— Послушай, Алиса, — тихо сказал он. — Я очень тронут твоей заботой. Честно. До слез. А теперь запомни: Я НИКОГДА НЕ УСТАЮ. Я никогда не останавливаюсь. Я не такой, как все. Я урод. Я аномалия. Мои батарейки никогда не садятся. Никогда, понимаешь? Моя жизнь — это движение по восходящей. Вперед и выше. Шаг за шагом. День за днем. Для мужчины нет ничего слаще, чем непрерывная личная экспансия. Она возбуждает. Она может свести с ума. Когда проникнешься ею и поймешь ее законы — тогда все эти разговоры про «отдохнуть», «поспать», «расслабиться» вызывают смех.
Почти непроизвольно Знаев нажал на педаль газа. Стрелка тахометра прыгнула влево. Мотор взревел.
— Вся твоя жизнь, — возбужденно продолжал банкир, — меняется. Ты беспощадно обрываешь связи с теми, кто пуст и глуп. Ты не ведешь бесед на темы, которые тебе неинтересны. Ты высокомерен — но это здоровое высокомерие. Ты готов презирать людей, но ты не хочешь их презирать, потому что они недостойны твоего презрения… Потому что презрение — это мелко, от него надо воздерживаться, как от курения… Ты паришь. Тебе хорошо. Ты еще не бог, но уже не человек… Понимаешь меня?
— Наверное, да, — осторожно сказала Алиса.
— Ты должна меня понять. Обязательно. Иначе у нас с тобой ничего не выйдет. И получится, как с моей бывшей женой. Я работал до часа ночи — а она думала, что я развлекаюсь с девками. Я не спал по трое суток — а она думала, что я употребляю стимуляторы… А я сам себе стимулятор.
Он опять вдавил педаль.
Вдруг вломился рассудком в происходящее, как трактор в забор: вот он я, добившийся и достигший, блестящий и благоухающий, на обочине широкой, неплохо построенной, замечательно ярко освещенной дороги, в безопасном и удобном автомобиле, изливаю душу лучшей из женщин, гляжу в ее глаза, могу в любой момент протянуть руку и взять — какого черта не наслаждается мне, зачем так туго дышится, почему внутри меня гнев, и ничего больше?
